Тантал

Тантал (др.-греч. Τάνταλος) – в древнегреческой мифологии царь Сипила (Танталида) во Фригии. Сын верховного бога Зевса и фригийской царицы Плуто (или сын Тмола; по Ксанфу Лидийскому, сын Гименея), его жена Диона, или Стеропа, или Еврианасса, отец Пелопа и Ниобы, а также Бротея. В греческой мифологии Тантал показан как человек властолюбивый и готовый на все ради своего тщеславия, даже на вероломство по отношению к богам.

Имя Тантала так или иначе связывается с богатейшими регионами к востоку от древней Греции. Миф о Тантале хранит память об очень давнем событии, о колонизации греками Малой Азии, которая произошла в 13-м веке до н.э. Греки доплыли сюда, перебираясь от острова к острову. Это плавание было героическим, хотя относительно несложным. Островов в восточной части Средиземного моря много, они зачастую находятся на расстоянии прямой видимости один от другого. Поэтому греческие колонисты прибывали в Малую Азию крупными отрядами. Они попадали здесь в места гораздо более цивилизованные, чем их родина.

Фригия (греч. Φρυγία, лат. Phrygia, тур. Frigya) – внутренняя историческая область на западе Малой Азии и могущественное царство, являвшееся первой из известных грекам «паназиатских» держав. Во Фригии, по всей вероятности, находили золото, о чем свидетельствуют местные сказания о Мидасе (царе, обладавшим большими богатствами). Племя фригийцев занималось преимущественно земледелием; древний фригийский закон предписывал казнь за убиение вола или за порчу земледельческого орудия; по преданию, первый царь был простой крестьянин, у которого было только два вола. Наряду с земледелием, благодаря богатым пастбищам, было развито скотоводство: фригийские шерсть и сукно славились и в римское время.

Тантала также связывают с областью Лидия. Богатство Лидии было обусловлено в первую очередь находившимися во владении ее царей рудниками, где добывали золото и медь. Оба металла в древнем мире очень ценились. Лидия, кстати, была первой страной, где начали чеканить монеты. Следовательно, было из чего чеканить. И было для чего чеканить – для обслуживания торговых операций. На территории царства скрещивались несколько торговых путей, торговля процветала и приносила немалые доходы. Богатство местного царя Крёза (562−547 гг. до н. э.) вошло в поговорку. Однако Крёз – это уже письменная эпоха и, следовательно, летописи, и, следовательно, какая-никакая, но история. А вот более ранние богатые лидийские цари, Мидас и Тантал – уже герои мифов, хотя и тот и другой существовали в реальности. В 1835 году в городе Измире на горе Яманлар археологи раскопали гробницу царя Тантала. 
Этому Танталу, как и всякому герою мифов, приписывают полубожественное происхождение. Благодаря такой протекции, Тантал снискал любовь богов и даже присутствовал на их пирах. Вся страна имела плодородные поля, особенно у Сард и по Каистру, была богата лошадьми, давала хорошее вино, шафран, цинк и иные металлы, особенно золото, добывавшееся как в копях на Тмоле, так и в песке реки Пактола.

Сипил (Сипилус, Спил-Даг; тур. Spil Dağı, др.-гр. Σίπυλος) или Маниса – это гора в илах Маниса и Измир, Турция. Фигурирует во многих легендах и исторических сказаниях лидийцев, которые считали ее «сердцем» своей страны (ныне – Эгейский регион), в мифах Древней Греции.

В конце второго тысячелетия до нашей эры в скале была вырезана статуя древнегреческой богини Ниобы – мифы приписывают ее создание охотнику Бротею. Согласно словам византийского чиновника Иоанна Лида (VI в.), неизвестный автор эпической поэмы «Титаномахия» (VII в. до н. э.) утверждал, что Зевс родился не на Крите, а в Лидии, около горы Сипил. Названия Сипилис или Сипилум употребляются Плинием Старшим (I в.) как место, где расположен примечательный город, названный Танталида, по имени своего основателя Тантала, правившего регионом. До нашей эры в окрестностях горы добывали электрум –минерал, разновидность самородного золота; представляет собой сплав серебра с золотом (Ag, Au).

Тантал. Фрагмент росписи апулийского кратера. Около 330 г. до н. э. Мюнхен. Государственные античные собрания

Мифы так прямо об этом и говорят : у подножия горы Сипил правил любимец богов, сын Зевса Тантал. Всем в изобилии наградили его боги. Не было на земле никого, кто был бы богаче и счастливее царя Сипила, Тантала. Неисчислимые богатства давали ему богатейшие золотые рудники на горе Сипиле. Ни у кого не было таких плодородных полей, никому не приносили таких прекрасных плодов сады и виноградники. На лугах Тантала, любимца богов, паслись громадные стада тонкорунных овец, круторогих быков, коров и табуны быстрых, как ветер, коней. У царя Тантала был избыток во всем. Боги смотрели на своего любимца Тантала, как на равного себе. Олимпийцы часто приходили в сияющие золотом чертоги Тантала и весело пировали с ним.

Тантал имел особое право среди смертных (видимо потому что был якобы сыном самого Зевса) – он был вхож на Олимп. Там он принимал участие в совете богов и пировал за одним столом. Т.е., Тантал по сути, пил на брудершафт с самими Богами.

Далее легенда повествует нам о том, что со временем, Тантал возгордился. Он стал считать себя равным даже самому Зевсу. Часто, возвращаясь с Олимпа, Тантал брал с собой (по сути – воровал) запретную пищу богов – амврозию и нектар (невероятно вкусная пища богов, дававшая им вечную юность и бессмертие) – и давал их своим смертным друзьям, пируя с ними у себя во дворце. Бессмертными они не становились, но лакомились вдоволь. Даже те решения, которые принимали боги, совещаясь на Олимпе о судьбе мира, Тантал сообщал людям; он не хранил тайн, которые поверял ему отец его Зевс.

Однажды происходит событие, послужившее началом конца славной жизни Тантала. Во время пира на Олимпе великий Зевс обратился к Танталу и сказал ему:

– Сын мой, я исполню все, что ты пожелаешь, проси у меня все, что хочешь. Из любви к тебе я исполню любую твою просьбу.

Но Тантал, забыв, что он только смертный, гордо ответил отцу :

– Я не нуждаюсь в твоих милостях. Мне ничего не нужно. Жребий, выпавший мне на долю, прекрасней жребия бессмертных богов.

Зевс ничего не отвечает сыну, но запоминает, сдерживая свой гнев. Он еще любил своего сына, несмотря на его высокомерие.

Вскоре Тантал еще дважды жестоко оскорбил бессмертных богов.

На Крите, родине Зевса, была золотая собака. Некогда она охраняла новорожденного Зевса и питавшую его чудесную козу Амалфею. Когда же Зевс вырос и отнял у Крона власть над миром, он оставил эту собаку на Крите охранять свое святилище. Царь Эфеса Пандарей, прельщенный красотой и силой этой собаки, тайно приехал на Крит и увез ее на своем корабле с Крита. Но где же скрыть чудесное животное? Долго думал об этом Пандарей во время пути по морю и, наконец, решил отдать золотую собаку на хранение Танталу. Царь Сипила скрыл от богов чудесное животное. Зевс негодует по этому поводу и призывает своего сына, бога Гермеса, чтобы тот отправлялся  к Танталу потребовать у него возвращения золотой собаки. В мгновение ока примчался с Олимпа в Сипил быстрый Гермес, предстал перед Танталом и сказал ему:

– Царь Эфеса, Пандарей, похитил на Крите из святилища Зевса золотую собаку и отдал ее на сохранение тебе. Всё знают боги Олимпа, ничего не могут скрыть от них смертные! Верни собаку Зевсу. Остерегайся навлечь на себя гнев громовержца!

Тантал же так ответил главному вестнику с Олимпа:

– Напрасно грозишь ты мне гневом Зевса. Не видал я золотой собаки. Боги ошибаются, нет ее у меня.

Тантал клянется страшной клятвой и еще больше раздражает этим Зевса. Таково было второе оскорбление, нанесенное Танталом богам. Но и теперь не наказал его громовержец.

Кару богов навлек на себя Тантал следующим оскорблением богов и страшным злодеянием. Когда олимпийцы собрались на пир во дворце Тантала, то он задумал испытать их всеведение. Царь Сипила не верил во всеведение олимпийцев. Тантал приготовил богам ужасную трапезу. Он убил своего сына Пелопа и его мясо под видом прекрасного блюда подал богам во время пира. Боги тотчас постигли злой умысел Тантала, никто из них не коснулся ужасного блюда. Лишь богиня Деметра, полная скорби по похищенной у нее дочери Персефоне, думая только о ней и в своем горе ничего не замечая вокруг, съела плечо юного Пелопа. Боги взяли ужасное блюдо, положили все мясо и кости Пелопа в котел и поставили его на ярко пылавший огонь. Гермес же своими чарами опять оживил мальчика. Предстал он перед богами еще прекраснее, чем был раньше, не хватало лишь у него того плеча, которое съела Деметра. По повелению Зевса великий Гефест тотчас изготовил Пелопу плечо из блестящей слоновой кости. С тех пор у всех потомков Пелопа ярко-белое пятно на правом плече. 
По версии, плечо съела Фетида. Либо его съели Арес и Деметра. Плечо приладила Клото (по Пиндару) либо Рея. Возможно, что Пелопом полакомились вообще все небожители.

Это преступление Тантала переполнило чашу терпения великого царя богов и людей, Зевса.

Громовержец низвергает  Тантала в мрачное царство своего брата Гадеса – в Аид; там он и несет ужасное наказание. Мучимый жаждой и голодом, стоит он в прозрачной воде. Она доходит ему до самого подбородка. Ему лишь стоит наклониться, чтобы утолить свою мучительную жажду. Но едва наклоняется Тантал, как исчезает вода, и под ногами его лишь сухая черная земля. Над головой Тантала склоняются ветви плодородных деревьев: сочные фиги, румяные яблоки, гранаты, груши и оливы висят низко над его головой; почти касаются его волос тяжелые, спелые грозди винограда. Изнуренный голодом, Тантал протягивает руки за прекрасными плодами, но налетает порыв бурного ветра и уносит плодоносные ветки. Не только голод и жажда терзают Тантала, вечный страх сжимает его сердце. Над его головой нависла скала, она едва держится и грозит ежеминутно упасть и раздавить своей тяжестью Тантала. Так мучается царь Сипила, сын Зевса Тантал в царстве теней, вечным страхом, голодом и жаждой.

«Le festin donné aux dieux par Tantale» (Праздник, подаренный богам Танталом), Hugues Taraval,1767. Не совсем понятно, что за «праздник» имел ввиду автор (видимо пир, где Тантал предложил богам в качестве трапезы своего сына Пелопа). Тантал тут в цепях, лицо Зевса выражает гнев, Гермес его крепко держит…

Кстати, Пелоп после воскрешения рос на Олимпе в обществе богов. Отличаясь красотой, стал возлюбленным Посейдона. Посейдон подарил ему крылатую колесницу, которая могла мчаться по морю. Стал царем Писы, назвал страну Пелопоннес. Скипетр, который Гефест сделал для Зевса, Гермес передал Пелопу. Этот скипетр хранился в Херонее, его нашли на границе Херонеи и Панопеи, ему приносили жертвы.

Пелоп и Гипподамия на колеснице, рисунок на вазе

То, что Пелоп в Элиде почитался наряду с богами и что ему приносили в жертву черных баранов, позволяет предполагать, что Пелоп был местным хтоническим божеством, утратившим свое значение при создании общегреческого пантеона. Не пересказывая всю его историю, надо отметить, что он также в какой-то мере пошел по стопам своего отца Тантала и наломал немало дров.

Сказания о нем и несчастьях его рода — излюбленные темы греческих трагиков.

Вообще, весь род Тантала был проклят: его внуки Атрей и Фиест оспаривали власть в Микенах. Атрей победил, но этого ему было мало: он убил детей Фиеста и угощал их мясом гостей на пиру. От кровосмесительной связи Фиеста с дочерью Пелопией родился Эгисф, который убил Атрея и его сына Агамемнона. Агамемнон поплатился за то, что принес в жертву Артемиде свою дочь Ифигению. Когда Агамемнон вернулся с троянской войны, его жена Клитемнестра вместе со своим возлюбенным Эгисфом убили его. Дети Клитемнестры и Агамемнона, Электра и Орест, по совету оракула, убили свою мать и ее сообщника.

Множество внуков и внучек Тантала (по разным свидетельствам, от 7 до 20) были расстреляны из лука Аполлоном и Артемидой, поплатившись за гордыню их матери Ниобы, которая похвалялась детьми перед Лето. Сама же Ниоба с горя обратилась в камень.

Генеалогия

Таким образом, миф о Тантале создает образ жестокого и тщеславного героя, который своей гордыней и желанием быть на одном уровне с богами Олимпа погубил не только свою судьбу, но и судьбу своего сына. Сам миф пронизан многими примерами неблагодарности и неуступчивости Тантала. Символичность поведения сына Зевса заключается в первую очередь в том, что не было на земле никого, кто был бы богаче и счастливее царя Тантала, но, несмотря на все  привилегии дарованные богами Олимпа,  глупец Тантал возгордился и не оценил по достоинству доброту небожителей, за что был жестоко наказан. Образ Тантала выступает в роли глупца, который  необдуманно играет с огнем, каждый раз проверяя терпение богов  своими провокационными  проступками, характер которых носит все более и более изощренную форму. Миф о Тантале гласит о том, что не стоит испытывать судьбу, иначе она жестоко накажет. Каждый негативный поступок против богов, изобличает какой-либо человеческий порок. 
Например, когда Тантал не хранил тайны, которые поверял ему отец его Зевс, говорит о болтливости и злословии рода человеческого. Из лучших побуждений, Зевс, предложил своему сыну исполнить любое его желание, но горделивый Тантал отверг его предложение, демонстрируя, каким может быть высокомерным и тщеславным человек. Сокрытие преступления, кражи золотой собаки, характеризует Тантала как предателя и обманщика, по отношению к своему родному отцу.

Образ и символ мифа о Тантале несет изобличающий смысл о том, что злодеяние и преступления против добродетелей будут жестоко наказаны, если не физическими муками, то моральными.

Возможно, что поступки Тантала являются отражением нарушения основных заповедей или грехов (алчность, гордыня, не кради, не обмани, не убей и т.д..), которые позже были заимствованы и отчасти переработаны еврейской и христианской традициями.

Жизнь его и поступки не были забыты и нашли свое отражение в различных литературных произведениях древности. Миф о Тантале был обработан Софоклом, но, к сожалению, его трагедия «Тантал» до наших дней не сохранилась, осталось лишь упоминание. Платон неоднократно писал и рассказывал о герое мифа, а также позднее его вспоминали греческие и римские мифографы.

Тантал стал действующим лицом трагедий Фриниха и Пратина «Тантал». Его поучительная судьба вдохновила Аристия и Аристарха Тегейского на создания произведения «Тантал» и даже у Сенеки в его трагедии «Фиест» появляется тень Тантала.

Миф о Тантале не оставил равнодушными и художников. Первым его изображение было выполнено греческим художником Полигнотом, который изобразил героя страдающим в Аиде. Позднее сына Зевса стали изображать на вазах: вазописец Клеофрада (около 500 - 490 гг. до н. э.), а также  убиенного Пелопа, сына Тантала.
Художники эпохи Возрождения и Нового времени - часто использовали сюжет наказания Тантала.

Ассерето Джоаккино, Тантал

Giovan Battista Langetti, Тантал

Giovan Battista Langetti, Тантал

Bernard Picart, Тантал (до 1733)

Тициан, Тантал (1550-е)

Мозес Жан-Батист, Тантал

Джозеф Хейнц, Тантал (1535)

Хендрик Гольциус, Тантал (из серии "четыре позора")

Автор ?, около 1500

Имя героя греческого мифа не оставило равнодушными не только людей искусства, но и представителей науки.

В начале 19-го века шведский химик Андерс Густав Экерберг (Anders Gustaf Ekeberg) (1767−1813) пытался выделить новый химический элемент из минерала колумбита. Это было время, когда новые элементы сыпались на химиков, как из рога изобилия. Вот и Экерберг выделил новый элемент, и даже имя ему придумал – «колумбий». А дальше начались непонятки. Выделенный «колумбий» как бы менял свои свойства от эксперимента к эксперименту. Изрядно намучившись, Экерберг переименовал колумбий в тантал –именно из-за трудностей получения этот элемент был назван по имени Тантала. Однако муки химиков продолжались до середины 19-го века. Только в 1844 году было четко доказано, что танталу в природных соединениях сопутствует еще один элемент, очень на тантал похожий, но все же другой. Этот элемент стали называть ниобием – по имени дочери мифического Тантала, Ниобеи. 

Миф о Тантале породил известные крылатые выражения, которые ярко отразили итог его жизненного пути и прочно влились в повседневную речь людей.

Танталовы муки (муки Тантала)  - мучения, вызываемые близостью, кажущейся достижимостью желаемого и невозможностью осуществления, нестерпимые мученья от сознания близости желанной цели и невозможности ее достигнуть. Следствием негативного поведения Тантала по отношению к богам Олимпа, стало его нескончаемое мучение в Аиде, которое породило это выражение. Но необходимо отметить, что до этого устойчивого словосочетания, было еще одно. А именно «чаша терпения переполнена» - эта фраза отражает состояние человека на пике эмоциональной напряженности и гнева. По греческой теории, данное выражение стало крылатым после того, как Зевс громовержец долго терпел высокомерие своего сына Тантала. Но его всепрощению настал конец, после жестокого преступления Тантала -  убийства своего сына Пелопа.

Миф о Тантале преподает урок и гласит о том что нужно бороться с гордыней и тщеславием в своей душе, быть благодарными и ценить все хорошее, что нас окружает, стараться не испытывать судьбу и не пытаться ее обмануть.

*

Имя Тантала так или иначе связано с понятием «талант» –  от др.-греч. τάλαντον, лат. Talentum – единица массы и счетно-денежная единица, использовавшаяся в античные времена в Европе, Передней Азии и Северной Африке. Этимология: восходит к праиндоевропейскому *tel-, *tol- «нести».

Слово «талант» ассоциируется: 1) с удачей - через богатство; 2) с посильностью или непосильностью - через «ношу для одного»; 3) с ритмом и мерностью; 4) со скорбью телесного и духовного; 5) со стойкостью телесного и духовного; 6) с (подневольным) трудом, в котором нейтрализуются обычно противопоставляемые активность и пассивность; 7) с пространственно-временной гармонией и справедливостью (пряжа, весы). Список этот, разумеется, открытый, доступный уточнению и расширению, но какую-то приближенно обобщающую картину он все же создает.

С наибольшей полнотой эта множественная семантика отражается в имени Атланта (Ἄτλας) – могучего титана, держащего на плечах небесный свод. Его имя весьма актуального для греческой мифологической традиции персонажа, чье имя столь же традиционно возводится к «tlēnai», что согласуется и с основной космологической функцией Атланта как axis mundi. Он – «omōphoros», что можно передать через «stathomos + zygos», т.е. статуарный Т-образный облик Атланта сходен с уравновешенными весами, а мерное вращение небосвода возвращает к ряду «stathmoi- zyga-talanta». С Атлантом связана тема посильности и непосильности, так как тяжкая его ноша традиционно толкуется как кара за вражду с Зевсом, что находит выражение и в его последующих конфликтах с Гераклом и Персеем, сыновьями Зевса, - тут сразу возникает столь знакомый мотив борьбы Громовержца с Противником: в категориях основного мифа Атлант, несомненно, является аллоперсонажем Змея, а взгроможденный на него груз небес - навязанное извне бремя, требующее стойкости и мучительное по сути.

Уже Платон объясняет имя Тантала через «talantos» (из-за непомерности его страданий) и через «talanteia» (из-за подвешенного над ним камня), т.е. "Танталовы муки" (Crat. 395 de)17, - в отличие от большинства этимологий «Кратила», данная этимология лингвистически корректна (ср. "tantaleia" из "talanteia" и другие примеры этой же метатезы), а потому принята и новоевропейскими этимологами, тоже возводящими имя Тантала к корню «tala/tlē». Однако ввиду многозначности этого корня и сложности мифа о Тантале представляется важным не сводить вслед за Платоном то и другое к пресловутым мукам, но вынести за скобки эту самоочевидную тему и рассмотреть мифологический образ Тантала подробнее и соответственно сюжетной последовательности предания. Итак, Тантал до своего преступления ассоциируется (как и талант) прежде всего с удачей (избранничеством) и богатством (пиршественным изобилием), причем второе является следствием первого, но первое никак не мотивировано, потому что избранничество не мотивируется никогда. Особенность Тантала как избранника в том, что любим он не одним богом, а всеми богами, т.е. он – избранник по преимуществу, что и позволяет ему (единственному из смертных и единственному из мифологических избранников) пировать с олимпийцами. Отсюда интересная трансформация темы «посильности-непосильности»:  если большинству избранников ноша их едва по силам, а иным (как Кассандре) и не по силам, то ошибка Тантала как раз противоположного свойства – ему не удается нести свое бремя, как должно, потому что он не чувствует его тяжести и в результате пытается не отказаться от божественной любви, но злоупотребить ею и так проявляет дерзость (etalasse), за которую и наказан. Само преступление Тантала, как и преступления других «первогрешников» (термин В.Н. Топорова), Сизифа, и Иксиона (которые, впрочем, в отличие от Тантала - не избранники), заключается в нарушении гармонической мерности космоса: Сизиф хочет обмануть смерть и так воспрепятствовать нисхождению душ в преисподнюю и соответственно смене поколений; Иксион хочет кощунственно нарушить брачные нормы и даже в результате неудачной его попытки на свет появляются необычные существа (кентавры); Тантал хочет накормить богов запретной для всех пищей (человечиной) и при этом заполучить запретные для смертных нектар и амвросию, благодаря которым боги остаются богами - вечноюными и бессмертными. 
Была предложена реконструкция мифологемы нектара, где нектар интерпретировался как «мертвая вода», т.е. молодильное зелье (для богов) или бальзамирующее средство (для людей), ритуальной эпифанией которого является мед, действительно широко использовавшийся в греческом погребальном обряде.

Однако мифология меда весьма многообразна, так что мифологема нектара – только одна из ее составляющих. С другой стороны, мед всегда остается медом, т.е. «медовые» мифологемы доступны отождествлению, а стало быть, нектар может быть отождествлен с медом поэзии (предлагались и другие основания для отождествления «шаманского дурмана» с напитком богов, но на фоне тождества «мед-мед» они представляются второстепенными), т.е. еще и как «methy». Тогда попытка Тантала завладеть божественным медом может быть интерпретирована как попытка присвоить себе шаманское (но находящееся во владении богов) всеведение – как бы в качестве естественного добавления к избранничеству. Однако Тантал существует только в качестве героя священной истории, причем миф о нем – «первогрешнике» - даже не связывается с «проклятием Пелопидов», его прямых потомков («проклятие» иногда возводится к преступлению Пелопа), или с гибелью Ниобеи, его родной дочери. В предании Тантал фигурирует только рядом с двумя другими первогрешниками, хотя отличается от них (как и от других заключенных в Тартаре преступников) претерпеваемыми им мучениями, не зря оказывающимися такой важной частью мифа о нем.

Действительно, преступление Тантала в любом случае может быть понято еще и как осквернение пира богов – и за это он мучим голодом и жаждой, усугубляемыми вечно ускользающей возможностью наесться и напиться. Назначенная Танталу казнь достаточно уникальна, так как обычно кара не пародирует преступления, более того, сходные преступления караются по-разному (Иксион страдает на пыточном колесе, Тития терзает коршун, Сизиф занимается тяжелым и бесполезным трудом), а разные сходно (тот же Титий и Прометей). Но если уж в случае с Танталом присутствует в целом нетипичное «голод за еду, жажда за питье», то соответствующей интерпретации требует и камень. Представляется, что камень – это бремя за бремя, т.е. непосильная (падение камня «убьет» Тантала) тяжесть за поруганное избранничество, участь за участь, имя ("tanataleia" Платона) за имя.

Отмечалось, что «мифопоэтическая напряженность темы» порой приводит к ситуации, «когда образ и имя взаимоопределяют друг друга и раскрывают потенциальную глубину темы, или, говоря точнее, кристаллизуют самое эту тему» - как пример такой кристаллизации и рассматривается имя Тантала, но производимое от «tenyō». Оставаясь в рамках данной концепции, однако следуя традиционной этимологии, можно добавить к Танталу уже упомянутого выше Атланта - оба эти персонажа с их взаимоопределяющими именами и образами были вполне освоены более поздней рефлектирующей традицией. «Атлант» и «Тантал» - имена собственные, причем однозначные, так как тезок ни у одного из этих героев нет.

*

Из сборника статей «ПАЛЕОБАЛКАНИСТИКА и АНТИЧНОСТЬ», «Миф о Тантале», В.Н.Топоров

Еще со времени античности образ Тантала и само его имя привлекают к себе особое внимание. Их не просто принимают к сведению как данное и нечто окончательное, уже завершенное и даже не просто интересуются ими, но пристально всматриваются в них, узревают нечто важное, не до конца, однако, понятное и тем более понятое, испытывают от этого некую обеспокоенность или даже тревогу, ищут и в образе Тантала и в самом его имени намек на лишь частично вырисовывающуюся парадигму человеческого поведения в ключевой ситуации, несущую какой-то очень существенный урок. Актуальность мифа о Тантале сохраняется и сейчас, в XX веке, — и не только по «историческим» основаниям (привязка Тантала к конкретной местности, по крайней мере по происхождению, и к определенным топографическим локусам – Лидия, Сипил, Тмол, Пактол и т.п.), которые всегда придают мифу особый колорит  «истинности» («так было на самом деле») или по основаниям типологического характера (отнесение Тантала к «стадиально»  ранней, «доклассической» эпохе и к кругу «первогрешников» — Сизиф, Иксион, Титий и др. ), но и по собственно мифологическим (семантика мифа, его функция и прагматика) и духовно-нравственным основаниям. И именно последние объясняют тот, казалось бы, парадоксальный и уже во всяком случае кажущийся неожиданным факт особого интереса к образам великих грешников и великих страдальцев – Тантала, Сизифа или Иксиона, большего, чем интерес к совершеннейшим образам классического Олимпа – Зевсу, Аполлону или Афине, сама законченность, «окончательность», так сказать, официальность которых осложняет попытки создания новых творческих версий.

В ряду «отверженных» мифологических образов Тантал один из первых и при этом самых интересных, богатых и назидательных. Лишь некоторые особенности этого образа и связанных с ним мифопоэтических версий надлежит указать сразу, поскольку они существенны и для поздних рецепций этого античного образа. Прежде всего показательны многовариантность и разноречивость сведений о Тантале, отсутствие (или неизвестность) достаточно ранней и полной фиксации «Танталова» мифа (и в этом отношении утрата трагедии Софокла о Тантале – невозместимая потеря), некая «логическая» незаконченность, несбалансированность мифологического материала об этом персонаже и строимых на его основе сюжетных схем и смысловых конструкций – при том, что сама тема Тантала, похоже, преподносилась античному сознанию как нечто глубоко и интимно связанное с какими-то очень важными нравственно-этическими проблемами, имеющими непосредственное отношение к человеку на пороге «самостояния» его, касающимися его положения – реального и чаемого - в мире, управляемом судьбой и волей богов, а также вопросов преступления и наказания, вины и долга, шире – выбора пути в духовно-этическом пространстве. Мифопоэтическая напряженность темы о Тантале, постоянно присутствующая и всегда ощущаемая «коллизийность» каждого шага в ее развитии, необратимость совершающегося и максимальность ставки, «титанизм» отношений Тантала и к богам и к людям – все это отсылает именно к той предельно суггестивной ситуации, когда все напряжено до крайности, все чревато неожиданностью, когда образ и имя в высокой степени взаимоопределяют друг друга и тем самым раскрывают последние глубины темы или, говоря иначе, кристаллизуют самое эту тему во всей полноте ее потенций и в максимуме ее жизнестроительных смыслов.

В «сильных» мифопоэтических ситуациях, возникающих в текстах с определенным уровнем «энергетичности», разнообразие этимологических объяснений ключевого имени, как указывалось раньше, в принципе соответствует множеству мифологических мотивов, связываемых с персонажем, являющимся носителем подобного имени. Миф о Тантале – из числа таких ситуаций и таких текстов. Поэтому только что сказанное относится и к имени этого персонажа – Танталос (Ταvταλος). Но этим именем обозначается не только герой мифа, о котором речь пойдет далее, т.е. сын Зевса и Плуто, отец Пелопса, Ниобы и др., царь Фригии, нанесший оскорбление богам и т.п. Он лишь основной и, можно сказать, «исходный» носитель этого имени. Помимо него этим же именем мифопоэтическая традиция награждает сына Амфиона и Ниобы, пораженного вместе со своим братом Федимом стрелой Аполлона , и сына Фиеста, первого мужа Клитемнестры, убитого Агамемноном (Еврипид). Но в обоих последних случаях речь идет о «переходящем» в роде Танталидов имени, отсылающем к прародителю-родоначальнику, первому из Танталов и относящемся соответственно к внуку и правнуку этого Тантала. Более того, Танталидой именуется и дочь Тантала Ниоба  в соответствии с именем Танталид (Тαντάλίδης), обозначающем сына Тантала, и вообще с названием всего Танталова рода – Tανταλibeς и, как можно полагать, исходя из типологических параллелей (название рода = название родового локуса, пространственная проекция множества членов рода, родового «тела», состава) и из собственно греческих (античных) данных, сам соответствующий локус этого рода, ср. Танталиду , легендарную древнюю столицу Меонии, расположенную на берегах реки Герма, тоже в «локусе» Тантала, и уничтоженную во время землетрясения ; с именем Тантала связано и название озера, образовавшегося на месте исчезнувшего города, а также горы на Лесбосе.

Древность имени Τάνταλος бесспорна. Об этом свидетельствуют и его структура отражающая хорошо известный индоевропейский тип, и, видимо, ранняя фиксация его уже в микенском ta-ta-ro, выступающем в качестве антропонима. Об архаичной генеалогии этого Nom. propr. свидетельствуют и другие факты. В частности, именно она хорошо объясняет два сходных круга явлений — известную смазанность границ между ономастической и топонимической сферами, с одной стороны, и топономастической и апеллятивной сферами, с другой, при употреблении комплекса Τάνταλ . Ср. соответственно названия Танталова города и озера (и гор, по крайней мере в реконструкции), и имя самого Тантала, а также апеллятивы типа τανταλεία (Plat.) ’подвешенность’, ’висение в воздухе’ , т.е. своего рода «тантальство», при глаголе τανταλοω ’размахивать’, ’раскачивать’, ’болтать/ся/’,букв. «танталить» (или иначе – Тантал как «раскачивающий/ся/» и т.п.).

Платон предлагает целый ряд конкретных примеров «правильных» имен, и анализ имени Тантала, в котором уже намечены две основные семантические мотивировки этого имени, занимает одно из центральных мест. Беседуя с Гермогеном, Сократ в качестве наиболее достоверного и надежного примера, подтверждающего его мысль, обращается к Танталу: «И имя Тантала всякий сочтет правильным и соответствующим природе, если то, что о нем рассказывают, правда». На вопрос своего собеседника («А что именно?») Сократ отвечает: «Еще при жизни с ним приключилось много ужасных несчастий, после чего в конце концов все отечество его целиком было разорено, да и в Аиде это болтание (ταντάλεία) камня туда-сюда над его головой удивительно созвучно его имени. А просто, видимо, кто-то, желая назвать самого уж бесталанного (ταλάντατον) человека, слегка скрыл свое намерение, назвав его Танталом (Ταvταλος). Это имя и закрепила за ним прихоть молвы. Мне представляется, что и тому, кто по преданию был отцом его, Зевсу, прекрасно подходит это имя».

Возвращаясь к этимологическим идеям Платона относительно имени Τάνταλος, нужно подчеркнуть одну важную деталь, которая восходит к объяснению греческого философа и оказалась практически усвоена этимологами XX в. Речь идет об исходном для имени Тантала элементе ταλ-. Он очевиден при гипотезе, согласно которой имя этого мифологического персонажа мотивируется идеей страданий, мучений, ср. ταλάς  ’страждущий’, ’мучительный’, ’горемычный’, ’несчастный’, ’злосчастный’ и т.п., отчасти ’терпеть’, ’испытывать’, ’переносить’; ’страдать’ и др.,  ’терпеливый’, ’выносливый’, но и ’бедственный’, ’гибельный’, ’страдающий’ и т.п. Но и другая выдвинутая Платоном гипотеза не исключает ταλ- в качестве исходного элемента, поскольку наряду с ταvταλεια существует varia lectio ταλαvτεια (к идее равновесия, баланса ср. ταlαντον , -а ’весы’ и т.п. и далее  ср. нулевой вокализм в др.-инд. m/a ’весы’, tulayati, гот. pulan, др.-в.-нем. dolèn и т.п.

Суть объяснения имени Ταvταλος, заключается в указании новой семантической мотивировки. Она связана с самым распространенным мотивом, относимом к Танталу уже в древности и лучше всего усвоенном в поздней европейской культуре.  Таковым оказывается мотив «протянутой руки» . Если его нельзя назвать ключевым в отношении всего мифа, то он, несомненно, самый сильнодействующий в той части, где говорится о наказании Тантала. Речь идет, вероятно, о самой большой и острее всего воспринимаемой «муке» этого персонажа: стоя по горло в воде, он тянется(протягивает руки) к плодам, свисающим с ветвей, он тянется губами к воде, но и то, и другое ускользает от него. Психологический нерв этого мотива определяется двумя контрастами — между прежним богатством («всеобладанием») Тантала и его теперешней бедностью («вселишенностью») и между близостью и, казалось бы, очевидностью успеха (вот-вот рука коснется плода, достигнет, схватит и присвоит его себе) и внезапным крахом в самый последний момент. Впервые именно эти муки (без упоминания об угрозе падения камня) описаны в «Одиссее» :

Видел потом я Тантала, казнимого страшною казнью:

В озере светлом стоял он по горло в воде и, томимый

Жаркою жаждой, напрасно воды захлебнуть порывался.

Только что голову к ней он склонял, уповая напиться,

С шумом она убегала; внизу ж под ногами являлось

Черное дно, и его осушал во мгновение демон.

Много росло плодоносных дерев над его головою,

Яблонь, и груш, и гранат, золотыми плодами обильных,

Также и сладких смоковниц, и маслин, роскошно цветущих.

Голодом мучась, лишь только к плодам он протягивал руку,

Разом все ветви дерев к облакам подымалися темным.

(Песнь XI, ст. 581)

Разумеется, есть версии, как, например, у Пиндара или Еврипида, где акцентируется другое наказание (камень, висящий над головою и угрожающий падением), выпавшее на долю Тантала, или же упоминаются и наказание голодом и жаждой, и наказание висящим камнем- скалой (как у Аполлодора), но мотив безуспешно протягиваемой руки остается все-таки основным и более глубоко укорененным как в древнегреческой мифопоэтической традиции, так и в самом мифе о Тантале. Прежде всего нужно помнить, что само наказание Тантала, характер его (вечно неудачный захват жизненно необходимого, ради чего и протягивается рука ) обратным образом отражают то, что ему удалось однажды во время пиршества богов — протянуть руку к амвросии и нектару, дающим вечную жизнь и молодость, и схватив их, похитить, нарушив божественный закон. Вечная жизнь и вечное счастье обернулись для Тантала вечной мукой. Обладатель божественной пищи теперь лишен самой насущной и любому человеку доступной пищи. Бессмертной, т.е. непрекращающейся, оказалась не жизнь, но страдание.

Флавий Филострат, обращаясь к теме Тантала, подчеркивает два существенных мотива — жест протягивания еды (pendant к еде в мифе) и причину наказания: «С этими словами Иарх указал на стоявшее слева от себя изваяние: на нем было написано TANTAΛ. Изваяние это […] изображало мужа лет пятидесяти […] – он приветливо протягивал чашу, по размеру годную одному жаждущему, а в чаше той бурлил […] некий таинственный напиток».  Приходится предположить, что Тантал гоним поэтами не за невоздержанность языка, но за то, что поделился с людьми нектаром» («Жизнь Аполлония Тианского» , кн. 3, 25).

Нарушающее закон даяние людям того, что принадлежит богам, приводит субъекта даяния, Тантала, к лишению его богами и того, что принадлежит людям. «Структура» преступления инвертируется в «структуру» наказания. Наличие этой обратной связи и «предметный» аспект преступления глубоко прочувствовал и отразил в своей мифопоэтической версии Пиндар:

В безысходной жизни он окутан мучением, / Четвертым к трем - /Потому что он похитил у вечноживущих / Для сверстных себе застольников / Нектар и амвросию, / В которых было бессмертие . / Неправ, / Кто надеется, человек, укрыться от ведома бога.

Итак, кража, связанная с кощунственным поруганием святого установления (святотатство – слово, объединяющее оба эти мотива), образует состав преступления Тантала, а образом этого преступления, его наиболее репрезентативным жестом оказывается рука, протяну тая к источникам вечной жизни и вечной юности, о чем можно судить и по тексту о наказании Тантала, основным жестом-символом которого также оказывается рука, протянутая теперь к источникам жизни и силы, хотя и невечным на этот раз, но вечно (постоянно, всегда) их не досягающая.

Этот мотив естественным образом должен передаваться в древнегреческом глаголами, в конечном счете восходящими к и.-евр. *ten- * ton- * tn.-  с исходным значением ’тянуть’, ’про-, вы-, растягивать’ и т.п., а именно τανΰω (τάνυμαι, ср. Perf. med.-pass. Τετανυούαι ’протягивать’, ’натягивать’, ’тянуть’, ’простирать’, ’расстилать’ и т.п., τείνω ’натягивать’, ’растягивать’, ’(рас)простирать’, ’тянуться’, ’длиться’ и т.п., τιταινω ’натягивать’, ’напрягать’, ’протягивать’, ’простирать’, ’тянуть’, ’тащить’ и т.д. (ср. также ταναός ’длинный’ / т.е. ’вытянутый’/, ’долгий’, ’широко простертый’ и др.;  τανυ - как первый член целого ряда сложных слов, τανός ’натянутое’ / напр., веревка /, ’натяжение’, напряжение’ и др.). Любопытно, что уже у Гомера объектом действия, выражаемого этими глаголами, выступают не только лук, вожжи, покрывало, стол и т.п., но и жизнь, пространство, время и т.п. И в древнегреческом и в ряде других индоевропейских традиций (особенно отчетливо в ведийской) это действие, кодируемое элементом *ten-/*ton-, является одним из исходных и основных космологических и космогонических актов; благодаря ему образуется пространство и время как формы существования вселенной и звук-тон (собственно — ’натянутое’ , τανός) как элемент акустического, звукового кода, описывающего вселенную в ее пространственно- временном аспекте. Космическая вервь (шнур), Catena aurea как образ мира и определяющих его связей также нередко передается этим же элементом * ten -/* ton-. Именно в силу таких употреблений этого корня нельзя ограничивать его значение только элементарно-бытовыми и сугубо профаническими ситуациями. Скорее они должны рассматриваться как сниженные образы иератически отмеченных космологических актов «тетического» , основополагающего значения. В этом контексте и кинема «протянутой руки» должна пониматься не только как некое практически необходимое элементарное движение или даже как соответствие определенному душевному импульсу, но и как жест, несущий в своих истоках и в своей основе след мироустроительного деяния (такое допущение, кстати, в высокой степени отвечало бы «космологическому» масштабу Тантала, его «космологическим» претензиям и грехам). Это исходное * ten – действие и символизирующий его и до инструментального (рука) уровня доведенный жест отсылают к аспекту связей в мире, коммуникации, способов и путей «правильного» , «законного» обмена между разными локусами в пределах целого, установления меры (ритуальные измерения с помощью натянутого  шнура, верви в разных архаичных традициях). В этой перспективе Тантал – нарушитель правила и закона, управляющего коммуникацией-обменом: выражаясь *ten—языком, он с-тянул у богов бессмертие и про-тянул богам принесенного в жертву и расчлененного им самим своего сына, и потому, по закону возмездия, он не может уже осуществить и «законного» *ten – действия: протягивание руки к положенной Танталу пище оказывается безуспешным.

Суть предлагаемого здесь решения в возможности понимания имени Тантала как тянущего (протягивающего) руки к тому, что может его спасти – утолить голод и жажду (это простейший случай, реально засвидетельствованный в разных версиях мифа и обнаруживающий, впрочем, и более сложные связи внутри мифа: «протягивание – хватание» как ситуация-рифма), или же – в более широком смысле, предполагающем несравненно более сложную ситуацию, – как пытающегося изменить условия космологического бытия за счет распространения, «растягивания» бессмертной и «юной» жизни, бывшей до тех пор уделом богов, на сферу человеческого смертного и подверженного старению существования (то, что кощунственное «воровство» Тантала имеет в своей основе и человеколюбивые мотивы, подобные прометеевым, сейчас не вызывает сомнений).

Преступление Тантала (похищение бессмертия) сродни поступку Прометея, похитившего огонь, но сравнение их помогает понять и разницу между ними и иной пафос Тантала. Люди приняли огонь Прометея, потому что его богоборчество было ради них, и они отвернулись от Тантала, богоборчество которого было своекорыстно или во всяком случае велось не ради людей. Бессмертие и свобода могут быть обретены только органически, изнутри, в силу внутренних импульсов: «суд огня» вскрывает недостойных их и сурово наказывает тех, кому даже удалось вкусить напиток бессмертия (ср. наказание Иксиона и Сизифа, поглощенных Тартаром и проклявших Тантала за выпавшие на их долю муки). Попытка обрести свободу на этих ложных путях кончается катастрофой и для самого Тантала, но это тотальное крушение всех надежд, действительно, оборачивается для него проблесками знания, точнее – потребностью не просто быть полнотой, избытком, всем в мире, но узнать нечто важное о самом себе.

Нужно полагать, что и имя Ταvταλος в свете основного мотива, связываемого с носителем этого имени, как минимум должно толковаться на мифопоэтическом уровне как обозначение того, кто «тянется – тянется» , т.е. тянется (тянет руки) постоянно, усиленно, изо всех сил. В этом ракурсе Тантал тот, кто «тянется – тянется, дотянуться не может» (подобно тому, как в сказке о репке «тянут-потянут, вытянуть не могут»). Само имя Тανταλος вполне могло бы быть с языковой точки зрения объяснено как интенсивное образование с частичным удвоением – *tαη-t-αΙ-, об усиленно тянущемся, по образцу многочисленных примеров типа *bamb, *gang, *dand, *kank, *раmp, *ναην и др., охотно, кстати, используемых в ономастической сфере. Разумеется, предлагаемое объяснение исходит из того, что имя Тантала индоевропейского происхождения, хотя, строго говоря, его исходный языковой локус и известная нам форма не обязательно греческие. Равным образом речь может идти об анатолийских источниках и соответственно о малоазийском ареале (включая примыкающие к нему острова Эгейского моря ).

Поскольку  «фригийский» царь Тантал связан географически с Лидией, возможность индоевропейской интерпретации этого имени представляется преимущественной.

В данном случае можно напомнить о географическом локусе имени Тантала – Лидия, т.е. западная часть Малой Азии, во-первых, и об исходном статусе  этого имени, во-вторых. Надо полагать, исходя как из общетипологических, так и из конкретных, относящихся к «Танталовой» Лидии соображений, что исходным статусом было не личное имя, но топографический  термин, точнее – пространственно-персональный, комплекс , в котором акцент стоит на «пространственном» по крайней мере до тех пор, пока из него не выделится уже достаточно независимый от условий своего происхождения мифологический персонаж.  В соответствии со сказанным имя Τάνταλος могло, видимо, первоначально выступать как ороним и относиться к какой-то части Сипилийской горной цепи. По имени «Танталовой» горы (или гор) были названы столица Меонии Ταvταλίς и озеро Ύανταλου λίμνη, о которых  сообщает Павсаний в характерном контексте (обнаружение костей Пелопса в этом месте и исчезновение его плечевой кости, играющей, как известно, особую роль в мифе о Пелопсе). Частным, но важным подтверждением этого предположения следует считать название горы на соседнем Лесбосе - Τάνταλος.

В качестве дополнительного аргумента можно сослаться на существующее мнение о связи Тантала именно с горами. В силу всего этого уместно полагать, что исходным локусом могли быть «Танталовы» горы, видимо, своего рода цепь гор или вершин. Цепь, объединяющая горные вершины и предположительно обозначаемая элементом Τονταλ-, в таком случае могла бы быть сопоставлена с генеалогической цепью или нитью Танталова рода. Если это так, т о «ландшафтно-топографическая» и «персонажно-родовая» цепи образуют параллельные явления и допускают рассмотрение их как разных проекций одной и той же исходной схемы.

Привлекает к себе внимание фрагмент из Павсания (V, 13, 7), цитировавшийся ранее по другому поводу, — об озере, названном по имени Тантала и троне Пелопса на Сипильских горах. Гробница (τάφος) по-латински называется sepulcrum (: sepelio), причем не исключены малоазиатские связи этого слова в латинском. В таком случае само название горы с усыпальницей (рядом находилось святилище) отсылает к обозначению этой усыпальницы, оказавшемуся сближенным с оронимом: sep-ul-crum - Σιπ-υλ-ος (см. выше об окаменевшей Ниобе на Сипильских горах и о гибели ее сына Сипила; возможно, Сипильские горы были своего рода усыпальницей членов Танталова рода).

Подобно тому, как имя одного сына Ниобы Тантала соотносится с именем его деда-«первогрешника» и соответственно с топографическим объектом (вероятно, горой; см. выше), имя другого сына Ниобы Сипила соотнесено, судя по всему, с именем его первопредка Сипила и с одноименной горой. Такие «персонажно-топографические» комплексы представлены в этом же самом локусе и другими примерами (ср. Τμώλος – божество горы Тмол и сама гора; Πακτωλός – божество золотоносной реки и сама река и т.п.). В этом контексте почти неизбежным становится предположение, что  Ταvταλος тоже было и именем мифологического персонажа, и названием соотносимого с ним локуса (места). В таком случае само соотношение горных объектов в этом ареале оказывается проекцией мифологических родословных схем (или – при другой точке зрения – «реальным» субстратом мифологизированной схемы). Подчиненность одной горы другой, их общая взаимозависимость напоминают те же ситуации членов генеалогической схемы. Гора рождает гору, как один мифологический персонаж другого.

И здесь еще раз уместно обратиться к имени Тантала, но уже в контексте индоевропейской традиции – мифоритуальной и языковой. Индоевропейский комментарий многое проясняет и в языковой структуре этого имени, и в мифологической и космологической функциях его носителя. Ведийская традиция занимает в этом отношении совершенно особое место. Глагол tan-, букв, ’тянуть’, обозначает одно из главных космологических действий – формирование вселенской длительности во всех ее проявлениях –пространственном, временном, этическом, религиозном и т.п. Эта длительность-протяженность, образующая материю и дух мира, должна пониматься как результат действия, обозначаемого корнем tan-. Бесконечное растягивается (тянется) по всем местам, во все стороны – anantam v i t a t a m purutra (AV X, 8, 12), где vitatam – из *vi-tn-to- 'растянуто'- акцентирует два полюса: внутренний центр и внешнюю периферию, соединяя тем самым единое бесконечное (an-anta-) и множественность (рuru-), в которую развертывается это «едино-бесконечное». То, что является средостением, связью между этими двумя полюсами, и тот, кто осуществляет ее, уподобляются нити (шнуру), мосту, пути, ведущему от человека к богам. Приведенная выше формула показательна в том отношении, что она как бы предполагает субъекта /tan-действия – tan-tar- ’тянутель’, ’растягиватель’ (vi-tan-tar-), развертывающего вселенную из единого центра, в частности, и из себя ; что субъект этой формулы может пониматься как изофункциональный Танталу персонаж – своего рода (Рас-Тантал,  растягивающий космологическое ядро, вселенское единство, с той же «внутренней» формой при генетически общем корне *ten-); что, наконец, «танталическая» семантика этой формулы подкреплена звуковым образом субъекта tan-действия, представляющим по сути дела анаграмму имени ведийского аналога греческому Танталу (anantam vitatam ...Tanta).

«Растянутый» некогда Первотворцом мир, тем самым и созданный, нуждается в сохранении этого состояния, и для этого нужны средства и способы воспроизведения начального космогонического акта. Жертвоприношение как раз и предназначено для этого: жертва, уходя с земли на небо, как бы растягивает нить (tanturn a tan – ’протянуть нить’, - как говорится в связи с жертвенным быком), символическим образом которой выступает важнейший атрибут жреца – брахманский шнур.

Путь жертвы, ее «протянутость» как бы восстанавливают космическое тело (tanu-) , натяжение космической ткани (tаntu-, tаntra-, tan & tаntun), а преодоление пути образует одно из основных мироустроительных и мироподдерживающих движений. Поэтому не случайно, что глагол tan- и обозначаемое им действие обладают удивительно широкой валентностью: «растягивается», «протягивается» вселенная, земля, небо, воды , путь, ткань, нить, пространство, время, свет, молитва, жертва, род  и т.п. Жертва, связанная с ее устроителем, уподобляется нити, протянутой к богам. Но в ответ на людское даяние - жертву люди ждут для себя от богов «божественного», хотя бы добровольно даруемой доли его. Поэтому нить мыслится и как протянутая к людям, ибо только двусторонний, добровольный, благой обмен обеспечивает реальность этой нити (tantu-). Эта презумпция важна для понимания греха Тантала: призванный своим положением и замыслом быть этой связующей нитью, посредником между богами и людьми, Тантал «преступил» вечный закон, поставив себя на место богов (средство, возомнившее себя целью и источником) и решив даровать людям принадлежащее богам бессмертие, но не как посредник, а от себя. Именно для этого он совершает жертвоприношение , но оно тоже преступление и грех, так как его цель, смысл и форма непоправимо искажены неумением ограничить свою самость, незнанием своих возможностей, своего предела, установкой на захват и, следовательно, на насилие.

*

Танталов комплекс

Характерное проявление данного комплекса в том, что индивид добивается каких-то чувств, какого-то отношения от других людей и у него создается (спонтанно или в результате усилий других) иллюзия возможности достичь своего; он прилагает массу усилий, однако в последнюю минуту, когда должна «последовать награда», выясняется, что что-то было «не так» и что все его старания напрасны. 

Э.Берн при создании своей системы сценарного анализа охотно использует примеры из древнегреческой мифологии. Сценарий «Никогда» основан на мифе о Тантале. Его суть – запрет на самое желанное.

У людей, находящихся в этом сценарии, воспитанием наложен запрет на любовь или на секс. Тем, кому запрещена любовь (первый вариант сценария), испытывают Танталовы муки из-за ее отсутствия и, чтобы избежать их, неосознанно выбирают, например, профессии, связанные с частыми командировками, становятся моряками дальнего плавания. Их можно встретить среди представителей преступного мира. 

Второй вариант сценария связан с запретом на секс, но с разрешением на любовь. Такие люди выбирают профессии, налагающие запрет на секс, но разрешающие любить. Это монахи и монахини, священники католической церкви. Их Танталовы муки хорошо описаны в художественных произведениях. Э.Берн подчеркивал, что иногда от такой жизни хочется броситься с небоскреба. Нередко запрет на секс нарушается, но ничем хорошим это не кончается. Танталовы муки продолжаются. 

С чего начинается история Тантала? Он – любимец богов, сын Зевса, правит богатым городом, счастлив, и все у него изобильно и хорошо.

Рождается ребенок, он любим родителями, родственниками, благополучная жизнь, и все у  него замечательно. У него настолько все хорошо, что ему и нечего пожелать, когда Зевс предлагает исполнить любую мечту. Но уже в начале истории начинается и та ее линия, которая затем закономерно приведет к трагическому финалу.

Тантал искренне верит, что он равен и едва ли не превосходит богов.

Так бывает, что ребенок в силу отсутствия опыта, или в силу природных способностей, которыми действительно потенциально превосходит родителей, может начать думать, что он равен им, или даже умнее их, сильнее и лучше.

В более печальном варианте родители психологически занимают роли детей, а на реального ребенка перекидывают ответственность за принятие решений.

«Он сказал, что хочет учиться музыке.» — это может быть желанием ребенка, которое поддержали родители. А может быть его волевым решением, одним из множества, которые принимает ребенок, подсознательно чувствуя, что отвечает за всю семью, или за свою жизнь, как минимум.

Именно здесь, в точке смещения реальных возможностей в сторону иллюзорных и непосильных происходит формирование драйвера «будь сильным». Ребенок решает, что ему необходимо быть сильным, сильнее своих родителей, и тогда он со всем справится. А его фактическое окружение очень долгое время продолжает подтверждать его особый статус, как если бы Тантал действительно превосходил богов, хотя это и не так. И как если бы ребенок был сильнее своих родителей – и это никогда не так.

Вторая ошибка, которая следует из первой, допущенная Танталом – он принимает любовь к нему за слабость богов.

Тоже очень частая история, когда родители доверяя своим детям, продолжая любить их, несмотря на ошибки или начинающееся хамство детей, продолжают одаривать их всеми благами, не замечая, что дети принимают ошибочное решение о своей вседозволенности, непобедимости, о том, что они сильнее богов.

История продолжается. Тантал, пресыщенный изобилием, по каким-то причинам решает укрыть золотую собаку, которую украл его друг из храма Зевса. Это продолжает его линию отношений с богами.

Раньше он рассказывал людям секреты богов, которые допустили его на свои советы. Угощал своих смертных друзей амброзией и нектаром.

И никаких сигналов об отношении богов к его поступкам он не получал. Более того, они продолжали любить его и осыпать благами, то есть, их сообщение было «так можно, продолжай».

Тантал не просто спрятал краденную  реликвию отца. Он поклялся страшной клятвой, что ничего не прятал, и у него нет золотой собаки.

Следующий этап жизненного сценария Тантала – он переходит все границы, убивает сына, и пытается накормить богов блюдами из его тела, уверенный, что они ничего не поймут.

Даже если сделать поправку на традиции древних по любому удобному поводу приносить своих детей в жертву, и попробовать перевести на современный язык то, что сделал Тантал, то это могло бы быть что-то вроде: продать боевые награды деда и на вырученные деньги купить подарки родителям и т.д.

Чаша терпения Зевса переполняется, и, устранив урон (оживив сына Тантала) главный бог древних греков наказывает любимца богов.

Ему определена суровая участь в подземном царстве Аида. Он испытывает жажду, голод и страх, но никак не может напиться и насытиться. Приблизившись к желаемому, он его утрачивает. Вода исчезает, еда исчезает. И лишь огромный камень продолжает нависать над ним, угрожая упасть и раздавить.

В реальной жизни это зачастую выражается в том, что человек теряет хорошую работу, где его любили и уважали, и много позволяли, и остается в голоде и жажде, и с нависшим камнем (серьезными обязательствами).

Балованный в отношениях человек обнаруживает себя в одиночестве и никак не может найти и завязать новые связи. Талантливый поэт и музыкант не находит слов, чувств и смыслов, перестает творить, писать. Писатель попадает в полный творческий штиль. У успешного и востребованного адвоката как по волшебству исчезают клиенты и он никак не может привлечь новых. Женщина или мужчина становятся словно невидимкой для противоположного пола.

Когда-то живший в золотом дворце, пировавший с богами, и утолявший голод и жажду нектаром и амброзией, но не ценивший своего счастья, теперь лишен даже малого благополучия и обречен на мучения –хотеть и не достигать желаемого.

***

Источники :

Н. Кун, «Легенды и мифы Древней Греции» ;

Е.Г. Рабинович, «Мерное бремя» ;

В.Н.Топоров, «Миф о Тантале».

Wiki