Хотя Гадес (Аид) и является правителем царства мертвых, не следует путать его с Сатаной. Как бог смерти, Гадес угрюм, непреклонен и бескомпромиссно справедлив. Его решения не подлежат обжалованию. Однако он не олицетворяет зло и не является ни врагом человечества, ни искусителем.
Филипп Майерсон,"Классическая мифология в литературе, искусстве и музыке"
Другое имя Гадеса – Плутон, что по-гречески означает "богатство", "достаток". Незримая полнота этого бога символически изображалась в виде рога изобилия, который он держал в руках. Этот рог переполнен разнообразными плодами или же драгоценными камнями и металлами.
Гадес – это бог, управляющий временем упадка. Он привносит в жизнь сумрак, служит источником депрессий, тревог, эмоциональных спадов и печалей, – однако он же обладает способностью нести просветление и обновление.
Арианна Стасинопулос, "Боги Греции"
ГИМН КАЛЛИМАХА. XVIII. К ПЛУТОНУ
Духом великий, о ты, обитатель подземного дома
В Тартара мрачных лугах, лишенных сияния света,
Зевс Хтонийский, прими, скиптродержец, с охотою жертвы,
Ты, о Плутон! От всей земли ты ключами владеешь,
Смертному роду даришь урожаи в богатые годы.
Треть мирозданья удел твой — земля, вседарящая почва,
Недра бессмертных богов, подпора крепчайшая смертных.
Ты свой трон утвердил среди области вечного мрака,
Средь необъятных просторов лишенного воздуха ада,
Черного близ Ахеронта, держащего корни земные.
Многоприимный, ты смертью над смертными властвуешь мощно,
О Евбулей! Ты прекрасное чадо священной Деметры
В жены похитил, схватив на лугу, и понес через море
Вдаль на четверке коней прямо в Аттику, в край Элевсинскии:
Есть там пещера —врата ее путь открывают к Аиду.
Ты, о единый судья деяний и явных, и тайных!
О вседержитель, о самый священный, о блещущий славой,
В радость тебе —благочестное дело вершения таинств!
О, призываю, гряди с благосклонным веселием к мистам!
*
Аид, Гадес, Плутон – Ἀίδης, эпическое Ἀΐδης и Ἀϊδωνεύς, Πλούτων, Pluto Dis, сын Кроноса и Реи, брат Зевса, властелин преисподни, подземный Зевс (Ζεὺς καταχθόνιος, άναξ, ἐνέρων). В преисподне, полученной им при разделе управления миром после победы над титанами, он царствует со своею супругой Персефоной над тенями, как Зевс с Герою царствует в Олимпе. Строго и неумолимо он призывает души людей и держит их в заключении, так что никто не может возвратиться ко свету дневному; поэтому его прозвания: πυλάρτης, запирающий двери, πολυδέγμον и πολυδέκτης, принимающий многих, παγκοίτης, покоющий всех.
Стихия Аида – земля, которая вновь забирает к себе своих детей, но в лоне ее таятся семена новой жизни. Аид – антитезис своему брату Зевсу, свет противопоставляется тьме, жизнь – смерти, активная творческая сила созидания небожителя Зевса – земной инерции.
По мифам символ Аида двузубые вилы – указывает на то, что он правит жизнью и смертью. Его вечный спутник – трехглавый Кербер.
У Гомера он называется κλυτόπωλος, славный конями; это название относили иные к похищению Персефоны, увезенной им на колеснице в подземный мир; но неизвестно, знает ли Гомер про сказание о похищении Персефоны; по крайней мере, он нигде о нем не упоминает. Вероятно, в основании этого выражения лежит древнее представление, что Аид увозит на своих колесницах души умерших.
Известно, что коней хоронили вместе с воинами. "Убивали лошадей и рабов с тем намерением, чтобы эти существа, погребенные вместе с умершим, служили ему в могиле, как служили при жизни", — так говорит Фюстель де Куланж (Фюстель де Куланж). Это в точности соответствует сказочному "служи ему, как и мне служил". Но в чем состоит служба коня умершему? Конь — ездовое животное. Поэтому совершенно прав Негелейн, когда он говорит: "Что обычай давать при смерти герою с собой коня есть следствие его функции уносителя, носителя или путеводителя в лучшую сторону, — учит аналогия с столь неизбежной для эскимоса собакой". Эскимосы дают в могилу собаку, греки — лошадь. У Аида в качестве атрибута есть и кони и трехглавый пёс Кербер (Цербер).
В Беотии были найдены надгробные рельефы, на которых умерший, сидя на коне, или ведя коня, принимает приношения. Негелейн указывает на то, что вообще на греческих и даже позже на христианских могильных плитах имеется конь. "Он непременный атрибут героя, т. е. в более позднее время умершего мужчины вообще". Роде очень осторожно высказывает предположение, что конь здесь "символ умершего, вступающего в мир духов".
Более точен Мальтен, считая, что мертвец в эллинской вере появляется одновременно и в форме коня, и сидя верхом на коне, обладая им.
Впоследствии должность провождения души исполняет Гермес (ψυχοπομπός), хотя еще Пиндар говорит о жезле Аида, которым он угоняет тени в свое царство.
Толпы мертвых, находящихся во власти Аида символически обозначаются стадами рогатого скота, которые пасутся у него Менойтием (Μενοίτιος) в преисподней и на Ерифее.
Более мягкое название Πλούτων (Плутон) или поэтическое Πλούτων, употреблявшееся в обыденной жизни и в мистериях, Аид получил потому, что он властвует над глубиною земли, откуда человеку идут все богатства, и растения, и металлы.
Шлем Аида-владыки сумрак ночной сохраняет. Афина шлемом Аида покрылась, да будет незрима Арею.
Аид - Бог, скрытый в глубине и творящий там тайно (Ἀΐδης, невидимый).
Имя «Аидес» — составное: отрицательна я приставка «а» и глагол «ейдо» (вижу). Греческое «Аид» значит «Невидимый». Бог преисподней иногда назывался не Аид, а «Аиденевс», что значит «делающий (людей) невидимыми».
Иногда Аида изображают с головой, повернутой назад (либо полностью корпусом). Он становится, таким образом, «не глядящим в глаза», внушающим страх богом смерти, который заставляет исчезнуть и делает невидимым все живое.
Атрибут Аида – «шапка невидимка». Подарок от циклопов, которых он освободил из Тартара. Многие переводчики превращают её в шлем.
В убиении Медузы Горгоны Персею помог шлем Аида, делающий его носителя невидимым. Собственно, «шлем Аида» — неточный перевод: волшебная шапка Аида называлась «кюнэ» (от «кюно» — собака) и представлялась греками как башлык из собачьей шкуры. Эту шапку надевает Афина, чтобы помочь Диомеду против Арея, что бы последний её не заметил. В сценах гигантомахии в этой шапке изображался Гермес – в битве с гигантами, воспользовавшись шапкой-невидимкой, он убивает гиганта Ипполита. Гермес же снабдил Персея для его подвига серпом – древнейшим атрибутом Смерти (как позже таковым стала коса).
Почему шапка Аида сделана из собачьей шкуры? Собака – священное животное страшной Гекаты, изображаемой в сопровождении черных псов. Трехглавый Цербер – страж подземного мира. Египетский бог смерти Анубис изображался как человек с головой собаки или шакала ; имя «Анубис» по-египетски означало «собачка». В мистериях Исиды этот бог выступал как проводник душ в загробный мир. В Европе по сей день жив о суеверие: собака воет к покойнику.
Как шапка из собачьей шкуры дала начало шапке-невидимке, так например, и волшебный перстень с тем же свойством вошел в европейскую традицию. Еще Платон сопоставил перстень Гига и шлем Аида в качестве талисманов невидимости. Все, связанное со смертью, обладает тем же магическим свойством. Отсюда развилас ь магия достижения невидимости живыми людьми: талисманами невидимости стали и останки мертвецов. В некоторых сказаниях персонажи разбрасывают «землю мертвых», чтобы всех усыпить, увести девушку (например) и съесть ее. Колдовские действия с целью усыпления Фрэзер отнес к «гомеопатической магии»: мертвецы способны делать глухими, слепыми и немыми живых людей, если живой прикоснется к чему либо, связанному со смертью.
Фрэзер привел ряд примеров.
Так, в индонезийском племени галело влюбленный, собираясь забраться в хижину девушки, берет немного земли с могилы и кладет на крышу, над тем местом, где спят домочадцы девушки: это должно погрузить их в глубокий сон. Магическое усыпление здесь эквивалентно невидимости усыпителя, а цель – овладеть девушкой.
Это перекликается с мифом о похищении Аидом Персефоны (ниже).
Шапка-невидимка как артефакт, упоминается почти во всех мифах и легендах мира. Также как и плащ-невидимка. Иногда она похожа на обычную невзрачную маленькую шапочку типа тюбетейки или панамки, иногда напоминает небольшой тюрбан.
Это один из волшебных атрибутов, часто упоминаемый и в славянских сказках.
Известно поверье о том, как добыть шапку-невидимку. Нужно найти цветок адамову голову, который цветет только на Иванов день (7 июля), и положить его в церкви под престол, чтобы он пролежал сорок дней. Потом, когда его достать, он уже имеет такую волшебную силу, что, если держать в руке, будет видна вся нечистая сила. Тогда можно снять с лешего шапку, надеть на себя и стать таким же невидимым, как и нечистый. Прямая аналогия: «нечистый» связанный с загробным миром.
В этой шапке можно творить что угодно: никто не увидит и не узнает. Но перед смертью нужно шапку бросить в речку, чтобы нечистые забрали ее. В противном случае затерзают душу в аду за то, что их добро им не вернул.
Интересен и пример из древнегерманской поэмы «Песнь о Нибелунгах». Главный герой Зигфрид отправиться странствовать. Незаметно для себя он оказался в лесу, в котором жили нибелунги. Зигфрид увидел, как два карлика выносили из пещеры свое богатство. Это были ящички, сундучки, полные золота, драгоценных камней. Подошел к ним Зигфрид, представился, они назвали себя королями нибелунгов, попросили помочь разделить им клад, за это заранее дали ему в награду меч. Но как ни старался Зигфрид, не мог поделить сокровища так, чтобы короли были довольны. Наконец они разозлились, схватили свои мечи и бросились на него. Зигфрид стал драться с ними подаренным ему мечом и легко справился с обоими, зарубив их на месте. Эту сцену видел еще один нибелунг, страшный карлик Альберих. Он решил отомстить за королей, натянул шапку-невидимку и кинулся на Зигфрида. Тот по движению воздуха понял, что на него кто-то напал, принялся крутить свой меч и зацепил карлика. Тот упал, шапка-невидимка слетела с него, он стал видимым и признал свое поражение. Зигфрид забрал у него шапку, надел ее и стал невидимым. Он осмотрел пещеру, сложил в нее все сокровища и завалил вход. Так он стал обладателем подземных сокровищ королей нибелунгов.
Аид и Гермес
В «Золотой ветви» Фрезер подчеркивается, что всегда и всюду эти способы применяли воры: у индусов вор бросает у порога намеченного дома пепел с погребального костра, у южных славян вор при первой краже втыкает кость покойника в крышу или стену дома и т. д.
К этому Афанасьев дал примечание: «Есть поверье, что воры запасаются рукой мертвеца и, приходя на промысел, обводят ею спящих хозяев, чтобы навести на них непробудный сон». Мертвая рука как средство усыпления выступает во всех вариантах сюжета, где великаны усыпляют обитателей дворца, чтобы похитить девушку. В средневековой Франции мертвая рука называлась «рука славы»: это была высушенная рука повешенного, в которую втыкалась свеча из жир а другого казненного преступника. Люди увидевшие свет такой свечи, впадали в оцепенение, и вор спокойно грабить дом. Позднее «рука славы» была переосмыслена ка к средство отыскания зарытых сокровищ. Название mair de gloire (рука славы) — результат ложной этимологии при передаче слова mandragore, названия кладоискательного корня, вырастающего под виселицами. Понятно, что воры и кладоискатели равно пользовались «рукой славы»: древнейший вид кладоискательства—это ограбление могил.
Мандрагора упоминается в Библии, у того же Платона.
Почему магию воров та к часто используют дерзкие обольстители? Потому что овладение девушкой – одна из первых форм воровства, как женщина вообще – «первый объект собственности». Такое безнаказанное воровство с помощью невидимости, усыпление жертв вора как эквивалент его невидимости, смерть как смысловой максимум усыпления входят как целое в мифологический комплекс Гермеса, вестника олимпийских богов и «самого авторитетного вора» Эллады. В классическую эпоху он изображался в шляпе с крылышками, в крылатых санадалиях и с жезлом вестника в руке . Этот жезл , «керикейон», по-латыни «кадуцей», обвитый змеями и увенчанный теми же крылышками, мог усмирять споры и соглашать врагов. Но более ранним было представление о том, что Гермес прикосновением своего жезла мог погружать в сон любого из богов и людей. Поэтому греки делали ему возлияния перед сном.
Гермес — покровитель купцов, странников и воров. Он же сопровождает в Аид души умерших и в этом качестве называется Гермес Психопомп («Проводник душ»). И способность усыплять, и воровское искусство Гермеса определяются его связью с миром смерти и непосредственно с Аидом. Этот вор крадет людские души и уводит в царство Аида.
Современные люди вкладывают в понятие кражи однозначный смысл, забывая при этом, что рождение собственности принесло людям голод и гибель, что борьба против собственности стала единственным шансом выжить, ка к умыкание невесты – единственным шансом продолжить свой род. Недаром древние греки классической эпохи отождествили бога подземного царства Аида с Плутоном («Плутос» — богатство), отождествили смерть и богатство (Гадес-Аид часто изображался с рогом изобилия). На заре истории кража была борьбой против смерти, люди крали только у смерти.
Хищение у брата, родича, наконец, у бедняка (который для фольклорного рассказчика стал сюжетным синонимом брата) – это подлость, а кража у врагов , у фараона, у барина – это добывание.
В первоистоке всех «эпических краж» лежит одно и то же – добывание сокровищ в царстве Смерти. Так, в дохристианских кельтских мифах, из которых позже развились легенды о Святом Граале , прекрасный юноша добывает талисман плодородия (чашу или копье), спасающий Голодную Землю, в замке короля Потустороннего мира – крадет талисман жизни у повелителя смерти. Красть у Смерти не предосудительно, ка к и обманывать ее.
Геракл, отнимающий у смерти Алкестиду,— не грабитель, а герой. Геракл отбил Алкестиду на могиле у Танатоса (в другом изложении, сумел освободить из Аида).
Аналогичным образом в мифах героизируется обман высшего бога: Прометей сначала обманывает Зевса при дележе мяса ,а затем крадет огонь для людей. Этот «героический вор» — по сей день любимец человечества.
Смерть – величайший из воров. Обкрадыва я смерть, человек возвращает отнятое у него же . Остроумие сказочного героя , вызывающее восхищение слушателей, заключается в том, что он отнимает сокровища у смерти (или у ее «социальных носителей») при помощи ее же собственных средств и способов действия. Человек возвышается до равной борьбы с самыми страшными силами, обращая против них их собственное оружие — сказочные талисманы невидимости.
В некоторых, более поздних произведениях шапка Аида трансформируется в плащ. Например, в «Песне о Нибелунгах» – это волшебный плащ, который Зигфрид забирает у Альбериха.
Аиду были посвящены кипарис и нарцисс; ему приносили в жертву черных овец, отвращая при жертвоприношении лицо; обращаясь к нему, молящиеся ударяли об землю руками. Считалось, что произносить имя этого бога не к добру, поэтому его старались упоминать иносказательно.
Статуй и бюстов Аида – мало; его изображали похожим на братьев — на Зевса и Посейдона, но с мрачным выражением лица, с волосами, спускающимися на лоб, и обыкновенно в широком одеянии; в руках у него иногда ключ к преисподней, около него находится Цербер.
Генеалогия и мифология
Аид/Гадес, сын Кроноса и Реи, сразу же после рождения был проглочен отцом. Когда Зевс и Метида дали Кроносу рвотное и он отрыгнул всех своих детей, братья – Гадес и Посейдон – присоединились к Зевсу в его борьбе против Кроноса и титанов. Одержав победу, братья разделили между собой мир. Гадесу по жребию досталось подземное царство.
У Гадеса не было детей. Большую часть времени он проводит в подземном царстве, невидимый для окружающих. Лишь дважды он выходил на поверхность. Один раз, согласно Гомеру, Гадес отправился на Олимп за помощью, когда Геракл ранил его стрелой (история сохранилась фрагментарно). Более известный случай, когда он поднялся наверх, чтобы похитить Персефону, дочь богини Деметры.
Об Аиде или Аде в контексте самой преисподней – Infĕri.
Infĕri, Представление о подземном мире, царстве смерти и жилище Аида (Ἀΐδης, Ἀϊδωνεύς, Ἄϊς), называющемся в послегомеровский период тем же именем, как и само божество, а именно Ἄιδης, у Гомера еще неопределенно и просто. Это темное место внутри земли , имеющее вход и преддверие на крайнем западе, по ту сторону Океана, куда уже не проникают лучи солнца.
Сразу стоит отметить, что Аид и Тартар в греческой мифологии – это не одно и то же.
Основные географические подразделения загробного подземного царства (Эреб и Тартар) самозародились из первоначального Хаоса в процессе возникновения мира. Это описано в «Теогонии» Гесиода – младшего современника Гомера, жившего в восьмом веке до н.э.:
Прежде всего во вселенной Хаос зародился, а следом
Широкогрудая Гея, всеобщий приют безопасный,
Сумрачный Тартар, в земных залегающий недрах глубоких…
Согласно Платону, Эреб – это подземное царство мрака, через которое тени умерших попадают в Аид.
Поначалу и Тартар, и Эреб являли собой не только географические понятия, но и были в значительной мере персонифицированы. По крайней мере, оба они вступали в любовные связи и от них рождались дети, что нетипично для географических объектов.
Античный мифограф Аполлодор называет местом ссылки детей Урана конкретно Тартар, причем считает, что туда были отправлены не все Ураниды, а лишь гекатонхейры и киклопы.
Теперь уже трудно сказать, какая из областей подземного мира служила местом ссылки для богов в те далекие века. Не исключено, что в этом качестве использовались и Эреб, и Тартар и что граница между ними была достаточно размытой. Но после прихода к власти Зевса в структуре подземного мира был наведен порядок. Теперь Эребу предстояло превратиться в Аид – место загробного упокоения человеческих душ, или теней, а в качестве тюрьмы для провинившихся богов Зевс избрал Тартар – самую глубокую часть подземного мира. В Тартар (по Гесиоду – «под Тартар») были отправлены Зевсом Крон и побежденные титаны. Сюда же был сброшен и собственный сын Тартара, Тифон, тоже побежденный Зевсом.
По Гомеру, глубина Тартара равна расстоянию от земли до неба. Аид расположен достаточно близко к земной поверхности, и его глубиной можно пренебречь.
Тартар имел и выходы вверх, соединяясь через Эреб с земной поверхностью. Примерно в восемнадцатом – середине семнадцатого века до н.э. в подземном мире поселился Аид, а позднее и его жена Персефона, которые, конечно же, навещали подведомственный им Тартар, а согласно не вполне ясному сообщению Гесиода даже имели там «многозвонкие гулкие домы» (впрочем, возможно, автор имел в виду их резиденцию в Эребе). Естественно, царственные супруги, равно как и подчиненные им подземные боги, должны были пользоваться не только лежащими на далеком краю земли воротами, но и другими проходами.
Ко временам Энея в Тартаре продолжали содержаться гиганты, но, кроме того, он превратился в место наказания грешников и был окружен каменной крепостью (она сохранилась по крайней мере до четырнадцатого века н.э. и описана Данте).
Массовое освоение этих земель началось достаточно поздно, вскоре после прихода к власти третьего поколения богов – Кронидов.
К этому времени у подземного мира появился властитель – брат Зевса Аид. После победы детей Крона во главе с Зевсом над отцом и подвластными ему титанами три брата – Зевс, Аид и Посейдон – разделили власть над миром. Зевсу достались небо, населенная людьми земля и верховная власть над богами, Посейдон получил море, подземное царство досталось Аиду. Теперь старое название Эреб начинает понемногу замещаться на «жилище Аида», «обитель Аида», с тем чтобы в конце концов превратиться в географическое понятие Аид – царство, управляемое одноименным богом. Тартар попадал под юрисдикцию Аида, хотя и сохранил свое особое название.
В Эребе, если он и был занят в свое время детьми Урана, значительные территории освободились сначала после восстания Уранидов, а позднее – после войны богов и титанов.
Со временем они стали заселяться: с воцарением Зевса на земле закончился золотой век, в течение которого люди хотя и умирали, но ни в какое царство мертвых не отправлялись.
О людях золотого века Гесиод говорит:
В благостных демонов все превратились они наземельных
Волей великого Зевса: людей на земле охраняют,
Зорко на правые наши дела и неправые смотрят.
Тьмою туманной одевшись, обходят всю землю, давая
Людям богатство. Такая им царская почесть досталась.
Аид, в отличие от Тартара, является достаточно неглубокой областью подземного мира. Античные авторы, как правило, однозначно размещают по крайней мере окраину его почти на поверхности Земли. Приплывший туда Одиссей, согласно Гомеру, от своего корабля, оставленного на берегу Океана, добрался в Аид пешком, и, судя по краткости описания, путь занял считанные минуты. Обратный путь и вовсе не описывается: когда слетелись «бессчетные рои умерших», Одиссей испугался и, «быстро взойдя на корабль», приказал «развязать судовые причалы». Поэтому есть основания думать, что область Аида, в которой побывали знаменитый проходимец и его спутники, лежит практически на уровне Океана.
Большинство душ, с которыми общался Одиссей, являлись лишенными тела и памяти тенями, обретавшими способность к мышлению, лишь напившись крови жертвенных животных, смешанной с медовым напитком, вином, водой и ячневой мукой. А что касается «телесности», то ее нельзя было обрести, даже и вкусив желанного напитка: Одиссей так и не смог, как ни старался, обнять свою покойную мать Антиклею. Но при этом тут же, на его глазах, Орион охотился, Тантал терзался голодом, а Сизиф катил вполне материальные камни по столь же материальному склону, и «струился пот с его членов, и тучею пыль с головы поднималась». Ахилл, встреченный Одиссеем в Аиде, после того как напился крови, сказал с горечью:
Не утешай меня в том, что я мертв, Одиссей благородный!
Я б на земле предпочел батраком за ничтожную плату
У бедняка, мужика безнадельного, вечно работать,
Нежели быть здесь царем мертвецов, простившихся с жизнью.
Однако от Павсания мы знаем, что очень скоро судьба Ахилла изменится: он станет мужем Елены Аргивской и поселится с нею на Елисейских полях. Таким образом, Одиссей навестил Аид в самом начале коренной перестройки, материализации духов и создания там судебного аппарата и пенитенциарной системы. Одиссей говорит:
Я там увидел Миноса, блестящего Зевсова сына.
Скипетр держа золотой, над мертвыми суд отправлял он, Сидя.
Они же, его окруживши, – кто сидя, кто стоя,
Ждали суда пред широковоротным жилищем Аида.
У Гомера по крайней мере часть Аида – луга, расположенные на берегу реки Океан. Поскольку никакие плотины Гомер не упоминает (да строительство плотин и не входило в греческую традицию), есть основания думать, что луга эти лежат не в глубоких недрах земли, а немного выше уровня Океана.
Таким образом, можно считать доказанным, что Эреб, он же Аид, расположен достаточно близко к поверхности земли. А где‐то (как в случае с Одиссеем) и вовсе выходит на поверхность.
Входов в Аид (в отличие от входов в Тартар) известно множество, они разбросаны по всей территории ойкумены.
Древнейшим известным входом в Аид считается пещера на мысе Тенар, самой южной точке Пелопоннеса. Через нее спускался в Аид Орфей, и, видимо, через нее же шел Геракл, когда по приказанию царя Эврисфея доставил к воротам Микен трехглавого пса Цербера, сторожа Аида.
Относительно недалеко от Тенара, в Лернейских болотах, находится еще один спуск. Известно, что им воспользовался Дионис, когда, будучи причислен к лику богов, вывел из Аида свою смертную мать Семелу. Значительно лучше известен другой вход в Аид, находившийся в пригороде Афин, Колоне. Известно (это описано, в частности, в трагедии Софокла «Эдип в Колоне»), что именно через него сошел под землю Эдип; это подтверждалось многочисленными афинянами, в том числе Тесеем. Сам Тесей со своим другом Пирифоем тоже совершили печально знаменитое схождение в Аид, и есть основания думать, что они воспользовались тем же путем: для Тесея, тогдашнего царя Афин, этот вход был самым близким, кроме того, он по опыту Эдипа знал, что дорога проходима. Тем не менее для обоих друзей путешествие закончилось достаточно печально. Напомним, что они отправились в царство Аида с целью сосватать для Пирифоя царицу подземного царства Персефону. Персефона была замужем, и, хотя этот брак трудно назвать счастливым, сам Аид не имел ни малейшего желания отдавать свою молодую красивую жену смертному авантюристу. Теперь уже трудно вспомнить, Аид ли предложил неудачливым сватам присесть на выступ скалы, или они сели на него сами, но суть в том, что встать они уже не смогли, намертво приклеившись к камню. Позднее Тесея выручил проходивший мимо Геракл.
По мифам, как минимум два входа в Аид находились на побережье Черного моря.
Топография Аида знакома прежде всего по работам Вергилия. По-видимому, Аид и в древние времена представлял собой бескрайнюю равнину, по которой протекала река Ахерон (Ахеронт). Воды Ахерона, согласно одному из орфических гимнов (приписываемых легендарному Орфею), имели темно-синий цвет. В центральной части равнины начиналось воронкообразное углубление, опоясанное широкими уступами; в самом его центре зияла пропасть, ведущая в Тартар.
Во времена древних греков наиболее полноводной рекой не только Аида, но и земного шара была, по‐видимому, Стикс: Гесиод сообщает, что ее воды составляют одну десятую от водных ресурсов обтекающего земной диск Океана. Будучи рекой, Стикс одновременно является прекрасной дочерью, матерью и женой. Гесиод пишет о том, как она, перед началом знаменитой Титаномахии, исполнила совет отца-Океана и вместе со своими сыновьями (Силой и Мощью) первой пришла на сторону Зевса. За это после победы новоявленный владыка мира поселил юношей на Олимпе, а самой Стикс предоставил великую почесть: клятва ее водами стала считаться нерушимой священной клятвой богов.
Одним из рукавов реки Стикс являлся Коцит. Очевидно, он иссяк вместе с главным руслом, после чего название было перенесено на ледяное озеро на самом дне Тартара. Но в древности, когда Коцит был еще полноводной рекой, он питал плодородную долину, на лугах которой паслись стада Аида. Вергилий упоминает «Коцита глубокие воды».
Из других водных ресурсов Аида следует отметить огненный поток Флегетон (Гомер называет его Пирифлегетоном). Он сливался в общее русло с Коцитом, и они впадали в Ахерон недалеко от входа, которым воспользовался Одиссей.
Лета – самая загадочная река загробного мира. Течение ее изучено слабо; судя по многочисленным упоминаниям, можно думать, что она протекала по весьма отдаленным друг от друга областям потустороннего и реального миров. Во всяком случае, известно, что часть ее русла проходила по территории Эреба, недалеко от реки Коцит (согласно Клавдиану, именно из Леты утоляют жажду пасущиеся на лугах Коцита стада Аида). Течение Леты крайне медленное; Клавдиан даже называет ее воду «стоялой», а саму реку – «тинистой».
Воды Леты вызывают амнезию. Но существует и река с обратными свойствами, Мнемозина (Эвноя), – ее вода способствует улучшению памяти. Мнемозина, по крайней мере в некотором своем течении, протекает по Аиду. Ее, как и Лету, нельзя считать чисто загробной рекой: Павсаний (второй век н.э.) описывает местность в Беотии, где обе реки выходят на поверхность земли и их вода используется местными жителями в ритуальных целях. Впрочем, Ахерон и Флегетон тоже выходили на поверхность.
Во времена Платона, по равнине, носящей название Леты, бежала река с другим названием – Амелет, – и души, жаждущие забвения, пили из нее, а не из Леты. Это наводит на мысль, что если к тому времени Лета и протекала по описанной Платоном равнине, то вода из нее была не слишком пригодна для питья (вспомним, что и Клавдиан называл эту воду «стоялой»). Еще во времена Павсания Лета скромным источником выходила на поверхность земли на территории Греции.
Растительный мир в Аиде представлен достаточно скупо, что и неудивительно в условиях слабой освещенности. Отмечены некоторые формы травянистой растительности: Клавдиан пишет о травах, растущих на черных лугах Эреба; Вергилий говорит о камышах Стигийских болот. В долине Ахерона можно видеть обширные луга, заросшие асфоделями, – это красивые травянистые растения с белыми или желтыми цветами (иногда они имеют пурпурные полосы), собранными в кисти. Их поджаренные стебли и семена можно употреблять в пищу. Согласно Феофрасту, очень хорош и корень асфоделей, толченный вместе с винными ягодами (фигами). Кстати, фиговые деревья здесь тоже встречаются, но не дикорастущие, а культурные. Из других плодовых деревьев Гомер упоминает (в связи с терзанием Тантала) груши, яблони, гранаты и маслины. В одной из так называемых «орфических табличек» отмечен белый кипарис, растущий перед жилищем Аида.
Из дикорастущих деревьев следует назвать описанный Вергилием миртовый лес. В «Одиссее» Гомер упоминает «Персефонину рощу из тополей чернолистных и ветел, теряющих семя». Известный историк Ф. Зелинский комментирует это сообщение следующим образом: «Как тополь, так и ива принадлежат к так называемым двудомным деревьям, т. е. одни его экземпляры дают только мужские (тычинковые), другие – только женские (плодниковые) цветы… Поэтому если ивы и тополи стоят одиноко или группами экземпляров одного только пола, то они не могут оплодотворяться, они “теряют свои плоды”. Конечно, процесс оплодотворения растений не был известен Гомеру – оттого‐то он и употребил здесь слово «плоды» вместо «неоплодотворенные цветы»; но само явление теряния «плодов» было замечено и им, и его слушателями, и вот причина, почему он неплодное царство теней украсил именно ивами и тополями»… Впрочем, здесь встречаются и однодомные деревья. Вергилий пишет:
Вяз посредине стоит огромный и темный, раскинув
Старые ветви свои; сновидений лживое племя
Там находит приют, под каждым листком притаившись.
Климат в Аиде влажный, многие авторы упоминают частые туманы. В орфическом гимне Гермесу Хтонию говорится о «мертвенном холоде», царящем на берегах Коцита (реки).
В болотах вдоль реки Стикс водятся так называемые «стигийские собаки». Гомер упоминает коршунов, терзающих печень великана Тития. Из того, что Орион, согласно Гомеру, охотился в Аиде на диких зверей, причем на «тех же, которых в горах он пустынных когда‐то при жизни палицей медной своею избил», есть основания думать, что животный мир Эреба в какой‐то мере дублирует надземный животный мир. Но здесь сохранились и виды (в том числе разумные), которые позднее вымерли на поверхности Земли. Вергилий говорит:
Сциллы двувидные тут и кентавров стада обитают,
Тут Бриарей сторукий живет, и дракон из Лернейской
Топи шипит, и Химера огнем врагов устрашает,
Гарпии стаей вокруг великанов трехтелых летают…
Из домашних животных, разводимых в Эребе, можно отметить знаменитых черных коней бога Аида; по сообщению Овидия, они боятся дневного света. Кроме того, царю принадлежат стада быков, которые, в отличие от коней, приспособлены как к подземной, так и к надземной жизни. В Аиде развито так называемое отгонное скотоводство, когда стада, в зависимости от сезона, перегоняются на разные пастбища. Известно, что Геракл встречал пастуха Менета, сына Кевтонима, пасшего стада Аида и на земле, на далеком западе, и под землей. Авторы уже упоминали, что стада, принадлежащие Аиду, можно было встретить и на берегах реки Коцит (пока она не пересохла). Аид был не единственным скотовладельцем в своем царстве: известно (по сообщению Клавдиана), что его скот был клеймен, а значит, в Эребе паслись и другие быки, от смешения с которыми царь хотел оградить своих собственных.
Говоря о домашних животных, особое внимание следует уделить знаменитому Церберу. Этот трехглавый пес (по некоторым версиям пятидесяти– и даже стоглавый), согласно традиции, охранял ворота Аида, но на деле был ручным и мирным существом, клянчившим подачки у многочисленных приезжих. Вергилий пишет о том, как Кумская сивилла кинула лаявшему «в три глотки» Церберу сладкую лепешку и тот, «разинув голодные пасти, дар поймал на лету». Известно, что некоторые греки, отправлявшиеся в Аид на постоянное жительство, брали с собой (помимо или вместо пресловутого обола) медовую лепешку для Цербера. Геракл по прихоти Эврисфея выволок бедного пса из подземного царства и привел к воротам Микен; там беднягу выпустили, и он ринулся обратно в преисподнюю.
Подробнее про Цербера читать ЗДЕСЬ
Коренное население Аида представлено различными богами. Среди них – Ночь (Никс, Нюкта) и ее сыновья – Сон (Гипнос) и Смерть (Танатос). Одной из главных богинь подземного царства издревле считалась Геката: впрочем, эта богиня настолько многофункциональна, что трудно назвать область деятельности, в которой бы она ни проявила себя. Но главное обиталище Гекаты все же Аид; ее часто сопровождают стигийские собаки. Здесь живут и богини возмездия Эринии; одна из них, Тисифона, раньше охраняла вход в Тартар и ведала пытками нижнего Аида.
Из второстепенных коренных жителей известны описанные Вергилием «бледные Болезни», «унылая Старость», Страх, Нищета, Позор, Голод, Муки и «тягостный Труд». Можно отметить не вполне гуманоидных чудовищ типа Эмпусы, меняющей, согласно Аристофану, свой облик, но в основном имеющей горящее лицо, одну ногу из бронзы и одну – из навоза.
Самая популярная и колоритная фигура в Аиде – перевозчик Харон. На своей лодке он переправляет души через Ахерон, а по некоторым свидетельствам – через Стикс или Стигийские болота. Харон относится к старейшим богам. Интересно, что, хотя античные писатели обычно считают Харона стариком (Сенека называет его «старец, страшный видом, в грязном рубище»), на многих изображениях той же эпохи Харон выглядит крайне молодо. Харон брал за свои услуги небольшую плату – один обол.
К месту переправы души добирались с помощью Гермеса. Он ведет их, как сообщает Гомер, «темным и затхлым путем», потом души мчатся «мимо струй океанских, скалы левкадийской, мимо ворот Гелиоса и мимо страны сновидений», чтобы в конечном итоге очутиться на асфодельных лугах Ахерона. Интересно отметить, что в пути души пищат, как летучие мыши; попав к месту назначения, они пищать перестают, по крайней мере ни Одиссей, ни Эней никакого писка не отмечали, хотя первый и упоминает «чудовищный крик», стоявший на лугах Ахерона, когда души почуяли жертвенную кровь.
С тех пор как в Аиде была введена судебная система, бессменными судьями здесь стали Минос и Радамант. Минос – царь Крита, сын Европы и Зевса, усыновленный царем Астерием и унаследовавший его власть на острове. Радамант – родной брат Миноса, но, по‐видимому, в Аиде такое близкое родство между судьями считалось допустимым; очевидно, важнее оказалось то обстоятельство, что и Минос, и Радамант при жизни были законодателями. Радамант, согласно сообщению Гомера, жил на Елисейских полях, возможно, он осуществлял судопроизводство только в пределах этого региона. Некоторые авторы утверждают, что судьей Аида стал также Эак, отец знаменитого Пелея и дед Ахилла; впрочем, по словам Аполлодора, он был лишь хранителем ключей от Аида.
Представления о состоянии людей после смерти в гомеровских песнях различны, смотря по времени происхождения отдельных частей эпоса. По древнейшему представлению, свойственному Гомеру, умершие являются тенями, имеющими лишь наружный вид прежнего тела, но без плотности, без силы, без плоти и костей, без голоса и без сознания, которое они могут получить на короткое время, лишь выпивая кровь, т. е. принимая в себя телесное существо; для существования личности тело является главным делом; душа, ψυχή, оживляющая тело, хотя и удерживается и сохраняется от полного уничтожения, но при смерти лишается своего настоящего бытия; духовная сила человека, φρένες, погибает. Дальнейшее развитие, каковое представляет, напр., гомеровское место о Миносе, состоит в том, что у некоторых личностей сохраняется и после смерти характерный образ или любимое их занятие при жизни. Третья степень развития обозначается представлением, по которому умершие, и не напиваясь крови, обладают сознанием и словом, значит, сохраняют свою личность. На этом далее основывается и то верование, что умершие различным образом могут влиять на земную жизнь.
При всех этих укоренившихся и в сознании народа верованиях, даже после того, когда таинственные учения и философия распространили более отрадные надежды на загробную жизнь, все-таки осталось в силе свойственно грекам чувство, что жизнь в свете составляет единственный предмет желания и что радость находится по эту сторону могилы. «Быть поденщиком на земле лучше, чем властвовать надо всеми тенями», — говорил Ахиллей в преисподней. Человек ухватывается за земную жизнь, и, даже после смерти желая, хотя бы и только мысленно, жить на земле в памяти людей, он хочет, чтобы его оплакивали, хоронили и поминали его.
Римляне восприняли греческие представления о подземном мире, но и национальные их воззрения не совсем потеряли свои силы. Подземный мир (inferi) и божество, управляющее им, называлось Orcus; встречается и название mundus, в особенности в выражении: mundus patet ; далее: Manes, Lares, Larvae.
Представления римлян о Плутоне (или Dis — dives, богатый) и о Прозерпине, как о властителях подземного мира, кажется, довольно позднее заимствование греческих Плутона и Персефоны; по крайней мере, в древней формуле обречения на смерть оба божества не называются в числе называемых властей преисподней.
Разные авторы, по свидетельству Диогена Лаэртского (2 в. н. э.), сопоставляли греческих и персидских богов: "Аристотель в первой книге "О философии" считает, что маги древнее, чем египтяне, что они признают два первоначала – доброго демона и злого демона и что первого зовут Зевс и Оромазд, а второго – Аид и Ариман, с этим согласны также Гермипп ("О магах"), Евдокс ("Объезд Земли") и Феомп ("Истории Филиппа")".
Вряд ли древний эллин воспринимал властителя царства мертвых Аида как злое начало, но что-то позволило носителям Традиции провести такое сопоставление.
“Аид несмирим, Аид непреклонен; но зато из богов, ненавистнее всех он и людям”
В сравнении с прочими богами-олимпийцами, что характерно, до нас почти не дошли гимны, посвященные Аиду, возможно, их было не так много.
“Благое они (эллины) приписывают Зевсу Олимпийцу, дурное — Гадесу (т.е. Аиду)...”
Согласно Гесиоду Аид “повелитель ушедших от жизни” , из той же поэмы известно о стороже дома Аида:
Сторожем пес беспощадный и страшный сидит перед входом.
С злою, коварной повадкой: встречает он всех приходящих,
Мягко виляя хвостом, шевеля добродушно ушами.
Выйти ж назад никому не дает, но, наметясь, хватает
И пожирает, кто только попробует царство покинуть
Мощного бога Аида и Персефонеи ужасной.
Одно из имен Аида — Плутон. Это по свидетельству современников эпитет, связанный с богатством: "имя же Плутона пошло от богатства" ploаtoj, так как богатство приходит из-под земли".
По орфической Традиции Аид — “не данный в ощущениях, невидимый, незримый”. Согласно Орфическому гимну “Плутону”, он — “хтонический Зевс”, т.е. неявленная третья ипостась Зевса:
Дух, обитающий в доме подземном, таинственный мрачный луг
“…умершие смертные память теряют в Аиде”
Однако, если тень напьется жертвенной крови, то вместе с этой жизненной влагой к ней возвращается и прежняя память.
“…Выкопай яму, чтоб в локоть была шириной и длиною,
И на краю ее всем мертвецам соверши возлиянье -
Раньше медовым напитком, потом вином медосладким
И напоследок - водой. И ячной посыпь все мукою.
Главам бессильным умерших мольбу принеси с обещаньем,
В дом свой вернувшись, корову бесплодную, лучшую в стаде,
В жертву принесть им и много в костер драгоценностей бросить.
Старцу ж Тиресию - в жертву принесть одному лишь, отдельно,
Черного сплошь, наиболе прекрасного в стаде барана.
Славное племя умерших молитвой почтивши, овцу ты
Черную вместе с бараном над ямою в жертву зарежь им…”
По сведениям Аполлодора имели место схватки “темного” Аида и защитника смертных — Геракла. Первый раз Аид был побежден сыном Зевса, когда, совершив квест, тот отбил у навьего бога душу Алкесты и вернул Адмету, второй раз молодой Геракл вообще ранил древнего Аида в сражении под городом Пилосом, что обычно связывают с символической победой дорийцев над носителями микенской культуры.
Зато другой великий герой — Тесей — не выдержал проверку на Силу. Когда он явился к Аиду, чтобы добыть у него Персефону, Аид пригласил героя отведать угощения и присесть на горный трон Леты. Опустившись, Тесей оказался в плену коварного Аида, драконы кольцами обвились вокруг него и Тесей “врос” в скалу.
Освобожден был Тесей тем же Гераклом, который совершал двенадцатый подвиг — ходил на Тот Свет, в страну Аида, за Кербером, закончив свой цикл инициаций.
Плутон-Аид сопоставлен Цицероном с римско-этрусским Дитом:
“… вся земная природа и жизнь были посвящены отцу Диту, он же зовется у нас “Богатый”, как у греков Плутон, потому что и возвращается все в землю, и происходит все из земли.” Тот же автор отождествляет Плутона с римским Оркусом.
Диту были посвящены устраивавшиеся раз в сто лет «секулярные игры» с искупительными ночными жертвоприношениями; особенно торжественно (вместе с празднествами в честь Аполлона и Дианы) они отмечались в 17 г. до н. э. Августом.
В схолиях к «Фарсалии» Лукана бог-громовник Таранис отождествляется с Диспатером. Вотивные надписи, обращенные к Диспатеру, были найдены в Южной Германии и на Балканах. Известно изображение Диспатера и богини-матери Аэрикуры: бог держит в руках так называемый «свиток жизни», то есть исчисление человеческих лет.
Цезарь отмечал:
VI.18. Галлы все считают себя потомками Дита и говорят, что таково учение друидов. По этой причине они исчисляют и определяют время не по дням, а по ночам: день рождения, начало месяца и года они исчисляют так, что сперва идет ночь, за ней день..."
Дит – это подземный пастырь из римской мифологии, соответствующий, вероятно, кельтскому Цернунну, может быть Тевтату, и пониманию славянами Велеса в его темной, подземной ипостаси — Ния, “слепого” Вия, старого Старика, встреча с которым — смертельно опасное испытание.
Древние считали мертвых жертвами, приносимыми на алтарь подземных богов, которым и посвящался локон отрезанных волос:
С неба Ирида летит на шафранных крыльях росистых,
В утренних солнца лучах стоцветный след оставляя;
Встав над несчастной, она произносит: Прядь эту в жертву
Диту я приношу, и от тела тебя отрешаю!"
Вымолвив, прядь срезает она и тотчас хладеет
Тело, и жизнь покидает его, развеяна ветром.
У Апулея в “Метаморфозах” Дит сопоставлен с непосредственным начальником Харона, т.е. Аидом, навьим богом, в чьем царстве, как и в мире славянского Велеса, пасутся тени (души) умерших. Вот какие подробные инструкции получает Психея для сошествия в царство Орка-Дита.
“…Возьми эту баночку, - и вручает ей, - и скорее отправляйся в преисподнюю, в загробное царство самого Орка. Там отдашь баночку Прозерпине и скажешь: "Венера просит тебя прислать ей немножечко твоей красоты, хотя бы на один денек, так как собственную она всю извела и истратила, покуда ухаживала за больным сыном". Но возвращайся не мешкая, так как мне нужно тут же умаститься, чтобы пойти на собрание богов".
17. Тут, больше чем когда-либо, почувствовала Психея, что настал ее последний час, так как ясно поняла, что без всякого прикрытия посылают ее на верную гибель. Чего же больше? Приказывают ей отправляться в Тартар, к душам усопших, добровольно, на собственных ногах. Не медля более, устремилась она к какой-то высочайшей башне, собираясь броситься оттуда вниз, так как считала, что таким путем лучше и успешнее всего можно сойти в преисподнюю. Но башня неожиданно издает голос и говорит: "Зачем, бедняжка, искать тебе гибели в пропасти? Почему новые опасности и труды так легко удручают тебя? Ведь раз дух твой отделится однажды от тела, конечно, сойдешь ты в глубокий Тартар, но назад оттуда ни при каких условиях не вернешься. Вот послушай-ка меня.
18. Неподалеку отсюда находится Лакедемон, знаменитый город Ахайи; по соседству с ним отыщи Тенар, скрытый среди безлюдных мест. Там расщелина Дита, и через зияющие врата видна дорога непроходимая; лишь только ты ей доверишься и переступишь порог, как прямым путем достигнешь Оркова царства. Но только вступать в этот сумрак должна ты не с пустыми руками: в каждой держи по ячменной лепешке, замешенной на меду с вином, а во рту неси две монеты. Пройдя уже значительную часть смертоносной дороги, встретишь ты хромого осла, нагруженного дровами, и при нем хромого же погонщика; он обратится к тебе с просьбой поднять ему несколько полешек, упавших из вязанки, но ты не говори ни единого слова и молча иди дальше. Вскоре дойдешь ты до реки мертвых, над которой начальником поставлен Харон, тут же требующий пошлины и тогда перевозящий путников на другой берег в утлом челне. Значит, и среди умерших процветает корыстолюбие: даже такой бог, как Харон, сборщик податей у Дита, ничего не делает даром, и умирающий бедняк должен запастись деньгами на дорогу, потому что, если нет у него случайно в наличии меди, никто не позволит ему испустить дух. Грязному этому старику ты и дашь в уплату за перевоз один из медяков, которые будут у тебя с собою, но так, чтобы он сам, своей рукой, вынул его у тебя изо рта. Это еще не все: когда будешь ты переправляться через медлительный поток, выплывет мертвый старик на поверхность и, простирая к тебе сгнившую руку, будет просить, чтобы ты втащила его в лодку, но ты не поддавайся недозволенной жалости.
19. Когда, переправившись через реку, ты пройдешь немного дальше, увидишь старых ткачих, занятых тканьем; они попросят, чтобы ты приложила руку к их работе, но это не должно тебя касаться. Ведь все это и многое еще другое будет возникать по коварству Венеры, чтобы ты выпустила из рук хоть одну лепешку. Не думай, что потерять эти ячменные лепешки пустое, ничтожное дело: если одну хотя бы утратишь, снова света белого не увидишь. Преогромный пес с тремя большими головами, громадный и страшный, извергая громоподобное рычанье из своей пасти и тщетно пугая мертвых, которым зла причинить не может, лежит у самого порога, черных чертогов Прозерпины и постоянно охраняет обширное жилище Дита. Дав ему для укрощения в добычу одну из двух лепешек, ты легко пройдешь мимо него и достигнешь скоро самой Прозерпины, которая примет тебя любезно и милостиво, предложит мягкое сиденье и попросит отведать пышной трапезы. Но ты сядь на землю и возьми только простого хлеба, затем доложи, зачем пришла, и, приняв, что тебе дадут, возвращайся обратно; смягчи ярость собаки оставшейся лепешкой, заплати скупому лодочнику монетой, которую ты сохранила, и, переправившись через реку, снова вступишь на прежнюю дорогу и снова увидишь хоровод небесных светил. Но вот о чем я считаю особенно нужным предупредить тебя прежде всего: не вздумай открывать баночку, которая будет у тебя в руках, или заглядывать в нее, не проявляй любопытства к скрытым в ней сокровищам божественной красоты".
Для полноты представления о мрачном царстве стоит привести описание из Вергилия:
Шли вслепую они под сенью ночи безлюдной,
В царстве бесплотных теней, в пустынной обители Дита,
Так по лесам при луне, при неверном свете зловещем,
Путник бредет, когда небеса застилает Юпитер
Темной тенью и цвет у предметов ночь отнимает.
Там, где начало пути, в преддверье сумрачном Орка
Скорбь ютится и с ней грызущие сердце Заботы,
Бледные здесь Болезни живут и унылая Старость,
Страх, Нищета, и Позор, и Голод, злобный советчик,
Муки и тягостный Труд - ужасные видом обличья;
Смерть и брат ее Сон на другом обитают пороге,
Злобная Радость, Война, приносящая гибель, и здесь же
Дев Эвменид железный чертог и безумная Распря,-
Волосы-змеи у ней под кровавой вьются повязкой.
Вяз посредине стоит огромный и темный, раскинув
Старые ветви свои; сновидений лживое племя
Там находит приют, под каждым листком притаившись.
В том же преддверье толпой теснятся тени чудовищ:
Сциллы двувидные тут и кентавров стада обитают,
Тут Бриарей сторукий живет, и дракон из Лернейской
Топи шипит, и Химера огнем врагов устрашает,
Гарпии стаей вокруг великанов трехтелых летают...
В монографии “Этруски” А.Е. Наговицын отмечает: “В Древнем Риме бога Дита связывали с богом Диспатером, который в глубокой древности считался отцом света. Имя Диспатер было одним из эпитетов бога Юпитера. Важно то, что и сам Юпитер и его греческий аналог – царь богов Зевс связываются с древнейшим индоевропейским богом Дейосом, который был богом дневного света и прародителем мира и людей, поэтому Дит, Диспатер, то есть “Отец Дис” и Юпитер, – это один и тот же бог или боги с очень сходными культами и функциями, в силу чего их можно отождествлять. В переводе слово “патер” – отец, поэтому Юпитер – это “Отец-Ю”. Царь Тархон своего бога называл “Отец Дит”, а римляне приравненного к нему бога называли Диспатер – “Отец Дис”.
В древних мифологиях достаточно часто используется мотив смены поколений богов, когда древние боги Неба свергаются в Подземный мир своими сыновьями. Примерами могут служить греческая, шумерская, ассиро-вавилонская, германская и многие другие мифологические системы. Вследствие такой закономерности развития мифологических верований древний бог Диспатер как бы разделился на две своих ипостаси: под именем Юпитер он понимался римлянами как новый верховный небесный бог, под своим древним именем стал старым богом, властителем Подземного мира.
Аид, Плутон, Дит — это темный бог, но у него нет функций разрушителя мира, потому что понятия о конце мира нет в греко-римской Традиции как такового. Кроме того, Аид явно не является ни темным трикстером, ни богом дикой природы, ни магии. Эти функции выполняют Гермес и Геката.
Изначально темным властителем преисподней была женщина. Согласно шумерскому мифу, царством мертвых правила ужасная Эрешкигаль, в волосах которой шевелились змеи и изо рта которой выползали личинки мух. Эта шумерская (и вавилонская) богиня отчасти напоминает греческую Медузу Горгону, со змеями вместо волос, один взгляд которой обращал человека в камень. И действительно, в архетипическом контексте они представляют одно и то же. Эрешкигаль, между тем, более известна как мучительница Инанны (или Иштар). Иштар отправилась в подземное царство в поисках своего умершего возлюбленного; но богине любви не сопутствовал успех в царстве мертвых, так как Эрешкигаль не оказала ей теплого приема: она повесила ее на крюк в самой глубокой и темной части ада.
Эрешкигаль была свергнута со своего престола Нергалем (ассоциируется с Марсом), жестоким и агрессивным богом, который штурмом ворвался в царство мертвых, уже завоевав на земле все, что мог завоевать. Однако ему пришлось пойти на непростой компромисс с Эрешкигаль - и в итоге они стали править преисподней вместе. Думается, они друг друга стоили. Это совместное управление преисподней нашло свое отражение и в греческой мифологии - когда Зевс разделил власть со своими братьями, и море отдал Посейдону, а подземное царство досталось Аиду.
В греческой мифологии Аид/Гадес/Плутон также известен историей своего брака: на престоле тьмы появляется супружеская чета. Одним из наиболее известных мифов об Аиде-Гадесе является миф, повествующий о том, как он добыл себе невесту. Это удивительно красивая история, как ни странно...
Представление о браке как сочетании девушки с невидимым предком, или покойником, отразилось в некоторых мифах и сказках. Таков миф о похищении Персефоны (Прозерпина в Риме) царем загробного мира Аидом. У земледельческих народов свадьбы совершались обычно осенью, когда богиня растительности исчезала с лица земли. Она мыслилась похищенной царем смерти, унесенной в его страну.
Гадес захотел взять себе в жены Персефону и, с согласия ее отца, Зевса, похитил юную деву.
Как-то раз, собирая цветы в поле вместе со своими подругами, она отбилась от спутниц, привлеченная прекрасным нарциссом о тысяче лепестков, который был создан специально, чтобы зачаровать ее. Когда Персефона протянула руку, чтобы сорвать цветок, земля разверзлась и из темного провала на колеснице, запряженной могучими, черными, как ночь, конями, выехал Гадес. Он схватил перепуганную деву и потащил за собой. Персефона громко звала на помощь отца, но Зевс, с самого начала знавший о предстоящем похищении, не ответил на ее зов.
Кони подземного бога помчались обратно в провал, увлекая Гадеса и Персефону в глубины подземного царства. Затем земля снова сомкнулась, словно ничего и не произошло.
Персефона томилась в подземном мире, а наверху горевала об исчезновении дочери разгневанная и опечаленная Деметра – ее мать. Безутешная Деметра, богиня плодородия, удалилась в свой храм и не выходила оттуда. Лишенные заботы Деметры, на земле перестали расти злаки и появляться на свет дети, – не рождалась вообще никакая новая жизнь. Земле и ее обитателям угрожала голодная смерть. Люди перестали подносить богам подаяния...Лишь тогда Зевс обратил внимание на страдания Деметры и направил Гермеса в подземный мир, чтобы он вернул Персефону.
Гермес спустился вниз, где обнаружил безутешную Персефону, так и не смирившуюся со своей судьбой. Она сидела на низком ложе рядом с Гадесом. Узнав, что Гермес пришел за ней, Персефона преисполнилась величайшей радости. Но, прежде чем она вошла в колесницу Гермеса, чтобы вернуться в верхний мир, Гадес дал ей съесть несколько семян граната.
Персефона утешила мать, и на землю пришла весна, неся новую жизнь. Снова зазеленели поля. Если бы Персефона ничего не ела в подземном мире, она могла бы остаться с матерью, как ни в чем не бывало. Но поскольку богиня съела данные ей Гадесом зерна граната, она теперь должна была проводить часть года – зимние месяцы – в подземном мире с его владыкой. Каждую зиму Деметра вновь предается печали об ушедшей под землю дочери, и всякое плодородие прекращается. Так Персефона стала царицей подземного мира и так появились времена года - зима (подземный мир) и лето (наземный мир).
О зернах граната.....Во многих древних преданиях и сказках говорится, что попавший на сказочный праздник и отведавший угощения с волшебного стола вынужден был остаться в сказочном мире - и, возможно, возвратиться в свой мир через несколько сотен лет, чтобы обнаружить, что все, кого он знал, уже умерли.
История о том, как Персефона отведала плодов граната, напоминает историю Евы, которая надкусила плод с Древа Познания. Это деяние наделило юную богиню мудростью и зрелостью, которыми она не обладала раньше. Познавать наш яркий, залитый солнцем, но, по большому счету, совершенно обыкновенный мир - это одно, а исследовать темные бездны души внутреннего царства мертвых - это совсем другое. На самом деле, роль Персефоны в греческой религии того времени была очень значительна, так как она была одним из главных божеств культа Орфея, греческого религиозно-мистического учения, сосредоточенного на исследовании пресловутых царств мертвых (подобно шаману Орфею) и достижении счастья в этой и последующей жизнях. Для орфиков Персефона была Царицей теней, мудрой женщиной, которая знает все о рождении и смерти и несет в себе мудрость всех трех миров. Она обладает редкими душевными качествами.
Из книги «Исторические корни волшебной сказки», Владимир Пропп.
Смерть-похититель.
Анализ змея-пожирателя и анализ его облика равно приводят к одному результату: генетически змей связан с представлениями о смерти, причем здесь можно усмотреть две сменяющие друг друга линии: одна — более древняя, связанная еще с обрядом, другая — более поздняя, чисто мыслительная.
Эта связь с представлениями о смерти и соответствующими обрядами объяснит нам еще одну сторону змея, а именно змея-похитителя.
Здесь можно бы заняться историей представлений о смерти. Однако ранние формы этого представления в образе змея не отражены. Змей отражает более позднюю форму представлений о смерти, а именно — смерть как похищение. Смерть наступает потому, что кто-то похитил душу или одну из душ умершего. Соответственно представляют себе лечение и восстановление умершего: его душу надо похитить обратно и восстановить на место. Есть сказки, которые целиком строятся на похищении и контрпохищении.
Но кто же является похитителем? Мы сейчас увидим, что похитителем очень часто является умерший же, что умершие тянут за собой живых. Процесс образования представления, что душу похитил умерший — обычно в образе животного, — неотделим от другого процесса, от процесса объективизации души. Приведем пример. Дакоты предполагают существование четырех душ. Есть душа тела, которая умирает вместе с ним. Далее есть дух, который всегда остается при теле или пребывает в его близости. Далее есть душа, ответственная за поступки тела и отправляющаяся по одним, — на юг, по другим — на запад. И, наконец, четвертая всегда остается в пучке волос мертвеца, который родственники сохраняют, пока не представится случай бросить его в страну врага, где эта душа начинает бродить в качестве привидения, насылающего смерть и болезнь.
В этом случае интересно, что душа или одна из душ, вышедшая из мертвеца, сама становится причиной смерти других. Другими словами, одна из душ объективируется, становится самостоятельным страшным существом, теряет связь со своим хозяином, и она-то и вызывает смерть.
Под объективизацией понимается вера, что душа мыслится как самостоятельное существо, могущее жить вне человека. Для этого даже не всегда нужно умереть. И живой человек может иметь душу или одну из душ вне себя. Это так называемая внешняя душа, bush soul. Обладателем такой души является Кощей.
Так, у банту человек имеет четыре души, из которых одна внешняя, в образе животного, самым интимным образом связанного с его телом. Это — то леопард, то черепаха, то рыба или какое-нибудь другое животное.
Когда нам сообщают, что животные похищают души живых, то всегда может быть поставлен вопрос, не развилось ли это животное из зооморфного мертвеца. Так, у индейцев племени тлингит выдре приписывается особая, сверхъестественная сила, между прочим — страсть уносить украдкой людей и, лишая их сознания, превращать в людей-выдр. На этом вообще основан страх перед мертвецами, даже когда они уже давно потеряли свой животный облик. Так, на островах Содружества полагают, что "души умерших обладают силой красть души живых". У Фрэзера можно найти чрезвычайно много примеров этому. Так, племя тарахумаре (Мексика) считает, что смерть, наступившая несмотря на все попытки шамана спасти жизнь больного, наступила оттого, что "те, кто умерли раньше, позвали или утащили его" . Мертвые тянут за собой живых. Папуасы бывшей Британской Новой Гвинеи уверены, что "духи умерших уносят души живых". Создаются особые божества, функция которых — красть души. Эльдсон Бест, один из исследователей маори, говорит: "Ящерица представляет смерть. Это объясняет великий страх, который народ маори питает перед ящерицами, и почему увидеть ящерицу — очень плохое предзнаменование. Она вестница Виро (злого божества) и предвестник смерти… Виро посылает ящериц за человеком". И далее: "Теперь ты видишь, почему Виро величается вором, почему он покровитель воров, ведь он извечно шныряет по этому миру, чтобы похищать жизнь людей".
Приведенные факты иллюстрируют положение, что имелось воззрение, что смерть наступает от того, что душу похитил умерший в образе животного. Одним из таких животных является и змей.
Тураев, например, в истории древнего Востока говорит: "Существовало также представление об особом духе смерти ekimmu, который блуждал повсюду, насылая болезни. Сохранилось изображение этих вавилонских дьяволов — это большей частью крылатые, звероподобные фигуры" . Сходные явления имеются в Египте, 27-я глава "Книги мертвых" обращена с молитвой к богам, которые уносят сердца. Но в Египте пожиратель (не похититель) мертвецов имеет несколько иной вид: он находится у огненного озера, и умерший его поражает, о чем речь будет ниже. Здесь интересно будет привести житие коптского святого Пизенция, относящееся к VII веку. Пизенций описывает муки, которые переживает мумия. Мумия для него — человек, ведший грешное и нечестивое существование. Речь ведется от лица мумии: "И случилось, что когда я был ввергнут в тьму кромешную, я увидел огромное озеро более чем в 200 локтей, и оно было наполнено гадами (reptiles); каждый гад имел семь голов, и тело их было подобно скорпионам. В этом месте также обитал Великий Червь, один вид которого ужасал глядевшего на него. В пасти его были зубы, подобные железным кольям. И один (из этих гадов) схватил меня и сбросил меня этому червю, который никогда не переставал есть; и сейчас же все другие гады собрались вокруг него, и когда он наполнил свою пасть моей плотью, все эти гады, собранные вокруг него, тоже наполнили свои пасти". И там же: "Когда мои глаза были раскрыты, я видел смерть, витающей в воздухе в многообразных видах, и в это мгновенье ангелы, не знающие милосердия, подошли и выхватили мою несчастную душу из тела и, связав ее в образе черного коня, они понесли меня прочь к Аменти". Эти материалы содержат очень много сказочных аксессуаров. Здесь и огненное озеро, и многоголовость змея, и унесение человека в воздух, и даже конь, и, конечно, эти материалы приближают нас к пониманию того, откуда идет сказка. Аналогия здесь довольно полная. Достаточно вычеркнуть из этих материалов момент смерти, чтобы получилась чистая фантастика, лишенная религиозной основы. Такую «фантастику» мы видим в сказке.
Эти случаи содержат момент смерти в очень ясной форме. Забыто здесь только, что сам похититель создался из животных, представляющих душу. В более ранних случаях (которые очень редки) это еще ясно. Так, эскимосский торнарсук, похищающий души шаманов, может быть рассмотрен как предступень к змею. Он имеет вид моржа с присосами. Нансен, анализируя слово «торнарсук», приходит к заключению, что оно означает "отвратительная душа". Связь с душой имеют и эринии. Эта связь ясна исследователю, но не всегда ясна народам, верующим в подобные существа.
Но для более точного понимания все же не хватает еще одного элемента. Все наше внимание пока было обращено на фигуру похитителя. Фигура похищенного, т. е. в сказке — царевны или вообще женщины, красавицы, осталась вне поля зрения. Женщина как объект похищения в приведенных материалах еще не встречалась. К изучению этого элемента теперь и надо обратиться.
Внесение эротического момента.
Умершим, существовавшим в силу объективизации души как самостоятельные существа, приписывались два сильнейших инстинкта: голод и половой голод. На первых порах на первом месте стоит голод. Смерть-пожирательница древнее других видов смерти. С этой точки зрения египетские пожиратели умерших должны быть признаны весьма архаичными. Здесь, как и в Вавилоне, еще совершенно отсутствует эротический момент, который так пышно разрастается, например, в Греции.
По мере того как идет вперед общественное развитие, на первый план выдвигается удовлетворение полового чувства. Эти два вида голода иногда ассимилируются, как в русской сказке: "Схватил змей царевну и потащил ее к себе в берлогу, а есть ее не стал; красавица была, так за жену себе взял". В первобытном обществе нет места для проявления индивидуальной эротики. Такая эротика появляется сравнительно поздно и вносится в уже имеющиеся и создавшиеся ранее религиозные представления, в частности в представление о смерти-похищении. Божество избирает себе возлюбленную или возлюбленного среди смертных. Смерть происходит оттого, что дух-похититель возлюбил живого и унес его в царство мертвых для брака. Там, где еще не развилась индивидуальная любовь, там стремление похитителя есть просто стремление к противоположному полу, а позднее — к определенной, избранной индивидуальности этого пола. Так, Паркинсон сообщает следующее с острова Новая Ирландия: духи умерших, т. е. тех, которые похоронены в земле, называются tangou или kenit. Днем они невидимы, ночью они показываются живущим в форме огненных искр или огоньков. Духи умерших мужчин преследуют женщин, духи умерших женщин подкрадываются к мужчинам. Все живущие быстро пускаются в бегство при приближении духов, так как они приносят болезнь, муки и смерть . И там же: духи нерожденных детей или женщин, умерших в родах, известны как gesges. Они ходят и днем в образе мужчин или женщин, украшают себя особыми, сильно пахучими травами и поэтому их можно узнать издали. Они пытаются заманить живых мужчин и женщин и соблазнить их на половое общение. Они преследуют особенно тех, которые имели общение с членами того же тотема. Эти gesges живут в ущельях и камнях.
Эротическая окраска представлений о смерти все усиливается. Штернберг назвал это явление «избранничеством». "Божество или иное существо избирает себе возлюбленную и уносит ее в царство смерти". Штернберг пишет: "идея эта настолько укрепилась в уме первобытного человека, что даже целый ряд трагических фактов жизни индивида приписывается избранничеству. Так, смерть от молнии, случайная гибель в огне, на воде, смерть, причиненная хищным зверем — тигром, медведем, крокодилом и т. д., приписывается тому, что тот или другой дух, возлюбив того или другого человека, убивает его, чтобы овладеть им в мире духово.
Что это явление позднее, видно потому, что оно особенно распространено в античной Греции, тогда как на более ранних ступенях развития оно носит еще очень общий, недифференцированный характер. Греки знали любовное похищение как один из видов смерти. Известно изречение Артемидора: "Если больному снится брачное соединение с богом или с богиней, то это означает смерть" . Таблички, найденные в гробницах, изображают женщину, похищаемую прекрасным крылатым юношей из круга причитающих родственников . "Смерть в древней вере воспринималась как брак с божеством смерти, умерший праздновал свадьбу с ним" . Это сказывается и в свадебной обрядности. "Свадьба — типичное изображение на саркофагах; брачные боги — боги смерти; похоронная процессия и свадебная процессия одинаковы; невесту приводят ночью при факелах, брачная постель уподоблена смертному ложу, и шествие вокруг алтаря аналогично погребальным обрядам" . Нет необходимости приводить все те материалы, которые привели исследователей античности к этим заключениям.
Похищение в мифах.
Что касается мифов, то здесь можно привести целый ряд сказаний различных первобытных народов о том, как то или иное животное похитило себе человека. С развитием религии животное заменяется богом, но боги эти все же сохраняют зооморфность: на колеснице Плутон, бог преисподней, уносит Персефону, дочь Деметры. Пелопс уносит Ипподамию на чудесной колеснице через море. Колесница, летающая по воздуху, есть субститут некогда имевшегося здесь животного. Список богов, похищающих в греческой мифологии любовниц из людского рода, весьма внушителен. Мальтен, специально изучавший похищение Персефоны, приходит к заключению, что этот мотив вырос из представления о похищении людей смертью. Эротический момент присоединился позже.
Сказка архаичнее этих мифов: в них похититель еще не имеет человеческого облика, он сохраняет природу животного-пжирателя, которая здесь почти утрачена. Зато миф о Борее, похитившем Орифию в то время как она играет с подругой, нимфой Фармакеей, на берегу Илисса, и уносящем ее во Фракию на скалу Сарпедона, имеет очень близкую параллель в сказках, где девушка, гуляющая в саду, уносится вихрем.
Наряду с этим в Греции имелись представления и о смерти-похитительнице, но уже лишенной образности. Так, в «Алкесте» Еврипида героиню уносит Танатос, безличное, бледное божество, самое имя которого означает смерть. Или, как говорит Дитерих, самому Гадесу приписывается страсть пожирать людей . Специально только за мужчинами гоняются Гарпии.
Если, таким образом, генетически мотив похищенной красавицы становится ясным, то это еще не означает, что здесь уже ясно все окончательно. Можно возразить, что царевна, похищенная «смертью» в лице дракона и т. д., все же никогда не умирает. Судьба ее двоякая. В более ранних материалах она отбита у змея женихом. Таким образом она имеет как бы два брака: один насильственный со зверем — брачная жизнь ее со зверем прослеживается в сказках типа "Амур и Психея", другой — с человеком, царевичем. Но есть и случаи, когда двух женихов нет. Змей не сменяется женихом, а превращается в прекрасного царевича. Это мы имеем в "Амуре и Психее". Позднее, похищенная богом, она остается женой бога. Не случайно, что наряду со змеем в сказке фигурирует Кощей, птицы, медведи и т. д.
Почти незримая нить, связывающая Гадеса и Диониса, бога экстаза, прослежена известным исследователем мифов Вальтером Ф. Отто в книге "Дионис – мифы и культ". Он цитирует строчку из Гераклита "Гадес и Дионис суть одно" и отмечает, что, когда Дионис отправился в подземный мир на поиски своей матери Семелы, он передал Гадесу мирт. Таким образом, мирт ассоциируется как с Дионисом, так и с царством мертвых. Карл Керени в книге "Элевсинские мистерии – архетипический образ матери и дочери" обращает наше внимание на то, что Дионис и Гадес нередко выступают в паре, что снова позволяет предположить взаимозаменяемость или связь между этими двумя божествами.
Изначально Дионис был богом растительности и плодородия. Поэтому культ этого бога связан с временами года, и, подобно Персефоне, Дионис должен часть года жить в подземном царстве. Поэтому его связь с Гадесом вполне естественна. Дионис претерпевает страдания, расчленение и возрождение, а также периоды безумия. В эти периоды он спускается в подземный мир – царство Аида.
Мир теней.
В юнгианской психологии определение "тени" имеет две составляющие. Тень включает в себя те аспекты нашей личности, которые мы либо не приемлем сами, либо считаем, что "окружающие подумают о нас плохо", если узнают об этих аспектах. Поэтому мы тщательно скрываем эти мысли, действия, мнения и чувства, – причем не только от других людей, но нередко и от себя. Во фрейдистском учении этой составляющей тени соответствует концепция ид, а в греческой мифологии – темный Тартар (та часть Гадеса, где томятся поверженные титаны и другие обидчики олимпийских богов).
Однако юнгианская идея о тени включает в себя также "позитивный" теневой материал: позитивный потенциал, находящийся где-то на границе сознания, – он пока еще не вышел на свет и пребывает как бы в тени. Этот материал соответствует подземным богатствам, которые ассоциируются с Гадесом.
Медиумы, считающие, что они могут вступать в общение с душами умерших, работники учреждений для безнадежных пациентов и люди, практикующие ритуалы, призванные помочь душе перейти в иной мир, – все они выполняют функции вестника богов Гермеса, который перемещается между разными уровнями бытия и провожает души в Гадес.
Индивидуальное и коллективное бессознательное.
Подземный мир также символизирует индивидуальное и коллективное бессознательное. Все, что человек забыл, содержится в его индивидуальном бессознательном: некоторые воспоминания могут быть возвращены в сознание незначительным усилием; другие, болезненные воспоминания, подверглись активному сокрытию или вытеснению. Однако все эти воспоминания "существуют" в царстве бессознательного, несмотря на то что мы не можем к ним обратиться.
Коллективное бессознательное представляет собой мир архетипов, или универсальных моделей человека, которые могут быть констеллированы, инициированы или пробуждены, если им дадут энергию определенные обстоятельства. Эти модели существуют в коллективном бессознательном на протяжении длительного времени, – они много раз воплощались в жизни людей, ныне давно умерших. В некотором смысле, снова и снова возрождающиеся архетипы представляют собой "тени" из подземного мира.
Стихия Аида – земля, которая вновь забирает к себе своих детей, но в лоне ее таятся семена новой жизни. Аид – антитезис своему брату Зевсу, свет противопоставляется тьме, жизнь – смерти, активная творческая сила созидания небожителя Зевса – земной инерции.
По мифам символ Аида двузубые вилы – указывает на то, что он правит жизнью и смертью. Его вечный спутник – трехглавый Кербер.
У Гомера он называется κλυτόπωλος, славный конями; это название относили иные к похищению Персефоны, увезенной им на колеснице в подземный мир; но неизвестно, знает ли Гомер про сказание о похищении Персефоны; по крайней мере, он нигде о нем не упоминает. Вероятно, в основании этого выражения лежит древнее представление, что Аид увозит на своих колесницах души умерших.
Известно, что коней хоронили вместе с воинами. "Убивали лошадей и рабов с тем намерением, чтобы эти существа, погребенные вместе с умершим, служили ему в могиле, как служили при жизни", — так говорит Фюстель де Куланж (Фюстель де Куланж). Это в точности соответствует сказочному "служи ему, как и мне служил". Но в чем состоит служба коня умершему? Конь — ездовое животное. Поэтому совершенно прав Негелейн, когда он говорит: "Что обычай давать при смерти герою с собой коня есть следствие его функции уносителя, носителя или путеводителя в лучшую сторону, — учит аналогия с столь неизбежной для эскимоса собакой". Эскимосы дают в могилу собаку, греки — лошадь. У Аида в качестве атрибута есть и кони и трехглавый пёс Кербер (Цербер).
В Беотии были найдены надгробные рельефы, на которых умерший, сидя на коне, или ведя коня, принимает приношения. Негелейн указывает на то, что вообще на греческих и даже позже на христианских могильных плитах имеется конь. "Он непременный атрибут героя, т. е. в более позднее время умершего мужчины вообще". Роде очень осторожно высказывает предположение, что конь здесь "символ умершего, вступающего в мир духов".
Более точен Мальтен, считая, что мертвец в эллинской вере появляется одновременно и в форме коня, и сидя верхом на коне, обладая им.
Впоследствии должность провождения души исполняет Гермес (ψυχοπομπός), хотя еще Пиндар говорит о жезле Аида, которым он угоняет тени в свое царство.
Толпы мертвых, находящихся во власти Аида символически обозначаются стадами рогатого скота, которые пасутся у него Менойтием (Μενοίτιος) в преисподней и на Ерифее.
Более мягкое название Πλούτων (Плутон) или поэтическое Πλούτων, употреблявшееся в обыденной жизни и в мистериях, Аид получил потому, что он властвует над глубиною земли, откуда человеку идут все богатства, и растения, и металлы.
Шлем Аида-владыки сумрак ночной сохраняет. Афина шлемом Аида покрылась, да будет незрима Арею.
Аид - Бог, скрытый в глубине и творящий там тайно (Ἀΐδης, невидимый).
Имя «Аидес» — составное: отрицательна я приставка «а» и глагол «ейдо» (вижу). Греческое «Аид» значит «Невидимый». Бог преисподней иногда назывался не Аид, а «Аиденевс», что значит «делающий (людей) невидимыми».
Иногда Аида изображают с головой, повернутой назад (либо полностью корпусом). Он становится, таким образом, «не глядящим в глаза», внушающим страх богом смерти, который заставляет исчезнуть и делает невидимым все живое.
Гадес, Hendrick Goltzius, c. 1588-1589
В убиении Медузы Горгоны Персею помог шлем Аида, делающий его носителя невидимым. Собственно, «шлем Аида» — неточный перевод: волшебная шапка Аида называлась «кюнэ» (от «кюно» — собака) и представлялась греками как башлык из собачьей шкуры. Эту шапку надевает Афина, чтобы помочь Диомеду против Арея, что бы последний её не заметил. В сценах гигантомахии в этой шапке изображался Гермес – в битве с гигантами, воспользовавшись шапкой-невидимкой, он убивает гиганта Ипполита. Гермес же снабдил Персея для его подвига серпом – древнейшим атрибутом Смерти (как позже таковым стала коса).
Почему шапка Аида сделана из собачьей шкуры? Собака – священное животное страшной Гекаты, изображаемой в сопровождении черных псов. Трехглавый Цербер – страж подземного мира. Египетский бог смерти Анубис изображался как человек с головой собаки или шакала ; имя «Анубис» по-египетски означало «собачка». В мистериях Исиды этот бог выступал как проводник душ в загробный мир. В Европе по сей день жив о суеверие: собака воет к покойнику.
Как шапка из собачьей шкуры дала начало шапке-невидимке, так например, и волшебный перстень с тем же свойством вошел в европейскую традицию. Еще Платон сопоставил перстень Гига и шлем Аида в качестве талисманов невидимости. Все, связанное со смертью, обладает тем же магическим свойством. Отсюда развилас ь магия достижения невидимости живыми людьми: талисманами невидимости стали и останки мертвецов. В некоторых сказаниях персонажи разбрасывают «землю мертвых», чтобы всех усыпить, увести девушку (например) и съесть ее. Колдовские действия с целью усыпления Фрэзер отнес к «гомеопатической магии»: мертвецы способны делать глухими, слепыми и немыми живых людей, если живой прикоснется к чему либо, связанному со смертью.
Фрэзер привел ряд примеров.
Так, в индонезийском племени галело влюбленный, собираясь забраться в хижину девушки, берет немного земли с могилы и кладет на крышу, над тем местом, где спят домочадцы девушки: это должно погрузить их в глубокий сон. Магическое усыпление здесь эквивалентно невидимости усыпителя, а цель – овладеть девушкой.
Это перекликается с мифом о похищении Аидом Персефоны (ниже).
Шапка-невидимка как артефакт, упоминается почти во всех мифах и легендах мира. Также как и плащ-невидимка. Иногда она похожа на обычную невзрачную маленькую шапочку типа тюбетейки или панамки, иногда напоминает небольшой тюрбан.
Это один из волшебных атрибутов, часто упоминаемый и в славянских сказках.
Известно поверье о том, как добыть шапку-невидимку. Нужно найти цветок адамову голову, который цветет только на Иванов день (7 июля), и положить его в церкви под престол, чтобы он пролежал сорок дней. Потом, когда его достать, он уже имеет такую волшебную силу, что, если держать в руке, будет видна вся нечистая сила. Тогда можно снять с лешего шапку, надеть на себя и стать таким же невидимым, как и нечистый. Прямая аналогия: «нечистый» связанный с загробным миром.
В этой шапке можно творить что угодно: никто не увидит и не узнает. Но перед смертью нужно шапку бросить в речку, чтобы нечистые забрали ее. В противном случае затерзают душу в аду за то, что их добро им не вернул.
Интересен и пример из древнегерманской поэмы «Песнь о Нибелунгах». Главный герой Зигфрид отправиться странствовать. Незаметно для себя он оказался в лесу, в котором жили нибелунги. Зигфрид увидел, как два карлика выносили из пещеры свое богатство. Это были ящички, сундучки, полные золота, драгоценных камней. Подошел к ним Зигфрид, представился, они назвали себя королями нибелунгов, попросили помочь разделить им клад, за это заранее дали ему в награду меч. Но как ни старался Зигфрид, не мог поделить сокровища так, чтобы короли были довольны. Наконец они разозлились, схватили свои мечи и бросились на него. Зигфрид стал драться с ними подаренным ему мечом и легко справился с обоими, зарубив их на месте. Эту сцену видел еще один нибелунг, страшный карлик Альберих. Он решил отомстить за королей, натянул шапку-невидимку и кинулся на Зигфрида. Тот по движению воздуха понял, что на него кто-то напал, принялся крутить свой меч и зацепил карлика. Тот упал, шапка-невидимка слетела с него, он стал видимым и признал свое поражение. Зигфрид забрал у него шапку, надел ее и стал невидимым. Он осмотрел пещеру, сложил в нее все сокровища и завалил вход. Так он стал обладателем подземных сокровищ королей нибелунгов.
Аид и Гермес
В «Золотой ветви» Фрезер подчеркивается, что всегда и всюду эти способы применяли воры: у индусов вор бросает у порога намеченного дома пепел с погребального костра, у южных славян вор при первой краже втыкает кость покойника в крышу или стену дома и т. д.
К этому Афанасьев дал примечание: «Есть поверье, что воры запасаются рукой мертвеца и, приходя на промысел, обводят ею спящих хозяев, чтобы навести на них непробудный сон». Мертвая рука как средство усыпления выступает во всех вариантах сюжета, где великаны усыпляют обитателей дворца, чтобы похитить девушку. В средневековой Франции мертвая рука называлась «рука славы»: это была высушенная рука повешенного, в которую втыкалась свеча из жир а другого казненного преступника. Люди увидевшие свет такой свечи, впадали в оцепенение, и вор спокойно грабить дом. Позднее «рука славы» была переосмыслена ка к средство отыскания зарытых сокровищ. Название mair de gloire (рука славы) — результат ложной этимологии при передаче слова mandragore, названия кладоискательного корня, вырастающего под виселицами. Понятно, что воры и кладоискатели равно пользовались «рукой славы»: древнейший вид кладоискательства—это ограбление могил.
Мандрагора упоминается в Библии, у того же Платона.
Почему магию воров та к часто используют дерзкие обольстители? Потому что овладение девушкой – одна из первых форм воровства, как женщина вообще – «первый объект собственности». Такое безнаказанное воровство с помощью невидимости, усыпление жертв вора как эквивалент его невидимости, смерть как смысловой максимум усыпления входят как целое в мифологический комплекс Гермеса, вестника олимпийских богов и «самого авторитетного вора» Эллады. В классическую эпоху он изображался в шляпе с крылышками, в крылатых санадалиях и с жезлом вестника в руке . Этот жезл , «керикейон», по-латыни «кадуцей», обвитый змеями и увенчанный теми же крылышками, мог усмирять споры и соглашать врагов. Но более ранним было представление о том, что Гермес прикосновением своего жезла мог погружать в сон любого из богов и людей. Поэтому греки делали ему возлияния перед сном.
Гермес — покровитель купцов, странников и воров. Он же сопровождает в Аид души умерших и в этом качестве называется Гермес Психопомп («Проводник душ»). И способность усыплять, и воровское искусство Гермеса определяются его связью с миром смерти и непосредственно с Аидом. Этот вор крадет людские души и уводит в царство Аида.
Гермес доставляет "пассажира" к лодке Харона
Гадес с рогом изобилия и Персефона; краснофигурная
пелика, V в. до н.э.
В первоистоке всех «эпических краж» лежит одно и то же – добывание сокровищ в царстве Смерти. Так, в дохристианских кельтских мифах, из которых позже развились легенды о Святом Граале , прекрасный юноша добывает талисман плодородия (чашу или копье), спасающий Голодную Землю, в замке короля Потустороннего мира – крадет талисман жизни у повелителя смерти. Красть у Смерти не предосудительно, ка к и обманывать ее.
Геракл, отнимающий у смерти Алкестиду,— не грабитель, а герой. Геракл отбил Алкестиду на могиле у Танатоса (в другом изложении, сумел освободить из Аида).
Аналогичным образом в мифах героизируется обман высшего бога: Прометей сначала обманывает Зевса при дележе мяса ,а затем крадет огонь для людей. Этот «героический вор» — по сей день любимец человечества.
Смерть – величайший из воров. Обкрадыва я смерть, человек возвращает отнятое у него же . Остроумие сказочного героя , вызывающее восхищение слушателей, заключается в том, что он отнимает сокровища у смерти (или у ее «социальных носителей») при помощи ее же собственных средств и способов действия. Человек возвышается до равной борьбы с самыми страшными силами, обращая против них их собственное оружие — сказочные талисманы невидимости.
В некоторых, более поздних произведениях шапка Аида трансформируется в плащ. Например, в «Песне о Нибелунгах» – это волшебный плащ, который Зигфрид забирает у Альбериха.
Аиду были посвящены кипарис и нарцисс; ему приносили в жертву черных овец, отвращая при жертвоприношении лицо; обращаясь к нему, молящиеся ударяли об землю руками. Считалось, что произносить имя этого бога не к добру, поэтому его старались упоминать иносказательно.
Статуй и бюстов Аида – мало; его изображали похожим на братьев — на Зевса и Посейдона, но с мрачным выражением лица, с волосами, спускающимися на лоб, и обыкновенно в широком одеянии; в руках у него иногда ключ к преисподней, около него находится Цербер.
Генеалогия и мифология
Аид/Гадес, сын Кроноса и Реи, сразу же после рождения был проглочен отцом. Когда Зевс и Метида дали Кроносу рвотное и он отрыгнул всех своих детей, братья – Гадес и Посейдон – присоединились к Зевсу в его борьбе против Кроноса и титанов. Одержав победу, братья разделили между собой мир. Гадесу по жребию досталось подземное царство.
У Гадеса не было детей. Большую часть времени он проводит в подземном царстве, невидимый для окружающих. Лишь дважды он выходил на поверхность. Один раз, согласно Гомеру, Гадес отправился на Олимп за помощью, когда Геракл ранил его стрелой (история сохранилась фрагментарно). Более известный случай, когда он поднялся наверх, чтобы похитить Персефону, дочь богини Деметры.
Об Аиде или Аде в контексте самой преисподней – Infĕri.
Infĕri, Представление о подземном мире, царстве смерти и жилище Аида (Ἀΐδης, Ἀϊδωνεύς, Ἄϊς), называющемся в послегомеровский период тем же именем, как и само божество, а именно Ἄιδης, у Гомера еще неопределенно и просто. Это темное место внутри земли , имеющее вход и преддверие на крайнем западе, по ту сторону Океана, куда уже не проникают лучи солнца.
Сразу стоит отметить, что Аид и Тартар в греческой мифологии – это не одно и то же.
Основные географические подразделения загробного подземного царства (Эреб и Тартар) самозародились из первоначального Хаоса в процессе возникновения мира. Это описано в «Теогонии» Гесиода – младшего современника Гомера, жившего в восьмом веке до н.э.:
Прежде всего во вселенной Хаос зародился, а следом
Широкогрудая Гея, всеобщий приют безопасный,
Сумрачный Тартар, в земных залегающий недрах глубоких…
Согласно Платону, Эреб – это подземное царство мрака, через которое тени умерших попадают в Аид.
Поначалу и Тартар, и Эреб являли собой не только географические понятия, но и были в значительной мере персонифицированы. По крайней мере, оба они вступали в любовные связи и от них рождались дети, что нетипично для географических объектов.
Античный мифограф Аполлодор называет местом ссылки детей Урана конкретно Тартар, причем считает, что туда были отправлены не все Ураниды, а лишь гекатонхейры и киклопы.
Теперь уже трудно сказать, какая из областей подземного мира служила местом ссылки для богов в те далекие века. Не исключено, что в этом качестве использовались и Эреб, и Тартар и что граница между ними была достаточно размытой. Но после прихода к власти Зевса в структуре подземного мира был наведен порядок. Теперь Эребу предстояло превратиться в Аид – место загробного упокоения человеческих душ, или теней, а в качестве тюрьмы для провинившихся богов Зевс избрал Тартар – самую глубокую часть подземного мира. В Тартар (по Гесиоду – «под Тартар») были отправлены Зевсом Крон и побежденные титаны. Сюда же был сброшен и собственный сын Тартара, Тифон, тоже побежденный Зевсом.
По Гомеру, глубина Тартара равна расстоянию от земли до неба. Аид расположен достаточно близко к земной поверхности, и его глубиной можно пренебречь.
Тартар имел и выходы вверх, соединяясь через Эреб с земной поверхностью. Примерно в восемнадцатом – середине семнадцатого века до н.э. в подземном мире поселился Аид, а позднее и его жена Персефона, которые, конечно же, навещали подведомственный им Тартар, а согласно не вполне ясному сообщению Гесиода даже имели там «многозвонкие гулкие домы» (впрочем, возможно, автор имел в виду их резиденцию в Эребе). Естественно, царственные супруги, равно как и подчиненные им подземные боги, должны были пользоваться не только лежащими на далеком краю земли воротами, но и другими проходами.
Ко временам Энея в Тартаре продолжали содержаться гиганты, но, кроме того, он превратился в место наказания грешников и был окружен каменной крепостью (она сохранилась по крайней мере до четырнадцатого века н.э. и описана Данте).
Массовое освоение этих земель началось достаточно поздно, вскоре после прихода к власти третьего поколения богов – Кронидов.
К этому времени у подземного мира появился властитель – брат Зевса Аид. После победы детей Крона во главе с Зевсом над отцом и подвластными ему титанами три брата – Зевс, Аид и Посейдон – разделили власть над миром. Зевсу достались небо, населенная людьми земля и верховная власть над богами, Посейдон получил море, подземное царство досталось Аиду. Теперь старое название Эреб начинает понемногу замещаться на «жилище Аида», «обитель Аида», с тем чтобы в конце концов превратиться в географическое понятие Аид – царство, управляемое одноименным богом. Тартар попадал под юрисдикцию Аида, хотя и сохранил свое особое название.
В Эребе, если он и был занят в свое время детьми Урана, значительные территории освободились сначала после восстания Уранидов, а позднее – после войны богов и титанов.
Со временем они стали заселяться: с воцарением Зевса на земле закончился золотой век, в течение которого люди хотя и умирали, но ни в какое царство мертвых не отправлялись.
О людях золотого века Гесиод говорит:
В благостных демонов все превратились они наземельных
Волей великого Зевса: людей на земле охраняют,
Зорко на правые наши дела и неправые смотрят.
Тьмою туманной одевшись, обходят всю землю, давая
Людям богатство. Такая им царская почесть досталась.
Аид, в отличие от Тартара, является достаточно неглубокой областью подземного мира. Античные авторы, как правило, однозначно размещают по крайней мере окраину его почти на поверхности Земли. Приплывший туда Одиссей, согласно Гомеру, от своего корабля, оставленного на берегу Океана, добрался в Аид пешком, и, судя по краткости описания, путь занял считанные минуты. Обратный путь и вовсе не описывается: когда слетелись «бессчетные рои умерших», Одиссей испугался и, «быстро взойдя на корабль», приказал «развязать судовые причалы». Поэтому есть основания думать, что область Аида, в которой побывали знаменитый проходимец и его спутники, лежит практически на уровне Океана.
Большинство душ, с которыми общался Одиссей, являлись лишенными тела и памяти тенями, обретавшими способность к мышлению, лишь напившись крови жертвенных животных, смешанной с медовым напитком, вином, водой и ячневой мукой. А что касается «телесности», то ее нельзя было обрести, даже и вкусив желанного напитка: Одиссей так и не смог, как ни старался, обнять свою покойную мать Антиклею. Но при этом тут же, на его глазах, Орион охотился, Тантал терзался голодом, а Сизиф катил вполне материальные камни по столь же материальному склону, и «струился пот с его членов, и тучею пыль с головы поднималась». Ахилл, встреченный Одиссеем в Аиде, после того как напился крови, сказал с горечью:
Не утешай меня в том, что я мертв, Одиссей благородный!
Я б на земле предпочел батраком за ничтожную плату
У бедняка, мужика безнадельного, вечно работать,
Нежели быть здесь царем мертвецов, простившихся с жизнью.
Однако от Павсания мы знаем, что очень скоро судьба Ахилла изменится: он станет мужем Елены Аргивской и поселится с нею на Елисейских полях. Таким образом, Одиссей навестил Аид в самом начале коренной перестройки, материализации духов и создания там судебного аппарата и пенитенциарной системы. Одиссей говорит:
Я там увидел Миноса, блестящего Зевсова сына.
Скипетр держа золотой, над мертвыми суд отправлял он, Сидя.
Они же, его окруживши, – кто сидя, кто стоя,
Ждали суда пред широковоротным жилищем Аида.
У Гомера по крайней мере часть Аида – луга, расположенные на берегу реки Океан. Поскольку никакие плотины Гомер не упоминает (да строительство плотин и не входило в греческую традицию), есть основания думать, что луга эти лежат не в глубоких недрах земли, а немного выше уровня Океана.
Таким образом, можно считать доказанным, что Эреб, он же Аид, расположен достаточно близко к поверхности земли. А где‐то (как в случае с Одиссеем) и вовсе выходит на поверхность.
Входов в Аид (в отличие от входов в Тартар) известно множество, они разбросаны по всей территории ойкумены.
Древнейшим известным входом в Аид считается пещера на мысе Тенар, самой южной точке Пелопоннеса. Через нее спускался в Аид Орфей, и, видимо, через нее же шел Геракл, когда по приказанию царя Эврисфея доставил к воротам Микен трехглавого пса Цербера, сторожа Аида.
По мифам, как минимум два входа в Аид находились на побережье Черного моря.
Топография Аида знакома прежде всего по работам Вергилия. По-видимому, Аид и в древние времена представлял собой бескрайнюю равнину, по которой протекала река Ахерон (Ахеронт). Воды Ахерона, согласно одному из орфических гимнов (приписываемых легендарному Орфею), имели темно-синий цвет. В центральной части равнины начиналось воронкообразное углубление, опоясанное широкими уступами; в самом его центре зияла пропасть, ведущая в Тартар.
Во времена древних греков наиболее полноводной рекой не только Аида, но и земного шара была, по‐видимому, Стикс: Гесиод сообщает, что ее воды составляют одну десятую от водных ресурсов обтекающего земной диск Океана. Будучи рекой, Стикс одновременно является прекрасной дочерью, матерью и женой. Гесиод пишет о том, как она, перед началом знаменитой Титаномахии, исполнила совет отца-Океана и вместе со своими сыновьями (Силой и Мощью) первой пришла на сторону Зевса. За это после победы новоявленный владыка мира поселил юношей на Олимпе, а самой Стикс предоставил великую почесть: клятва ее водами стала считаться нерушимой священной клятвой богов.
Одним из рукавов реки Стикс являлся Коцит. Очевидно, он иссяк вместе с главным руслом, после чего название было перенесено на ледяное озеро на самом дне Тартара. Но в древности, когда Коцит был еще полноводной рекой, он питал плодородную долину, на лугах которой паслись стада Аида. Вергилий упоминает «Коцита глубокие воды».
Из других водных ресурсов Аида следует отметить огненный поток Флегетон (Гомер называет его Пирифлегетоном). Он сливался в общее русло с Коцитом, и они впадали в Ахерон недалеко от входа, которым воспользовался Одиссей.
Лета – самая загадочная река загробного мира. Течение ее изучено слабо; судя по многочисленным упоминаниям, можно думать, что она протекала по весьма отдаленным друг от друга областям потустороннего и реального миров. Во всяком случае, известно, что часть ее русла проходила по территории Эреба, недалеко от реки Коцит (согласно Клавдиану, именно из Леты утоляют жажду пасущиеся на лугах Коцита стада Аида). Течение Леты крайне медленное; Клавдиан даже называет ее воду «стоялой», а саму реку – «тинистой».
Воды Леты вызывают амнезию. Но существует и река с обратными свойствами, Мнемозина (Эвноя), – ее вода способствует улучшению памяти. Мнемозина, по крайней мере в некотором своем течении, протекает по Аиду. Ее, как и Лету, нельзя считать чисто загробной рекой: Павсаний (второй век н.э.) описывает местность в Беотии, где обе реки выходят на поверхность земли и их вода используется местными жителями в ритуальных целях. Впрочем, Ахерон и Флегетон тоже выходили на поверхность.
Во времена Платона, по равнине, носящей название Леты, бежала река с другим названием – Амелет, – и души, жаждущие забвения, пили из нее, а не из Леты. Это наводит на мысль, что если к тому времени Лета и протекала по описанной Платоном равнине, то вода из нее была не слишком пригодна для питья (вспомним, что и Клавдиан называл эту воду «стоялой»). Еще во времена Павсания Лета скромным источником выходила на поверхность земли на территории Греции.
Растительный мир в Аиде представлен достаточно скупо, что и неудивительно в условиях слабой освещенности. Отмечены некоторые формы травянистой растительности: Клавдиан пишет о травах, растущих на черных лугах Эреба; Вергилий говорит о камышах Стигийских болот. В долине Ахерона можно видеть обширные луга, заросшие асфоделями, – это красивые травянистые растения с белыми или желтыми цветами (иногда они имеют пурпурные полосы), собранными в кисти. Их поджаренные стебли и семена можно употреблять в пищу. Согласно Феофрасту, очень хорош и корень асфоделей, толченный вместе с винными ягодами (фигами). Кстати, фиговые деревья здесь тоже встречаются, но не дикорастущие, а культурные. Из других плодовых деревьев Гомер упоминает (в связи с терзанием Тантала) груши, яблони, гранаты и маслины. В одной из так называемых «орфических табличек» отмечен белый кипарис, растущий перед жилищем Аида.
Из дикорастущих деревьев следует назвать описанный Вергилием миртовый лес. В «Одиссее» Гомер упоминает «Персефонину рощу из тополей чернолистных и ветел, теряющих семя». Известный историк Ф. Зелинский комментирует это сообщение следующим образом: «Как тополь, так и ива принадлежат к так называемым двудомным деревьям, т. е. одни его экземпляры дают только мужские (тычинковые), другие – только женские (плодниковые) цветы… Поэтому если ивы и тополи стоят одиноко или группами экземпляров одного только пола, то они не могут оплодотворяться, они “теряют свои плоды”. Конечно, процесс оплодотворения растений не был известен Гомеру – оттого‐то он и употребил здесь слово «плоды» вместо «неоплодотворенные цветы»; но само явление теряния «плодов» было замечено и им, и его слушателями, и вот причина, почему он неплодное царство теней украсил именно ивами и тополями»… Впрочем, здесь встречаются и однодомные деревья. Вергилий пишет:
Вяз посредине стоит огромный и темный, раскинув
Старые ветви свои; сновидений лживое племя
Там находит приют, под каждым листком притаившись.
Климат в Аиде влажный, многие авторы упоминают частые туманы. В орфическом гимне Гермесу Хтонию говорится о «мертвенном холоде», царящем на берегах Коцита (реки).
В болотах вдоль реки Стикс водятся так называемые «стигийские собаки». Гомер упоминает коршунов, терзающих печень великана Тития. Из того, что Орион, согласно Гомеру, охотился в Аиде на диких зверей, причем на «тех же, которых в горах он пустынных когда‐то при жизни палицей медной своею избил», есть основания думать, что животный мир Эреба в какой‐то мере дублирует надземный животный мир. Но здесь сохранились и виды (в том числе разумные), которые позднее вымерли на поверхности Земли. Вергилий говорит:
Сциллы двувидные тут и кентавров стада обитают,
Тут Бриарей сторукий живет, и дракон из Лернейской
Топи шипит, и Химера огнем врагов устрашает,
Гарпии стаей вокруг великанов трехтелых летают…
Из домашних животных, разводимых в Эребе, можно отметить знаменитых черных коней бога Аида; по сообщению Овидия, они боятся дневного света. Кроме того, царю принадлежат стада быков, которые, в отличие от коней, приспособлены как к подземной, так и к надземной жизни. В Аиде развито так называемое отгонное скотоводство, когда стада, в зависимости от сезона, перегоняются на разные пастбища. Известно, что Геракл встречал пастуха Менета, сына Кевтонима, пасшего стада Аида и на земле, на далеком западе, и под землей. Авторы уже упоминали, что стада, принадлежащие Аиду, можно было встретить и на берегах реки Коцит (пока она не пересохла). Аид был не единственным скотовладельцем в своем царстве: известно (по сообщению Клавдиана), что его скот был клеймен, а значит, в Эребе паслись и другие быки, от смешения с которыми царь хотел оградить своих собственных.
Гадес/Аид с псом Цербером
Подробнее про Цербера читать ЗДЕСЬ
Коренное население Аида представлено различными богами. Среди них – Ночь (Никс, Нюкта) и ее сыновья – Сон (Гипнос) и Смерть (Танатос). Одной из главных богинь подземного царства издревле считалась Геката: впрочем, эта богиня настолько многофункциональна, что трудно назвать область деятельности, в которой бы она ни проявила себя. Но главное обиталище Гекаты все же Аид; ее часто сопровождают стигийские собаки. Здесь живут и богини возмездия Эринии; одна из них, Тисифона, раньше охраняла вход в Тартар и ведала пытками нижнего Аида.
Из второстепенных коренных жителей известны описанные Вергилием «бледные Болезни», «унылая Старость», Страх, Нищета, Позор, Голод, Муки и «тягостный Труд». Можно отметить не вполне гуманоидных чудовищ типа Эмпусы, меняющей, согласно Аристофану, свой облик, но в основном имеющей горящее лицо, одну ногу из бронзы и одну – из навоза.
Самая популярная и колоритная фигура в Аиде – перевозчик Харон. На своей лодке он переправляет души через Ахерон, а по некоторым свидетельствам – через Стикс или Стигийские болота. Харон относится к старейшим богам. Интересно, что, хотя античные писатели обычно считают Харона стариком (Сенека называет его «старец, страшный видом, в грязном рубище»), на многих изображениях той же эпохи Харон выглядит крайне молодо. Харон брал за свои услуги небольшую плату – один обол.
К месту переправы души добирались с помощью Гермеса. Он ведет их, как сообщает Гомер, «темным и затхлым путем», потом души мчатся «мимо струй океанских, скалы левкадийской, мимо ворот Гелиоса и мимо страны сновидений», чтобы в конечном итоге очутиться на асфодельных лугах Ахерона. Интересно отметить, что в пути души пищат, как летучие мыши; попав к месту назначения, они пищать перестают, по крайней мере ни Одиссей, ни Эней никакого писка не отмечали, хотя первый и упоминает «чудовищный крик», стоявший на лугах Ахерона, когда души почуяли жертвенную кровь.
С тех пор как в Аиде была введена судебная система, бессменными судьями здесь стали Минос и Радамант. Минос – царь Крита, сын Европы и Зевса, усыновленный царем Астерием и унаследовавший его власть на острове. Радамант – родной брат Миноса, но, по‐видимому, в Аиде такое близкое родство между судьями считалось допустимым; очевидно, важнее оказалось то обстоятельство, что и Минос, и Радамант при жизни были законодателями. Радамант, согласно сообщению Гомера, жил на Елисейских полях, возможно, он осуществлял судопроизводство только в пределах этого региона. Некоторые авторы утверждают, что судьей Аида стал также Эак, отец знаменитого Пелея и дед Ахилла; впрочем, по словам Аполлодора, он был лишь хранителем ключей от Аида.
Представления о состоянии людей после смерти в гомеровских песнях различны, смотря по времени происхождения отдельных частей эпоса. По древнейшему представлению, свойственному Гомеру, умершие являются тенями, имеющими лишь наружный вид прежнего тела, но без плотности, без силы, без плоти и костей, без голоса и без сознания, которое они могут получить на короткое время, лишь выпивая кровь, т. е. принимая в себя телесное существо; для существования личности тело является главным делом; душа, ψυχή, оживляющая тело, хотя и удерживается и сохраняется от полного уничтожения, но при смерти лишается своего настоящего бытия; духовная сила человека, φρένες, погибает. Дальнейшее развитие, каковое представляет, напр., гомеровское место о Миносе, состоит в том, что у некоторых личностей сохраняется и после смерти характерный образ или любимое их занятие при жизни. Третья степень развития обозначается представлением, по которому умершие, и не напиваясь крови, обладают сознанием и словом, значит, сохраняют свою личность. На этом далее основывается и то верование, что умершие различным образом могут влиять на земную жизнь.
При всех этих укоренившихся и в сознании народа верованиях, даже после того, когда таинственные учения и философия распространили более отрадные надежды на загробную жизнь, все-таки осталось в силе свойственно грекам чувство, что жизнь в свете составляет единственный предмет желания и что радость находится по эту сторону могилы. «Быть поденщиком на земле лучше, чем властвовать надо всеми тенями», — говорил Ахиллей в преисподней. Человек ухватывается за земную жизнь, и, даже после смерти желая, хотя бы и только мысленно, жить на земле в памяти людей, он хочет, чтобы его оплакивали, хоронили и поминали его.
Римляне восприняли греческие представления о подземном мире, но и национальные их воззрения не совсем потеряли свои силы. Подземный мир (inferi) и божество, управляющее им, называлось Orcus; встречается и название mundus, в особенности в выражении: mundus patet ; далее: Manes, Lares, Larvae.
Представления римлян о Плутоне (или Dis — dives, богатый) и о Прозерпине, как о властителях подземного мира, кажется, довольно позднее заимствование греческих Плутона и Персефоны; по крайней мере, в древней формуле обречения на смерть оба божества не называются в числе называемых властей преисподней.
Вряд ли древний эллин воспринимал властителя царства мертвых Аида как злое начало, но что-то позволило носителям Традиции провести такое сопоставление.
“Аид несмирим, Аид непреклонен; но зато из богов, ненавистнее всех он и людям”
В сравнении с прочими богами-олимпийцами, что характерно, до нас почти не дошли гимны, посвященные Аиду, возможно, их было не так много.
“Благое они (эллины) приписывают Зевсу Олимпийцу, дурное — Гадесу (т.е. Аиду)...”
Согласно Гесиоду Аид “повелитель ушедших от жизни” , из той же поэмы известно о стороже дома Аида:
Сторожем пес беспощадный и страшный сидит перед входом.
С злою, коварной повадкой: встречает он всех приходящих,
Мягко виляя хвостом, шевеля добродушно ушами.
Выйти ж назад никому не дает, но, наметясь, хватает
И пожирает, кто только попробует царство покинуть
Мощного бога Аида и Персефонеи ужасной.
Одно из имен Аида — Плутон. Это по свидетельству современников эпитет, связанный с богатством: "имя же Плутона пошло от богатства" ploаtoj, так как богатство приходит из-под земли".
По орфической Традиции Аид — “не данный в ощущениях, невидимый, незримый”. Согласно Орфическому гимну “Плутону”, он — “хтонический Зевс”, т.е. неявленная третья ипостась Зевса:
Дух, обитающий в доме подземном, таинственный мрачный луг
Тартарийский, покрытый густой, непроглядною тенью,
скипетродержец, хтонический Зевс, о, прими благосклонно
жертвы священные, благочестивые почести наши.
Ключник пречистый, Плутон богатей, подземелья властитель,
Что ежегодно с плодами достатка является к смертным;
Ты — и обитель бессмертных богов, и опора для смертных,
Трон утвердивший под мрачной страной, уходящей в глубины.
Неугомонный, Аид бездыханный, чьи действия слепы.
О нем также в гимне сказано: “был ты третейский судья громогласных и скрытых деяний”.
В других вариантах перевода начала XX века есть еще более точные формулировки функций этого великого бога: “Плутон, земными ключами всеми ты обладаешь”; “Отец единый дел непроявленных; проявлений — Судья святейший и вседержитель блестящеславный”. Не случайно, видимо, Вергилий именует Плутона immitis tyranni, то есть безжалостным тираном, ведь в царстве Аида терпят наказание многие, преступившие законы богов.
Власть Аида “все уменьшается, поскольку умирающих становится все меньше, так как Асклепий исцеляет их” — сообщает Диодор Сицилийский.
В ужас пришел под землею Аид, преисподних владыка;
В ужасе с трона он прянул и громко вскричал, да над ним бы
Лона земли не разверз Посейдон, потрясающий землю,
И жилищ бы его не открыл и бессмертным и смертным,
Мрачных, ужасных, которых трепещут и самые боги.
Так взволновалося всё, как бессмертные к брани сошлися!
Таким образом, если мощь небожителей зависит от почитания их живыми, то магическая сила темного Аида функционально связана с тем, много ли мертвых отошло в его владения. Т.е. как много погребальных обрядов и возлияний совершено в память об умерших и предках:
“ Об Аиде говорят, будто он обучил, как совершать погребение, похоронные обряды и воздавать почести покойным, поскольку до него об этом совершенно не заботились. Вот почему считают, что этот бог — владыка мертвых, получивший с древних времен власть и заботу о них.”
“…обитель Аида, где только тени умерших людей, сознанья лишенные, реют”
скипетродержец, хтонический Зевс, о, прими благосклонно
жертвы священные, благочестивые почести наши.
Ключник пречистый, Плутон богатей, подземелья властитель,
Что ежегодно с плодами достатка является к смертным;
Ты — и обитель бессмертных богов, и опора для смертных,
Трон утвердивший под мрачной страной, уходящей в глубины.
Неугомонный, Аид бездыханный, чьи действия слепы.
О нем также в гимне сказано: “был ты третейский судья громогласных и скрытых деяний”.
В других вариантах перевода начала XX века есть еще более точные формулировки функций этого великого бога: “Плутон, земными ключами всеми ты обладаешь”; “Отец единый дел непроявленных; проявлений — Судья святейший и вседержитель блестящеславный”. Не случайно, видимо, Вергилий именует Плутона immitis tyranni, то есть безжалостным тираном, ведь в царстве Аида терпят наказание многие, преступившие законы богов.
Власть Аида “все уменьшается, поскольку умирающих становится все меньше, так как Асклепий исцеляет их” — сообщает Диодор Сицилийский.
В ужас пришел под землею Аид, преисподних владыка;
В ужасе с трона он прянул и громко вскричал, да над ним бы
Лона земли не разверз Посейдон, потрясающий землю,
И жилищ бы его не открыл и бессмертным и смертным,
Мрачных, ужасных, которых трепещут и самые боги.
Так взволновалося всё, как бессмертные к брани сошлися!
Таким образом, если мощь небожителей зависит от почитания их живыми, то магическая сила темного Аида функционально связана с тем, много ли мертвых отошло в его владения. Т.е. как много погребальных обрядов и возлияний совершено в память об умерших и предках:
“ Об Аиде говорят, будто он обучил, как совершать погребение, похоронные обряды и воздавать почести покойным, поскольку до него об этом совершенно не заботились. Вот почему считают, что этот бог — владыка мертвых, получивший с древних времен власть и заботу о них.”
“…обитель Аида, где только тени умерших людей, сознанья лишенные, реют”
“…умершие смертные память теряют в Аиде”
Однако, если тень напьется жертвенной крови, то вместе с этой жизненной влагой к ней возвращается и прежняя память.
“…Выкопай яму, чтоб в локоть была шириной и длиною,
И на краю ее всем мертвецам соверши возлиянье -
Раньше медовым напитком, потом вином медосладким
И напоследок - водой. И ячной посыпь все мукою.
Главам бессильным умерших мольбу принеси с обещаньем,
В дом свой вернувшись, корову бесплодную, лучшую в стаде,
В жертву принесть им и много в костер драгоценностей бросить.
Старцу ж Тиресию - в жертву принесть одному лишь, отдельно,
Черного сплошь, наиболе прекрасного в стаде барана.
Славное племя умерших молитвой почтивши, овцу ты
Черную вместе с бараном над ямою в жертву зарежь им…”
Античная статуя Гадеса, Археологический музей, Иераполис
Голова Гадеса, полихромная терракота, Сицилия, V-IV вв.
Зато другой великий герой — Тесей — не выдержал проверку на Силу. Когда он явился к Аиду, чтобы добыть у него Персефону, Аид пригласил героя отведать угощения и присесть на горный трон Леты. Опустившись, Тесей оказался в плену коварного Аида, драконы кольцами обвились вокруг него и Тесей “врос” в скалу.
Освобожден был Тесей тем же Гераклом, который совершал двенадцатый подвиг — ходил на Тот Свет, в страну Аида, за Кербером, закончив свой цикл инициаций.
Плутон-Аид сопоставлен Цицероном с римско-этрусским Дитом:
“… вся земная природа и жизнь были посвящены отцу Диту, он же зовется у нас “Богатый”, как у греков Плутон, потому что и возвращается все в землю, и происходит все из земли.” Тот же автор отождествляет Плутона с римским Оркусом.
Диту были посвящены устраивавшиеся раз в сто лет «секулярные игры» с искупительными ночными жертвоприношениями; особенно торжественно (вместе с празднествами в честь Аполлона и Дианы) они отмечались в 17 г. до н. э. Августом.
В схолиях к «Фарсалии» Лукана бог-громовник Таранис отождествляется с Диспатером. Вотивные надписи, обращенные к Диспатеру, были найдены в Южной Германии и на Балканах. Известно изображение Диспатера и богини-матери Аэрикуры: бог держит в руках так называемый «свиток жизни», то есть исчисление человеческих лет.
Цезарь отмечал:
VI.18. Галлы все считают себя потомками Дита и говорят, что таково учение друидов. По этой причине они исчисляют и определяют время не по дням, а по ночам: день рождения, начало месяца и года они исчисляют так, что сперва идет ночь, за ней день..."
Дит – это подземный пастырь из римской мифологии, соответствующий, вероятно, кельтскому Цернунну, может быть Тевтату, и пониманию славянами Велеса в его темной, подземной ипостаси — Ния, “слепого” Вия, старого Старика, встреча с которым — смертельно опасное испытание.
Древние считали мертвых жертвами, приносимыми на алтарь подземных богов, которым и посвящался локон отрезанных волос:
С неба Ирида летит на шафранных крыльях росистых,
В утренних солнца лучах стоцветный след оставляя;
Встав над несчастной, она произносит: Прядь эту в жертву
Диту я приношу, и от тела тебя отрешаю!"
Вымолвив, прядь срезает она и тотчас хладеет
Тело, и жизнь покидает его, развеяна ветром.
У Апулея в “Метаморфозах” Дит сопоставлен с непосредственным начальником Харона, т.е. Аидом, навьим богом, в чьем царстве, как и в мире славянского Велеса, пасутся тени (души) умерших. Вот какие подробные инструкции получает Психея для сошествия в царство Орка-Дита.
“…Возьми эту баночку, - и вручает ей, - и скорее отправляйся в преисподнюю, в загробное царство самого Орка. Там отдашь баночку Прозерпине и скажешь: "Венера просит тебя прислать ей немножечко твоей красоты, хотя бы на один денек, так как собственную она всю извела и истратила, покуда ухаживала за больным сыном". Но возвращайся не мешкая, так как мне нужно тут же умаститься, чтобы пойти на собрание богов".
17. Тут, больше чем когда-либо, почувствовала Психея, что настал ее последний час, так как ясно поняла, что без всякого прикрытия посылают ее на верную гибель. Чего же больше? Приказывают ей отправляться в Тартар, к душам усопших, добровольно, на собственных ногах. Не медля более, устремилась она к какой-то высочайшей башне, собираясь броситься оттуда вниз, так как считала, что таким путем лучше и успешнее всего можно сойти в преисподнюю. Но башня неожиданно издает голос и говорит: "Зачем, бедняжка, искать тебе гибели в пропасти? Почему новые опасности и труды так легко удручают тебя? Ведь раз дух твой отделится однажды от тела, конечно, сойдешь ты в глубокий Тартар, но назад оттуда ни при каких условиях не вернешься. Вот послушай-ка меня.
18. Неподалеку отсюда находится Лакедемон, знаменитый город Ахайи; по соседству с ним отыщи Тенар, скрытый среди безлюдных мест. Там расщелина Дита, и через зияющие врата видна дорога непроходимая; лишь только ты ей доверишься и переступишь порог, как прямым путем достигнешь Оркова царства. Но только вступать в этот сумрак должна ты не с пустыми руками: в каждой держи по ячменной лепешке, замешенной на меду с вином, а во рту неси две монеты. Пройдя уже значительную часть смертоносной дороги, встретишь ты хромого осла, нагруженного дровами, и при нем хромого же погонщика; он обратится к тебе с просьбой поднять ему несколько полешек, упавших из вязанки, но ты не говори ни единого слова и молча иди дальше. Вскоре дойдешь ты до реки мертвых, над которой начальником поставлен Харон, тут же требующий пошлины и тогда перевозящий путников на другой берег в утлом челне. Значит, и среди умерших процветает корыстолюбие: даже такой бог, как Харон, сборщик податей у Дита, ничего не делает даром, и умирающий бедняк должен запастись деньгами на дорогу, потому что, если нет у него случайно в наличии меди, никто не позволит ему испустить дух. Грязному этому старику ты и дашь в уплату за перевоз один из медяков, которые будут у тебя с собою, но так, чтобы он сам, своей рукой, вынул его у тебя изо рта. Это еще не все: когда будешь ты переправляться через медлительный поток, выплывет мертвый старик на поверхность и, простирая к тебе сгнившую руку, будет просить, чтобы ты втащила его в лодку, но ты не поддавайся недозволенной жалости.
19. Когда, переправившись через реку, ты пройдешь немного дальше, увидишь старых ткачих, занятых тканьем; они попросят, чтобы ты приложила руку к их работе, но это не должно тебя касаться. Ведь все это и многое еще другое будет возникать по коварству Венеры, чтобы ты выпустила из рук хоть одну лепешку. Не думай, что потерять эти ячменные лепешки пустое, ничтожное дело: если одну хотя бы утратишь, снова света белого не увидишь. Преогромный пес с тремя большими головами, громадный и страшный, извергая громоподобное рычанье из своей пасти и тщетно пугая мертвых, которым зла причинить не может, лежит у самого порога, черных чертогов Прозерпины и постоянно охраняет обширное жилище Дита. Дав ему для укрощения в добычу одну из двух лепешек, ты легко пройдешь мимо него и достигнешь скоро самой Прозерпины, которая примет тебя любезно и милостиво, предложит мягкое сиденье и попросит отведать пышной трапезы. Но ты сядь на землю и возьми только простого хлеба, затем доложи, зачем пришла, и, приняв, что тебе дадут, возвращайся обратно; смягчи ярость собаки оставшейся лепешкой, заплати скупому лодочнику монетой, которую ты сохранила, и, переправившись через реку, снова вступишь на прежнюю дорогу и снова увидишь хоровод небесных светил. Но вот о чем я считаю особенно нужным предупредить тебя прежде всего: не вздумай открывать баночку, которая будет у тебя в руках, или заглядывать в нее, не проявляй любопытства к скрытым в ней сокровищам божественной красоты".
Для полноты представления о мрачном царстве стоит привести описание из Вергилия:
Шли вслепую они под сенью ночи безлюдной,
В царстве бесплотных теней, в пустынной обители Дита,
Так по лесам при луне, при неверном свете зловещем,
Путник бредет, когда небеса застилает Юпитер
Темной тенью и цвет у предметов ночь отнимает.
Там, где начало пути, в преддверье сумрачном Орка
Скорбь ютится и с ней грызущие сердце Заботы,
Бледные здесь Болезни живут и унылая Старость,
Страх, Нищета, и Позор, и Голод, злобный советчик,
Муки и тягостный Труд - ужасные видом обличья;
Смерть и брат ее Сон на другом обитают пороге,
Злобная Радость, Война, приносящая гибель, и здесь же
Дев Эвменид железный чертог и безумная Распря,-
Волосы-змеи у ней под кровавой вьются повязкой.
Вяз посредине стоит огромный и темный, раскинув
Старые ветви свои; сновидений лживое племя
Там находит приют, под каждым листком притаившись.
В том же преддверье толпой теснятся тени чудовищ:
Сциллы двувидные тут и кентавров стада обитают,
Тут Бриарей сторукий живет, и дракон из Лернейской
Топи шипит, и Химера огнем врагов устрашает,
Гарпии стаей вокруг великанов трехтелых летают...
В монографии “Этруски” А.Е. Наговицын отмечает: “В Древнем Риме бога Дита связывали с богом Диспатером, который в глубокой древности считался отцом света. Имя Диспатер было одним из эпитетов бога Юпитера. Важно то, что и сам Юпитер и его греческий аналог – царь богов Зевс связываются с древнейшим индоевропейским богом Дейосом, который был богом дневного света и прародителем мира и людей, поэтому Дит, Диспатер, то есть “Отец Дис” и Юпитер, – это один и тот же бог или боги с очень сходными культами и функциями, в силу чего их можно отождествлять. В переводе слово “патер” – отец, поэтому Юпитер – это “Отец-Ю”. Царь Тархон своего бога называл “Отец Дит”, а римляне приравненного к нему бога называли Диспатер – “Отец Дис”.
Изображение Сераписа-Диспатера из средневекового манускрипта
В древних мифологиях достаточно часто используется мотив смены поколений богов, когда древние боги Неба свергаются в Подземный мир своими сыновьями. Примерами могут служить греческая, шумерская, ассиро-вавилонская, германская и многие другие мифологические системы. Вследствие такой закономерности развития мифологических верований древний бог Диспатер как бы разделился на две своих ипостаси: под именем Юпитер он понимался римлянами как новый верховный небесный бог, под своим древним именем стал старым богом, властителем Подземного мира.
Аид, Плутон, Дит — это темный бог, но у него нет функций разрушителя мира, потому что понятия о конце мира нет в греко-римской Традиции как такового. Кроме того, Аид явно не является ни темным трикстером, ни богом дикой природы, ни магии. Эти функции выполняют Гермес и Геката.
*
Изначально темным властителем преисподней была женщина. Согласно шумерскому мифу, царством мертвых правила ужасная Эрешкигаль, в волосах которой шевелились змеи и изо рта которой выползали личинки мух. Эта шумерская (и вавилонская) богиня отчасти напоминает греческую Медузу Горгону, со змеями вместо волос, один взгляд которой обращал человека в камень. И действительно, в архетипическом контексте они представляют одно и то же. Эрешкигаль, между тем, более известна как мучительница Инанны (или Иштар). Иштар отправилась в подземное царство в поисках своего умершего возлюбленного; но богине любви не сопутствовал успех в царстве мертвых, так как Эрешкигаль не оказала ей теплого приема: она повесила ее на крюк в самой глубокой и темной части ада.
Эрешкигаль была свергнута со своего престола Нергалем (ассоциируется с Марсом), жестоким и агрессивным богом, который штурмом ворвался в царство мертвых, уже завоевав на земле все, что мог завоевать. Однако ему пришлось пойти на непростой компромисс с Эрешкигаль - и в итоге они стали править преисподней вместе. Думается, они друг друга стоили. Это совместное управление преисподней нашло свое отражение и в греческой мифологии - когда Зевс разделил власть со своими братьями, и море отдал Посейдону, а подземное царство досталось Аиду.
В греческой мифологии Аид/Гадес/Плутон также известен историей своего брака: на престоле тьмы появляется супружеская чета. Одним из наиболее известных мифов об Аиде-Гадесе является миф, повествующий о том, как он добыл себе невесту. Это удивительно красивая история, как ни странно...
Представление о браке как сочетании девушки с невидимым предком, или покойником, отразилось в некоторых мифах и сказках. Таков миф о похищении Персефоны (Прозерпина в Риме) царем загробного мира Аидом. У земледельческих народов свадьбы совершались обычно осенью, когда богиня растительности исчезала с лица земли. Она мыслилась похищенной царем смерти, унесенной в его страну.
Гадес захотел взять себе в жены Персефону и, с согласия ее отца, Зевса, похитил юную деву.
Как-то раз, собирая цветы в поле вместе со своими подругами, она отбилась от спутниц, привлеченная прекрасным нарциссом о тысяче лепестков, который был создан специально, чтобы зачаровать ее. Когда Персефона протянула руку, чтобы сорвать цветок, земля разверзлась и из темного провала на колеснице, запряженной могучими, черными, как ночь, конями, выехал Гадес. Он схватил перепуганную деву и потащил за собой. Персефона громко звала на помощь отца, но Зевс, с самого начала знавший о предстоящем похищении, не ответил на ее зов.
Кони подземного бога помчались обратно в провал, увлекая Гадеса и Персефону в глубины подземного царства. Затем земля снова сомкнулась, словно ничего и не произошло.
Персефона томилась в подземном мире, а наверху горевала об исчезновении дочери разгневанная и опечаленная Деметра – ее мать. Безутешная Деметра, богиня плодородия, удалилась в свой храм и не выходила оттуда. Лишенные заботы Деметры, на земле перестали расти злаки и появляться на свет дети, – не рождалась вообще никакая новая жизнь. Земле и ее обитателям угрожала голодная смерть. Люди перестали подносить богам подаяния...Лишь тогда Зевс обратил внимание на страдания Деметры и направил Гермеса в подземный мир, чтобы он вернул Персефону.
Гермес спустился вниз, где обнаружил безутешную Персефону, так и не смирившуюся со своей судьбой. Она сидела на низком ложе рядом с Гадесом. Узнав, что Гермес пришел за ней, Персефона преисполнилась величайшей радости. Но, прежде чем она вошла в колесницу Гермеса, чтобы вернуться в верхний мир, Гадес дал ей съесть несколько семян граната.
Персефона утешила мать, и на землю пришла весна, неся новую жизнь. Снова зазеленели поля. Если бы Персефона ничего не ела в подземном мире, она могла бы остаться с матерью, как ни в чем не бывало. Но поскольку богиня съела данные ей Гадесом зерна граната, она теперь должна была проводить часть года – зимние месяцы – в подземном мире с его владыкой. Каждую зиму Деметра вновь предается печали об ушедшей под землю дочери, и всякое плодородие прекращается. Так Персефона стала царицей подземного мира и так появились времена года - зима (подземный мир) и лето (наземный мир).
Гадес и Персефона; краснофигурный кратер, IV в. до н.э.
О зернах граната.....Во многих древних преданиях и сказках говорится, что попавший на сказочный праздник и отведавший угощения с волшебного стола вынужден был остаться в сказочном мире - и, возможно, возвратиться в свой мир через несколько сотен лет, чтобы обнаружить, что все, кого он знал, уже умерли.
История о том, как Персефона отведала плодов граната, напоминает историю Евы, которая надкусила плод с Древа Познания. Это деяние наделило юную богиню мудростью и зрелостью, которыми она не обладала раньше. Познавать наш яркий, залитый солнцем, но, по большому счету, совершенно обыкновенный мир - это одно, а исследовать темные бездны души внутреннего царства мертвых - это совсем другое. На самом деле, роль Персефоны в греческой религии того времени была очень значительна, так как она была одним из главных божеств культа Орфея, греческого религиозно-мистического учения, сосредоточенного на исследовании пресловутых царств мертвых (подобно шаману Орфею) и достижении счастья в этой и последующей жизнях. Для орфиков Персефона была Царицей теней, мудрой женщиной, которая знает все о рождении и смерти и несет в себе мудрость всех трех миров. Она обладает редкими душевными качествами.
Гадес и Персефона; краснофигурный
килик, VI в. до.н.э
Из книги «Исторические корни волшебной сказки», Владимир Пропп.
Смерть-похититель.
Анализ змея-пожирателя и анализ его облика равно приводят к одному результату: генетически змей связан с представлениями о смерти, причем здесь можно усмотреть две сменяющие друг друга линии: одна — более древняя, связанная еще с обрядом, другая — более поздняя, чисто мыслительная.
Эта связь с представлениями о смерти и соответствующими обрядами объяснит нам еще одну сторону змея, а именно змея-похитителя.
Здесь можно бы заняться историей представлений о смерти. Однако ранние формы этого представления в образе змея не отражены. Змей отражает более позднюю форму представлений о смерти, а именно — смерть как похищение. Смерть наступает потому, что кто-то похитил душу или одну из душ умершего. Соответственно представляют себе лечение и восстановление умершего: его душу надо похитить обратно и восстановить на место. Есть сказки, которые целиком строятся на похищении и контрпохищении.
Но кто же является похитителем? Мы сейчас увидим, что похитителем очень часто является умерший же, что умершие тянут за собой живых. Процесс образования представления, что душу похитил умерший — обычно в образе животного, — неотделим от другого процесса, от процесса объективизации души. Приведем пример. Дакоты предполагают существование четырех душ. Есть душа тела, которая умирает вместе с ним. Далее есть дух, который всегда остается при теле или пребывает в его близости. Далее есть душа, ответственная за поступки тела и отправляющаяся по одним, — на юг, по другим — на запад. И, наконец, четвертая всегда остается в пучке волос мертвеца, который родственники сохраняют, пока не представится случай бросить его в страну врага, где эта душа начинает бродить в качестве привидения, насылающего смерть и болезнь.
В этом случае интересно, что душа или одна из душ, вышедшая из мертвеца, сама становится причиной смерти других. Другими словами, одна из душ объективируется, становится самостоятельным страшным существом, теряет связь со своим хозяином, и она-то и вызывает смерть.
Под объективизацией понимается вера, что душа мыслится как самостоятельное существо, могущее жить вне человека. Для этого даже не всегда нужно умереть. И живой человек может иметь душу или одну из душ вне себя. Это так называемая внешняя душа, bush soul. Обладателем такой души является Кощей.
Так, у банту человек имеет четыре души, из которых одна внешняя, в образе животного, самым интимным образом связанного с его телом. Это — то леопард, то черепаха, то рыба или какое-нибудь другое животное.
Когда нам сообщают, что животные похищают души живых, то всегда может быть поставлен вопрос, не развилось ли это животное из зооморфного мертвеца. Так, у индейцев племени тлингит выдре приписывается особая, сверхъестественная сила, между прочим — страсть уносить украдкой людей и, лишая их сознания, превращать в людей-выдр. На этом вообще основан страх перед мертвецами, даже когда они уже давно потеряли свой животный облик. Так, на островах Содружества полагают, что "души умерших обладают силой красть души живых". У Фрэзера можно найти чрезвычайно много примеров этому. Так, племя тарахумаре (Мексика) считает, что смерть, наступившая несмотря на все попытки шамана спасти жизнь больного, наступила оттого, что "те, кто умерли раньше, позвали или утащили его" . Мертвые тянут за собой живых. Папуасы бывшей Британской Новой Гвинеи уверены, что "духи умерших уносят души живых". Создаются особые божества, функция которых — красть души. Эльдсон Бест, один из исследователей маори, говорит: "Ящерица представляет смерть. Это объясняет великий страх, который народ маори питает перед ящерицами, и почему увидеть ящерицу — очень плохое предзнаменование. Она вестница Виро (злого божества) и предвестник смерти… Виро посылает ящериц за человеком". И далее: "Теперь ты видишь, почему Виро величается вором, почему он покровитель воров, ведь он извечно шныряет по этому миру, чтобы похищать жизнь людей".
Приведенные факты иллюстрируют положение, что имелось воззрение, что смерть наступает от того, что душу похитил умерший в образе животного. Одним из таких животных является и змей.
Тураев, например, в истории древнего Востока говорит: "Существовало также представление об особом духе смерти ekimmu, который блуждал повсюду, насылая болезни. Сохранилось изображение этих вавилонских дьяволов — это большей частью крылатые, звероподобные фигуры" . Сходные явления имеются в Египте, 27-я глава "Книги мертвых" обращена с молитвой к богам, которые уносят сердца. Но в Египте пожиратель (не похититель) мертвецов имеет несколько иной вид: он находится у огненного озера, и умерший его поражает, о чем речь будет ниже. Здесь интересно будет привести житие коптского святого Пизенция, относящееся к VII веку. Пизенций описывает муки, которые переживает мумия. Мумия для него — человек, ведший грешное и нечестивое существование. Речь ведется от лица мумии: "И случилось, что когда я был ввергнут в тьму кромешную, я увидел огромное озеро более чем в 200 локтей, и оно было наполнено гадами (reptiles); каждый гад имел семь голов, и тело их было подобно скорпионам. В этом месте также обитал Великий Червь, один вид которого ужасал глядевшего на него. В пасти его были зубы, подобные железным кольям. И один (из этих гадов) схватил меня и сбросил меня этому червю, который никогда не переставал есть; и сейчас же все другие гады собрались вокруг него, и когда он наполнил свою пасть моей плотью, все эти гады, собранные вокруг него, тоже наполнили свои пасти". И там же: "Когда мои глаза были раскрыты, я видел смерть, витающей в воздухе в многообразных видах, и в это мгновенье ангелы, не знающие милосердия, подошли и выхватили мою несчастную душу из тела и, связав ее в образе черного коня, они понесли меня прочь к Аменти". Эти материалы содержат очень много сказочных аксессуаров. Здесь и огненное озеро, и многоголовость змея, и унесение человека в воздух, и даже конь, и, конечно, эти материалы приближают нас к пониманию того, откуда идет сказка. Аналогия здесь довольно полная. Достаточно вычеркнуть из этих материалов момент смерти, чтобы получилась чистая фантастика, лишенная религиозной основы. Такую «фантастику» мы видим в сказке.
Эти случаи содержат момент смерти в очень ясной форме. Забыто здесь только, что сам похититель создался из животных, представляющих душу. В более ранних случаях (которые очень редки) это еще ясно. Так, эскимосский торнарсук, похищающий души шаманов, может быть рассмотрен как предступень к змею. Он имеет вид моржа с присосами. Нансен, анализируя слово «торнарсук», приходит к заключению, что оно означает "отвратительная душа". Связь с душой имеют и эринии. Эта связь ясна исследователю, но не всегда ясна народам, верующим в подобные существа.
Но для более точного понимания все же не хватает еще одного элемента. Все наше внимание пока было обращено на фигуру похитителя. Фигура похищенного, т. е. в сказке — царевны или вообще женщины, красавицы, осталась вне поля зрения. Женщина как объект похищения в приведенных материалах еще не встречалась. К изучению этого элемента теперь и надо обратиться.
Внесение эротического момента.
Умершим, существовавшим в силу объективизации души как самостоятельные существа, приписывались два сильнейших инстинкта: голод и половой голод. На первых порах на первом месте стоит голод. Смерть-пожирательница древнее других видов смерти. С этой точки зрения египетские пожиратели умерших должны быть признаны весьма архаичными. Здесь, как и в Вавилоне, еще совершенно отсутствует эротический момент, который так пышно разрастается, например, в Греции.
По мере того как идет вперед общественное развитие, на первый план выдвигается удовлетворение полового чувства. Эти два вида голода иногда ассимилируются, как в русской сказке: "Схватил змей царевну и потащил ее к себе в берлогу, а есть ее не стал; красавица была, так за жену себе взял". В первобытном обществе нет места для проявления индивидуальной эротики. Такая эротика появляется сравнительно поздно и вносится в уже имеющиеся и создавшиеся ранее религиозные представления, в частности в представление о смерти-похищении. Божество избирает себе возлюбленную или возлюбленного среди смертных. Смерть происходит оттого, что дух-похититель возлюбил живого и унес его в царство мертвых для брака. Там, где еще не развилась индивидуальная любовь, там стремление похитителя есть просто стремление к противоположному полу, а позднее — к определенной, избранной индивидуальности этого пола. Так, Паркинсон сообщает следующее с острова Новая Ирландия: духи умерших, т. е. тех, которые похоронены в земле, называются tangou или kenit. Днем они невидимы, ночью они показываются живущим в форме огненных искр или огоньков. Духи умерших мужчин преследуют женщин, духи умерших женщин подкрадываются к мужчинам. Все живущие быстро пускаются в бегство при приближении духов, так как они приносят болезнь, муки и смерть . И там же: духи нерожденных детей или женщин, умерших в родах, известны как gesges. Они ходят и днем в образе мужчин или женщин, украшают себя особыми, сильно пахучими травами и поэтому их можно узнать издали. Они пытаются заманить живых мужчин и женщин и соблазнить их на половое общение. Они преследуют особенно тех, которые имели общение с членами того же тотема. Эти gesges живут в ущельях и камнях.
Эротическая окраска представлений о смерти все усиливается. Штернберг назвал это явление «избранничеством». "Божество или иное существо избирает себе возлюбленную и уносит ее в царство смерти". Штернберг пишет: "идея эта настолько укрепилась в уме первобытного человека, что даже целый ряд трагических фактов жизни индивида приписывается избранничеству. Так, смерть от молнии, случайная гибель в огне, на воде, смерть, причиненная хищным зверем — тигром, медведем, крокодилом и т. д., приписывается тому, что тот или другой дух, возлюбив того или другого человека, убивает его, чтобы овладеть им в мире духово.
Что это явление позднее, видно потому, что оно особенно распространено в античной Греции, тогда как на более ранних ступенях развития оно носит еще очень общий, недифференцированный характер. Греки знали любовное похищение как один из видов смерти. Известно изречение Артемидора: "Если больному снится брачное соединение с богом или с богиней, то это означает смерть" . Таблички, найденные в гробницах, изображают женщину, похищаемую прекрасным крылатым юношей из круга причитающих родственников . "Смерть в древней вере воспринималась как брак с божеством смерти, умерший праздновал свадьбу с ним" . Это сказывается и в свадебной обрядности. "Свадьба — типичное изображение на саркофагах; брачные боги — боги смерти; похоронная процессия и свадебная процессия одинаковы; невесту приводят ночью при факелах, брачная постель уподоблена смертному ложу, и шествие вокруг алтаря аналогично погребальным обрядам" . Нет необходимости приводить все те материалы, которые привели исследователей античности к этим заключениям.
Рубенс, Похищение Персефоны Гадесом, 1636-1638
Рембрандт, Похищение Прозерпины, ок. 1692
Похищение в мифах.
Что касается мифов, то здесь можно привести целый ряд сказаний различных первобытных народов о том, как то или иное животное похитило себе человека. С развитием религии животное заменяется богом, но боги эти все же сохраняют зооморфность: на колеснице Плутон, бог преисподней, уносит Персефону, дочь Деметры. Пелопс уносит Ипподамию на чудесной колеснице через море. Колесница, летающая по воздуху, есть субститут некогда имевшегося здесь животного. Список богов, похищающих в греческой мифологии любовниц из людского рода, весьма внушителен. Мальтен, специально изучавший похищение Персефоны, приходит к заключению, что этот мотив вырос из представления о похищении людей смертью. Эротический момент присоединился позже.
Сказка архаичнее этих мифов: в них похититель еще не имеет человеческого облика, он сохраняет природу животного-пжирателя, которая здесь почти утрачена. Зато миф о Борее, похитившем Орифию в то время как она играет с подругой, нимфой Фармакеей, на берегу Илисса, и уносящем ее во Фракию на скалу Сарпедона, имеет очень близкую параллель в сказках, где девушка, гуляющая в саду, уносится вихрем.
Наряду с этим в Греции имелись представления и о смерти-похитительнице, но уже лишенной образности. Так, в «Алкесте» Еврипида героиню уносит Танатос, безличное, бледное божество, самое имя которого означает смерть. Или, как говорит Дитерих, самому Гадесу приписывается страсть пожирать людей . Специально только за мужчинами гоняются Гарпии.
Если, таким образом, генетически мотив похищенной красавицы становится ясным, то это еще не означает, что здесь уже ясно все окончательно. Можно возразить, что царевна, похищенная «смертью» в лице дракона и т. д., все же никогда не умирает. Судьба ее двоякая. В более ранних материалах она отбита у змея женихом. Таким образом она имеет как бы два брака: один насильственный со зверем — брачная жизнь ее со зверем прослеживается в сказках типа "Амур и Психея", другой — с человеком, царевичем. Но есть и случаи, когда двух женихов нет. Змей не сменяется женихом, а превращается в прекрасного царевича. Это мы имеем в "Амуре и Психее". Позднее, похищенная богом, она остается женой бога. Не случайно, что наряду со змеем в сказке фигурирует Кощей, птицы, медведи и т. д.
Почти незримая нить, связывающая Гадеса и Диониса, бога экстаза, прослежена известным исследователем мифов Вальтером Ф. Отто в книге "Дионис – мифы и культ". Он цитирует строчку из Гераклита "Гадес и Дионис суть одно" и отмечает, что, когда Дионис отправился в подземный мир на поиски своей матери Семелы, он передал Гадесу мирт. Таким образом, мирт ассоциируется как с Дионисом, так и с царством мертвых. Карл Керени в книге "Элевсинские мистерии – архетипический образ матери и дочери" обращает наше внимание на то, что Дионис и Гадес нередко выступают в паре, что снова позволяет предположить взаимозаменяемость или связь между этими двумя божествами.
Изначально Дионис был богом растительности и плодородия. Поэтому культ этого бога связан с временами года, и, подобно Персефоне, Дионис должен часть года жить в подземном царстве. Поэтому его связь с Гадесом вполне естественна. Дионис претерпевает страдания, расчленение и возрождение, а также периоды безумия. В эти периоды он спускается в подземный мир – царство Аида.
Мир теней.
В юнгианской психологии определение "тени" имеет две составляющие. Тень включает в себя те аспекты нашей личности, которые мы либо не приемлем сами, либо считаем, что "окружающие подумают о нас плохо", если узнают об этих аспектах. Поэтому мы тщательно скрываем эти мысли, действия, мнения и чувства, – причем не только от других людей, но нередко и от себя. Во фрейдистском учении этой составляющей тени соответствует концепция ид, а в греческой мифологии – темный Тартар (та часть Гадеса, где томятся поверженные титаны и другие обидчики олимпийских богов).
Однако юнгианская идея о тени включает в себя также "позитивный" теневой материал: позитивный потенциал, находящийся где-то на границе сознания, – он пока еще не вышел на свет и пребывает как бы в тени. Этот материал соответствует подземным богатствам, которые ассоциируются с Гадесом.
Медиумы, считающие, что они могут вступать в общение с душами умерших, работники учреждений для безнадежных пациентов и люди, практикующие ритуалы, призванные помочь душе перейти в иной мир, – все они выполняют функции вестника богов Гермеса, который перемещается между разными уровнями бытия и провожает души в Гадес.
Индивидуальное и коллективное бессознательное.
Подземный мир также символизирует индивидуальное и коллективное бессознательное. Все, что человек забыл, содержится в его индивидуальном бессознательном: некоторые воспоминания могут быть возвращены в сознание незначительным усилием; другие, болезненные воспоминания, подверглись активному сокрытию или вытеснению. Однако все эти воспоминания "существуют" в царстве бессознательного, несмотря на то что мы не можем к ним обратиться.
Коллективное бессознательное представляет собой мир архетипов, или универсальных моделей человека, которые могут быть констеллированы, инициированы или пробуждены, если им дадут энергию определенные обстоятельства. Эти модели существуют в коллективном бессознательном на протяжении длительного времени, – они много раз воплощались в жизни людей, ныне давно умерших. В некотором смысле, снова и снова возрождающиеся архетипы представляют собой "тени" из подземного мира.
