Есть три книги посвященные
трем женским персонажам из библейской мифологии, позволяющие лучше других
увидеть некоторую специфическую миссию женщины: история Есфири (или Эсфирь, ивр.
אסתר, Эстер), Иудифи (или Юдифь, ивр. יהודית, Йехудит) и Руфи (ивр.
רות, Рут).
Книга Есфирь – книга,
входящая в состав еврейской Библии (Танаха) и Ветхого Завета. Восьмая книга
раздела Ктувим еврейской Библии. В Книге Эсфирь рассказывается о подвиге
женщины, спасшей своим самоотвержением и при помощи двоюродного брата Мардохея
еврейский народ от неминуемой гибели.
Книга Иудифи – книга, в
входящая в состав Ветхого Завета православии и католицизме, но отсутствующая в
еврейской Библии (Танахе) и не входящая в Ветхий Завет в протестантизме. В православной
церкви относится к неканоническим книгам, в католицизме – второканоническим, в иудаизме и протестантизме
– апокрифическим. Описывает историю о
спасении прекрасной и благочестивой израильтянкой Иудифью своего отечества от
Олоферна, военачальника Навуходоносора.
Книга Руфи – книга, входящая
в состав еврейской Библии (Танаха) и Ветхого Завета. Пятая книга раздела Ктувим
(Писания) еврейской Библии. Описывает историю моавитянки Руфи – праведницы, прабабушки
(праматери) царя Давида, образ которой символизирует исключительную преданность
и праведность вхождения в еврейский народ.
*
Книги Есфири и Иудифи можно
определить словом «мидраш», то есть повествования, легенды, которые надлежит
изучать и объяснять. Тексты, рассказывающие нам эти истории, являются плодом
поиска и пытаются донести некое учение. Они — дело рук комментаторов и
учителей, размышляющих над подлинными или вымышленными событиями. Мидраш — это
особый мысленный взгляд на историю и священные тексты. Автор стремится с
помощью множества намеков вести читателя путем нравственной или духовной
мудрости, которую он распознал в дошедших до него рассказах.
Эсфирь (Есфирь)
Книга открывается описанием
роскошного пира, устроенного персидским царем Ахашверошем (в русской традиции Артаксеркс)
в Сузах. На седьмой день пира Ахашверош потребовал, чтобы царица Вашти
(по-русски Астинь) предстала перед пирующими «в венце царском, для того, чтобы
показать народам и князьям красоту ее»; получив отказ, уязвленный царь решил
лишить ее царского достоинства и велел искать ему новую жену. Во дворец со всех
концов страны были доставлены красивые девушки, в числе которых была еврейка Хадасса
(от ивритского хадас, `мирт`), носившая также имя Эсфирь; ее семья принадлежала
к колену Биньямина. Эсфири удалось завоевать расположение Ахашвероша и стать
его женой.
Мордехаю, дяде Эсфири, стало
известно, что двое охранников намереваются убить царя; с помощью Эсфири
Мордехай предупредил Ахашвероша о готовящемся покушении, и его имя было внесено
в «книгу дневных записей царя». Тем временем один из придворных Ахашвероша,
Аман-амалекитянин, был крайне раздражен тем, что Мардохей отказывался
склоняться перед ним. Сплетя сеть интриг, Аман добился согласия царя на
уничтожение всего еврейского народа. Он убедил Ахашвероша, что евреи не признают
его власти; по наущению Амана царь издал указ о поголовном истреблении евреев.
Узнав о нависшей над ними
опасности, евреи всех областей Персии объявили траур и пост, а Мордехай,
явившись в рубище к воротам царского дворца, известил Эсфирь о готовящейся
резне и призвал ее заступиться за свой народ. Эсфирь пригласила царя вместе с Аманом
на приготовленный ею пир, а затем — на еще один пир, назначенный ею на
следующий день. В тот же вечер царь вспомнил, что преданность Мордехая не была
вознаграждена, и спросил Амана, какие почести должны быть оказаны тому, чьи
заслуги царь хотел бы отметить особо. Полагая, что речь идет о нем самом, Аман
посоветовал Ахашверошу облачить такого человека в царские одежды, возложить на
него царский венец и, усадив на царского коня, провезти по улицам города. Царь
приказал оказать все эти почести Мордехаю, для которого Аман уже начал было
строить виселицу.
На втором пиру, устроенном Эсфирью,
Ахашверош пообещал выполнить любое ее желание, и она пошла на опасный для себя
шаг – попросила царя защитить ее и весь ее народ от козней Амана. На ее удачу,
разгневавшись, Ахашверош приказал казнить Амана, и он был повешен на виселице,
приготовленной им для Мордехая. Поскольку по персидским законам изданный указ
(об уничтожении евреев) не мог быть отменен, по просьбе Эсфири и Мордехая царь
издал новое распоряжение, разрешавшее евреям «собраться и стать на защиту жизни
своей, истребить, убить и погубить всех сильных в народе и в области, которые
во вражде с ними». Мордехай был назначен «вторым после царя», и к нему перешло
все имущество Амана. В развернувшихся вслед за этим столкновениях евреи и
принявшие их сторону неевреи (среди последних было много чиновников царской
администрации) одержали верх.
В память об этих событиях по
инициативе Эсфири и Мордехая был установлен ежегодный праздник Пурим.
«Артаксеркс, Аман и Эсфирь», Рембрандт,
1660
Эта книга является чем–то
вроде дидактического романа, новеллы, несущей в себе мудрость. Написана она
была, вероятно, в период, когда Персия владела Средним Востоком (IV–III века),
или даже чуть позже, в начале эллинистического периода. Персонажи, о которых в
ней говорится и которые давно перестали существовать, должны были жить
приблизительно около 480 г. до Р. Х., но исторические события, о которых здесь
упоминается, очень неясны и часто противоречивы. Дядя Эсфири, Мардохей,
обитающий в Сузах, зимней резиденции персидских царей, на восток от Вавилона,
принадлежит, согласно рассказу, ко двору Артаксеркса, то есть живет в начале V
века; но автор утверждает также, что он был переселен вместе с Иехонией, царем
Иудеи, то есть в 598 году (1 be); и эти сведения противоречат друг другу, так
как получается, что Мардохею должно было быть более ста тридцати лет. На самом
деле автор попросту помещает свое повествование в определенную историческую
обстановку: во времена Иудеев–потомков Вавилонских изгнанников, живущих в эпоху
Персов; однако уточнения и детали принадлежат больше литературному жанру,
который он избрал после тщательного отбора; детали эти не всегда точны.
В процессе повествования разные
сцены сменяют друг друга, персонажи представлены и интрига завязывается в
драматическом крещендо, часто граничащем с преувеличением, особенно при
описании решающей встречи Эсфири с царем. Эту красочную сцену, порожденную
воображением греческого переводчика, можно назвать «голливудской», столько в
ней цветистых подробностей, которые должны сделать этот момент захватывающим
для читателя:
«[Она] взяла с собой двух служанок; и на одну
опиралась, как бы предавшись неге, а другая следовала за нею, поддерживая
одеяние ее. Она была прекрасна во цвете красоты своей, и лице ее радостно, как
бы исполненное любви, но сердце ее было стеснено от страха. И стала она на
внутреннем дворе царского дома, перед домом царя, царь же сидел тогда на
царском престоле своем, в царском доме, прямо против входа в дом, облеченный во
все одеяние величия своего, весь в золоте и драгоценных камнях, и был весьма
страшен. … Обратив лице свое, пламеневшее славою, он взглянул с сильным гневом».
«Эсфирь
перед Артаксерксом», Конрад Виц,
ок.1434-1435
«Эсфирь
перед Артаксерксом», Франциск Смуглевич, 1778
Повествование может быть
прочитано как своего рода националистическая эпопея, воспевающая реванш над
врагами и утверждающая, что святой народ находится под божественной защитой.
Исповедание веры Мардохея выражает эту уверенность и превозносит национальную
солидарность:
«Не думай, что ты одна спасешься в доме царском из
всех Иудеев. Если ты промолчишь в это время, то свобода и избавление придет для
Иудеев из другого места, а ты и дом отца твоего погибнет. И кто знает, не для
такого ли времени ты и достигла достоинства царского?».
В еврейском тексте Эсфири нет
ничего специфически религиозного. Имя Божие в нем ни разу не произносится, а
присутствие Его подразумевается, ничем не будучи, однако, подтверждено. Только
в добавлениях греческого перевода Бог призывается явно. И тем не менее,
еврейский редактор пожелал придать тексту религиозное значение, а для этого ему
было достаточно добавить несколько стихов в заключение и в самый кульминационный
момент текста чтобы деяния Эсфири предстали историческим истоком праздника,
названного Пурим. На самом деле этот праздник, унаследованный от Персов, не
обладает ни собственно религиозным характером, ни каким бы то ни было
обоснованием в истории Израиля. Это праздник весны (по–персидски par–pur),
обновления природы, возвращения солнца, а также праздник судьбы или жребия,
само понятие которого совершено чуждо библейскому откровению.
Слишком буквальное прочтение
текста, которое ограничилось бы его историческим смыслом и использованием в
Иудейском культе, не в состоянии по–настоящему оценить его. Он описывает нечто
гораздо более глубокое, нечто, обладающее вселенским значением. Под видом
дворцовой интриги книга эта рассказывает о победе божественного Провидения над
темными силами лжи и инстинкта, искаженного страстями, тогда, когда Провидение
находит пробужденное сознание и готовность.
Книга Эсфири рассматривается
как гимн божественному Провидению: крутое изменение судьбы, происходящее
благодаря действию Божию, подчеркивается много раз, и не только событиями – Аман
повешен на том самом дереве, которое он приготовил для Мардохея, а враги
уничтожены в тот день, когда должны были истребить народ Божий.
Описание избиения врагов,
которое заключает и подчеркивает это переворачивание ситуации, не должно ужасать.
Книга Эсфири не исторична и, как всякая «сказка», содержит преувеличения. Например, саму резню тоже следует понимать аллегорически: этим
образом рисуется уничтожение сил зла.
Таким образом, царица Эсфирь
– душа своего народа. В начале повествования, надежно укрытая во дворце, она
кажется дремлющей и совершенно не осознающей опасности, которая угрожает ее
народу, а тем самым и ее саму подвергает смертельному риску. Тем не менее
Эсфирь – личность исключительная. С самого начала читатель узнает о ее
естественной красоте и изяществе. Она не нуждается в бальзамах и притираниях,
и, даже будучи избрана царем, не теряет своей простоты. Но она бессознательна,
ей ничего не известно, ей нужен такой «проводник», как Мардохей, ее дядя,
человек праведный и честный, который в каком–то смысле олицетворяет духовную
традицию своего народа. Он и сообщает Эсфири о смертельной опасности, грозящей
ее народу, он же подталкивает ее и убеждает вступиться.
Поколебавшись мгновение, Эсфирь
не страшится пожертвовать жизнью за спасение своего народа, как только осознает
всю опасность: «Пойду к Царю, хотя это против закона, и если погибнуть,
погибну». Побуждаемая Мардохеем, она решается, и теперь готова рисковать всем.
Но прежде чем перейти к действию, она совершает молитву, «прибегает к Господу».
Она облекается в одежды скорби, потому что понимает и свое бессилие и
смертельный риск, которому подвергается. И именно сознание этих двух вещей
спасает ее и позволяет ей спасти других. Она полностью отождествляется со своим
народом, в солидарности с ним признает его грехи, обнажает свою совесть перед
Богом и взывает к Нему, как к единственному своему прибежищу.
Полная доверия, решительная и
ясная умом, она отваживается отсрочить время, чтобы нанести точный удар, и не
пользуется царской благосклонностью немедленно. Ее терпение удваивает силу, с
которой она поражает Амана: царь гораздо более внимателен к ней, предмету
своего восхищения, когда она, без страсти и самолюбия, разоблачает перед ним ложь
и утверждает истину. Для Амана же все иначе: он захвачен врасплох, и у него нет
времени изобрести уловку, которая могла бы вновь помочь ему встать на ноги. Он
сбит с толку, гордость его оскорблена, эго глупеет, теряет контроль над собой и
само себя разоблачает. Так и происходит: он совершает роковую ошибку, пытаясь
припасть к царице в присутствии царя, и оказывается сам приговорен к той казни,
которую уготовал для Мардохея.
«Эсфирь» вероятнее всего
означает «звезда», звезда, которая сиянием своим спасает и выводит заблудившегося
путника. Ее еврейское имя – Хадасса («Мирт»). Это священное растение с
вечнозеленными листьями и тонко благоухающими цветами.
Персонаж Эсфири–Хадассы
представляет роль женщины в духовной битве как активную. Решимость Эсфири
действует как катализатор: она высвобождает энергию ее народа, и тот сам
собирает силы сначала для молитвы, а потом для сражения. Эсфирь как образец
женщины не сильна сама по себе, но открыта к восприятию высшей силы; такова ее
харизма. Эсфирь действует как Мать своего народа: переход между «я» и «мы» в ее
молитве свидетельствует о том, как хорошо она знает, что его будущее зависит от
нее, она с ними единое тело, и именно это дает ей силу превзойти себя,
совершенно отрешиться от себя.
Юдифь (Иудифь)
Согласно повествованию книги
Юдифь, после победы над мидийским царем Арфаксадом правивший в Ниневии
ассирийский царь Навуходоносор послал своего военачальника Олоферна (Холоферна)
на завоевание стран от Персии на востоке до Сидона и Тира на западе. Когда
Олоферн достиг Эздрелонской долины, он обнаружил, что по распоряжению
иерусалимского первосвященника узкий проход, ведший в Иудею и к Иерусалиму,
перекрыли евреи, жившие в близлежащих укрепленных городах Ветилуя (Бетилуя) и
Бетоместаим. Олоферн собрал совет, на котором глава аммонитян Ахиор пытался
убедить его в том, что пока евреи хранят верность Богу, они непобедимы. Олоферн
приказал отправить Ахиора к евреям Ветулии и осадил город. Через месяц, когда в
городе кончилась вода и городские старейшины уже решили открыть врагу ворота,
перед ними предстала Юдифь – отличавшаяся своей праведностью и богатством
молодая и красивая вдова, происходившая из колена Шим‘она. С разрешения
городских старейшин она отправилась в лагерь Олоферна. Он был пленен ее умом и
красотой и пригласил ее на трапезу. Когда опьяневший Олоферн заснул, Юдифь
отрезала ему голову его же кинжалом и, поручив нести ее своей служанке,
вернулась в город. Оставшиеся без полководца ассирийцы в панике бежали.
Приключения Юдифи, чье имя
означает «иудеянка», не следует рассматривать в плане историческом. Кажется
даже, что автор находит удовольствие в игре с историей, перепутывая по своему
усмотрению даты и персонажи, помещая их в вымышленные места; не стоит пытаться
установить соответствие с реальными лицами и местами. Эта книга – псевдоисторический
роман, и замысел ее вовсе не в том, чтобы рассказать о каком–то конкретном
эпизоде из истории Израиля.
С первого же стиха фантазия автора
бросается в глаза: никогда Навуходоносор не правил в Ниневии над Ассирийцами,
так как его собственный отец – царь Вавилонии – разрушил столицу Ассирии.
Прочие персонажи романа неизвестны в древней истории. Что же касается кампании
Олоферна, вражеского военачальника, то маршрут ее бросает вызов самому смелому
воображению. Совершенно ясно, что автору либо неизвестны реальные факты, либо
он не придает им никакого значения. Это примерно как если мы скажем: «Император
Людовик XIV правил в Риме после французской революции, при дворе своем он
собрал самых крупных астрофизиков и завоевал Санкт–Петербург по пути в Грецию с
целью захвата Австрии».
Литературные особенности
текста свидетельствуют, что книга была написана около середины второго века,
возможно, во время восстания Иуды Маккавея и его братьев, то есть в 170–160–х
годах до христианской эры. И тогда понятнее становятся причины этой странной
исторической путаницы. Под видимостью истории давно минувшего автор описывает
события своего времени; Навуходоносор не что иное как псевдоним, под которым
скрывается Антиох IV и его преемники: Антиох и Деметрий. Эти три человека в
числе последних правителей греческого происхождения, утвердившихся в Антиохии и
правивших всем восточным побережьем Средиземноморья; эти потомки одного из
генералов Александра Великого, называемые Селевкидами, властвовали над Иудеей с
200 до 142 года.
Эта власть, до сих пор вполне
благосклонная, принималась иудеями спокойно до того дня, когда Антиох IV,
прозванный Епифаном, не захотел силой навязать Иерусалиму греческие божества; и
тогда священник Матафия и его сыновья подняли народное восстание. Эта семья
мятежников получила прозвище «Маккавеи», что значит «молот» (как Шарль Мартель
для франков). Не только лексика, но и другие признаки подтверждают эту
датировку: ни один ассирийский, вавилонский или персидский властитель никогда
не требовал поклонения себе, кроме Антиоха IV; книга утверждает, что храм был
очищен, и что первосвященник обладал военной властью, а это могло быть только
после 164 года до Р. Х. Олоферн, вражеский военачальник, может быть образом
генерала Лисия или другого представителя Селевкидов, тщетно пытавшихся подавить
иудейское восстание и в конце концов сдавшихся. История этого восстания в
подробностях рассказана в первой книге Маккавейской, в то время как вторая, с
богословской точки зрения более богатая, описывает лишь отдельные эпизоды той
эпохи.
Почти половина книги Юдифи
посвящена описанию бедственного положения народа Израиля. Войско Олоферна
описывается как бесчисленная и неодолимая орда, которая все сокрушает на своем
пути и перед которой склоняются все народы. Все, кроме маленького Израиля,
попытавшегося организовать сопротивление, но готового уступить под невыносимым
давлением вражеской силы. Именно в этот момент, момент отчаяния и
безысходности, появляется Юдифь. В замысле автора книги подчеркнуть значимость
героини этим долгим ожиданием.
Последние три главы придают
поступку Юдифи национальное значение: постепенно весь народ присоединяется к ее
торжеству. Песнь, которой заканчивается книга, сообщает действиям этой женщины
вселенское, а в самом конце даже эсхатологическое звучание: победа Юдифи
говорит о конечном воздаянии Божием всем врагам Израиля в «день судный».
Ветилуя – «дом Божий» – не
является каким–то конкретным городом. Автор помещает ее на границах Самарии, «на
равнине, против Ездрилона», знаменитой долине Армагеддон, где, согласно
«Откровению», будет происходить великая битва конца времен. Археологам не
удалось ее открыть… и наверняка никогда никому это не удастся. Ветилуя – место
решающей, последней битвы, от которой зависит вечная участь народа и каждого
человека, это главная, ключевая позиция, которую враги пытаются взять, это
узкий проход, ведущии в страну, доступ к Иерусалимскому храму. «Дом Божий» так
по–еврейски называется и храм.
Враг нападает, и решимость
обитателей Ветилуи разжигает его ярость. Его ужасающая мощь описывалась на
протяжении семи глав: что может сделать горстка людей перед лицом этой
неумолимой военной машины? Все прочие народы сдались, но народ Иудеи
предпочитает умереть, чем поклоняться иному Богу, кроме Единого; он не может
продать душу.
Испытание, которому
подвергаются жители города после длительной осады, самое страшное – жажда. И в
этом неприступном укрытии живет женщина. Она вдова вот уже сорок месяцев,
число, символически означающее полноту, и безупречна: «И никто не укорил ее
злым словом, потому что она была очень богобоязненна».
Юдифь богата и хороша собой,
обладает мудростью, как говорит Озия, начальник города: «Все, что ты сказала, сказала от доброго сердца, и никто не будет
противиться словам твоим. Ибо не с нacтoящeгo только дня известна мудрость
твоя, но от начала дней твоих весь народ знает разум твой и доброе расположение
твоего сердца».
В итоге, Юдифь в одиночку
выходит навстречу врагу, как Давид против Голиафа. Она и праведница, и
пророчица, и разведчица, и стратег, и поэт…
Вообще, с мотивом смерти в
искусстве тесно связан мотив убийства. Он появляется уже в античном героическом
эпосе («Илиада», «Одиссея» Гомера) и получает широкое развитие в художественных
произведениях последующих эпох. Популярность этого мотива можно объяснить
интересом мастеров к «темной», диониссийской стороне человеческой сущности,
подвигающей к разрушению, уничтожению.
Искусство представляет
галерею самых разнообразных типов убийц. Это смелые воины, вонзающие клинки в
своих врагов (Гектор), коварные злодеи (Хаген, Клавдий),
ревнивцы (Отелло, Фердинанд
фон Вальтер, Хосе), персонажи, подверженные маниакальным страстям (Жак Лантье,
Жан Батист Гренуй), дуэлянты (Ромео, Онегин),
герои, мстящие за близких
(Ахиллес, Гамлет) и другие.
Подобный контекст позволяет
выявить следующую закономерность: каким бы ни было убийство – справедливым или
низменным, случайным или длительно
планированным – вершителями
этого акта, как правило, выступают герои-мужчины.
Это кажется естественным, так
как в культурной традиции еще с древних времен именно мужчина ассоциировался с
воином, завоевателем, разрушителем. Не случайно
общепринятым символом,
обозначающим мужское начало, является копье Марса, агрессивного и кровавого
римского бога войны. Женщина, напротив, всегда воспринималась как гармоничное,
созидающее начало, дающее жизнь. Потому в искусстве сюжетов, изображающих
женщин-убийц, мало. Как правило, это жертвы несчастной любви, заговоров,
социальных предрассудков, несущие смерть без злости и коварства, а, скорее,
находясь в состоянии аффекта. Юдифь как раз в это «мало» и попадает. Ее молитва побуждает ее к действию, потому что
помогает осознать подлинный масштаб сражения. Юдифь подобна рыцарю на коне, но обладающая некоторой чисто женской хитростью, и готова рисковать всем, потому что борется не только за
себя и свой город, но за ценности, носителем которых является ее народ.
Прежде чем предаться в руки
врагов, она одевается словно на праздник, не колеблясь оставляет траур на
время, необходимое для спасения ее народа. Автор явно находит удовольствие в
рассказе о том, насколько городские стражи Ассирийцев поражены: первые «увидели
ее и перемену в ее лице и одежде, очень много дивились красоте ее», а вторые
«слушали слова ее и всматривались в лице ее, она показалась им чудом по
красоте». Ассирийцы даже выбрали эскорт в сто человек, чтобы сопровождать ее!
Но хитрость ее заключается далеко не только в ее красоте: она будет постоянно
играть словами, и тщательно продуманными двусмысленностями вводит Олоферна в
заблуждения, не говоря лжи: он сам, ослепленный желанием, услышит только то,
что захочет.
Вождь Ассирийцев пытается
быть любезным, хищник хочет выдать себя за ягненка: «Я не сделал зла никому, кто добровольно решился служить
Навуходоносору… они сами это сделали для себя… не бойся… тебя никто не обидит».
Юдифь безо всякого стеснения
льстит этому высокомерному чудищу и играет им, превознося его проницательность
в тот самый момент, когда одурачивает его: «Мы
слышали о твоей мудрости и хитрости ума твоего, и всей земле известно, что ты
один добр во всем царстве, силен в знании и дивен в воинских подвигах».
Ситуация достигает высшего
напряжения, когда Юдифь, снова играя двусмысленностью
своих речей, говорит Олоферну, убежденному, что он покорил ее: «Сегодня жизнь моя возвеличилась во мне
больше, нежели во все дни от рождения моего». И это правда, потому что в
эту минуту она видит перед собой врага, готового предаться в ее руки!
Юдифь, будучи тонким стратегом,
руководит действиями.
В итоге, опьяненный (уже буквально) Олоферн лишается своей головы (также
буквально). Как только Олоферн оказывается обезглавлен, весь народ
устремляется на врага, присоединяясь к борьбе своей героини и участвуя в ее
триумфе: через нее божественная сила овладевает всеми воинами ее же народа.
История Юдифи столь же символична, как и история Эсфири. Юдифь тоже олицетворяет собой душу своего народа, народа «вдового», не
имеющего ни союзников, ни сильного покровителя. Не имея иной опоры, кроме веры.
Но было бы неправильно видеть в
победе Эсфири или Юдифи лишь результат женской
хитрости: здесь есть нечто иное. В обоих повествованиях мужчины, несущие ответственность за события, подчинены собственным
мгновенным реакциям и в своих решениях руководятся сиюминутной необходимостью,
теряя способность чуть отступить, отстраниться от проливаемой ситуации. Это
касается как царя Артаксеркса в истории Эсфири, так и начальников Ветилуи в
книге Юдифи. Один озабочен прежде всего тем, чтобы «показать
отличный блеск величия своего», другие сдаются и уступают перед лицом
требований томящегося жаждой народа. Сознание людей спит, потому что они
уступают заботам о телесных и материальных нуждам и внешнему давлению. И тогда
встают две женщины, осознавшие опасность совсем на другом уровне, чем мужчины
вокруг них. Они готовы пожертвовать собой, чтобы спасти не только человеческие
жизни, но сам дух своего народа: его историю, храм, веру. Бог действует рукой
женщины, может быть, чтобы смирить гордыню, ослепляющую мужчину, раба его
влечений. Аман и Олоферн попадают в ловушку собственной неуправляемой силы
инстинкта, воли к власти и жажды наслаждений. Библейские авторы с презрением
говорят о подобном отношении, столь противоположном сдержанности и умеренности
обеих женщин. Разумеется, обе они пускают в ход свои чары, но не для самих
себя: лишь после долгого поста и воздержания, покаявшись, они вновь восстают,
свободными от всякой привязанности к самим себе, преображенные изнутри, во всем
сиянии красоты. Сила, наполняющая их и дающая возможность поразить врага в
голову, иной природы, чем сила тиранов: она терпелива – обе женщины выжидают, –
она смиренна, осознанна и полна решимости. Их решимость не изгоняет страх, но
позволяет превзойти его: в этом сила веры.
Можно сказать, что в этих
двух книгах речь идет о двух разных уровнях сознания. Впрочем, различна и ценность
того, что они защищают: Эсфирь пытается спасти свой народ и опасается за свою
жизнь, Юдифь защищает Храм и Предание Своих Отцов. Потому она
и отказывается от сдачи Ветилуи ради спасения жизни ее жителей: она видит
дальше, окидывает взглядом весь народ и ценности, которые он хранит, и, не
боясь мученичества, взывает к более глубокому уровню сознания.
История Юдифь в средневековье трактовалась как символизирующая торжество
Девы над дьяволом и как победа чистоты и смирения над похотью и гордыней. Как и
многие другие библейские жены, Юдифь стала типологическим предшественником Девы
Марии.
Видимо, из-за накала
страстей, именно история Юдифь стала исключительно излюбленной
темой поэтов,
писателей и драматургов. Например, театральные постановки на эту тему ставятся до сих пор. С начала XVI в. образ Юдифи приобрел особую
популярность в протестантских кругах, интерпретировавших Ее историю как
аллегорию победы праведности над пороком. М. Лютер, видевший в Ветхом Завете
благодарный материал для драматурга, особо рекомендовал историю Юдифи в
качестве сюжета для трагедии.
Юдифь была излюбленным
образом также и в европейской живописи. Юдифь обычно изображалась с мечом в
правой руке и головой Олоферна в левой или опускающей голову Олоферна в
корзину, которую держит служанка. Собака, символ преданности, часто
сопровождает Юдифь. На ренессансных и более поздних полотнах Юдифь иногда
изображена обнаженной.
«Юдифь с головой Олоферна»,
Кристофано Аллори, ок. 1580 г.
«Юдифь выходит из шатра с
отрубленной головой», Сандро Боттичелли.
Французская миниатюра XI века
Юдифь как королева мечей в
карточной колоде Таро, Джованни Ваччетта, 1893 г.
Руфь
История моавитянки Руфи
произошла в эпоху правления судей, наполненной различными драматическими
событиями – грабежом, клятвопреступлениями, воровством и насилием, но историю
Руфи отличает исключительно мирный характер.
Книга повествует о жизни
одной вифлеемской семьи: отца – Елимелеха, матери – Ноемини и двух взрослых
сыновей – Махлона и Хилеона. По жанру ее можно назвать сагой, поскольку автор
сделал акцент на обстоятельствах жизни конкретной семьи и смене ее поколений.
Когда в Вифлееме случился
голод, Елимелех решил переселиться в Моав – на восточный берег Иордана, где еще
со времен Моисея поселились жители трех израильских колен – Рувима, Гада и
Манассии. Там же обитал и враждебный Израилю народ – моавитяне, которые при
вступлении Израиля в Землю Обетованную препятствовали его продвижению.
Прошло время, и сыновья,
вопреки заповеди Закона, женились на благопристойных моавитянках, Махлон на Руфи, а Хилеон на Орфе. И вот умер глава семьи,
а затем и его сыновья, которым Бог не дал потомства. То есть, из трех главных героинь, две – женщины,
о которых невозможно решить, какая из них лучше: Орфа или Руфь. Обе они нищенки, обе вдовы без детей, и вдобавок та
из них, чье имя стоит в заглавии книги, принадлежит к презираемому «национальному
меньшинству».
Далее по сюжету свекровь Ноеминь
предложила своим снохам – Орфе и Руфи вернуться к своему народу, сама же она
решила идти на Родину, в Вифлеем. Орфа и Руфь были сильно расстроены ее
решением, они не хотели с ней расставаться.
Очевидно, что Ноеминь
обладала особыми душевными качествами, за которые ее так сильно полюбили снохи.
После долгих уговоров Орфа все же согласилась вернуться к своему народу, а Руфь
сказала Ноемини: не принуждай меня
оставить тебя и возвратиться от тебя. Ноеминь
согласилась, и женщины вместе отправились в Вифлеем.
«Руфь и Ноеминь и уходящая Орфа», Уильям Блейк
(1757-1827)
Первоначально их жизнь в
Вифлееме была исполнена труда и забот, и чтобы прокормить себя и свекровь, Руфь
была вынуждена ежедневно ходить на поля – собирать за жнецами оставшиеся
колоски. Однажды на поле, где подбирала Руфь, пришел его владелец,
состоятельный иудей Вооз (Бо‘аз). Узнав от слуг о происхождении незнакомки, Вооз дал
ей зерна и повелел слугам не обижать ее. Руфь радостная вернулась к свекрови.
Узнав, у кого Руфь собирала
колосья, Ноеминь сообщила ей, что этот человек – родственник Элимелеха и его
сына Махлона, покойного мужа Руфи. У Ноеминь появилась надежда, что Вооз вступит в
левиратный брак с Руфью, что обяжет его также выкупить землю Элимелеха, которую
Ноеминь была вынуждена продать. Вооз согласился выполнить этот старинный
обычай, обязывающий родственника умершего «восстановить имя» покойного «в уделе
его». Более того, он безумно полюбил Руфь. От брака Вооза с Руфью родился Овед. Через этого ребенка Руфь порождает царя Давида и весь род царей Иудеи.
Концовка книги и родословная Иисуса из Евангелия от Матфея придают вселенское
значение этому потомству, потому что Руфь упомянута в числе предков Мессии.
«Руфь на полях Вооза», графюра Гюстава
Доре, 1896 г.
Руфь. Франческо Айец (1791-1882).
Иудейские предания гласят,
что автором книги Руфь был Самуил, несмотря на то, что автор книги неизвестен.
Ввиду того, что книга заканчивается на Давиде, автор не мог ее написать до
этого времени. Самуил, помазавший Давида на царство, мог написать эту книгу,
чтобы показать родословную нового монарха. Были высказаны предположения,
что книга эта была написана женщиной.
Судя по толкованию книги,
текст отличается от других библейских источников тем, что содержание не
вписывается в основное русло истории Израиля, показанной в Ветхом Завете.
«Руфь» знакомит читателей с укладом жизни древнееврейской семьи: живо, в
красках изображены вехи судеб героев, нужда и выпавшие на их долю испытания,
добродетель главного персонажа и его прославление. Книгу можно смело назвать древнееврейским рассказом из быта селян, где
ожила идиллическая семейная картинка – искренняя и простая до наивности. С
историей произведение связывают лишь два пункта. Во-первых, голод, накрывший
страну евреев; во-вторых, причастность героини к генеалогии царя Давида,
праотца Иисуса Христа. Это и стало главной причиной того, почему книга попала в
ветхозаветный канон.
Этот удивительный роман о
любви написан ритмической прозой, в сдержанном и насыщенном стиле. Не чуждый
поэзии, он представляет собой шедевр древней литературы этого жанра. Он
изобилует историческими реминисценциями и пестрит игрой слов. Например, хорошо
известно, что все имена собственные символичны: в стране «Моава», что можно
перевести как «исшедший от Отца», Ноеминь, «милостивая» замужем за Елимелехом
(«Мой Бог Царь»), ее сыновья «Томный» и «Слабый» умирают, «Вероломная» покидает
«Милостивую» и уходит в поисках нового мужа, но Руфь «Спутница» остается с
Ноеминью и спасает семью, давая ей наследника.
История Руфи воплощает в себе
особый аспект женской открытости божественной силе верность, выражающуюся в
нежности и самоотдаче. Руфь, как Авраам, покидает свою землю и уходит в
Израиль.
На этот шаг, могущий угрожать
ее жизни, она решается прежде всего из любви и верности по отношению к
свекрови. В момент ухода, чтобы добиться у Ноемини разрешения сопровождать ее,
она произносит целое исповедание веры в стиле Второзакония: «Куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты
жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог —
моим Богом» и она прибавляет полные
нежности слова: «Где ты умрешь, там и я умру и погребена буду; пусть то сделает
мне Господь, и еще больше сделает; смерть одна разлучит меня с тобою».
Как и книга Эсфири, книга
Руфи является одним из пяти свитков, используемых во время еврейских
праздников. Ее читают каждый год на Пятидесятницу. Изначально этот праздник – праздник
жатвы, и книга Руфи полностью вписывается в этот контекст: «И пришли они в
Вифлеем в начале жатвы ячменя».
Но Пятидесятница – это день,
когда был получен Закон. Первые заповеди были вручены Моисею на Синае на
пятидесятый день после перехода через Красное море, то есть семь недель спустя
после Пасхи. Закон в целом неотделим и от Моавитских земель, из которых Руфь
родом: именно в этой земле, по ту сторону Иордана, было написано Второзаконие,
дополнен и заключен Завет. Закон и предписания читались там, прежде чем их
заключали в Ковчег. Именно там Моисей благословил Колена Израилевы и созерцал
перед смертью Землю Обетованную. Наконец, там произошло разделение Земли
Обетованной между двенадцатью коленами. Может показаться, что Закон позабыт в
этой прекрасной, полной нежности истории. На самом же деле он присутствует во
всем, но только он должен быть животворен любовью, и Руфь учит тех, кто хочет
понять: лишь любя поистине свою свекровь, она исполняет закон, может быть, сама
об этом не зная; а Вооз, исполняя долг семейной взаимопомощи, предписанной
Законом, проявляет свою любовь к Руфи.
Так книга Руфи подготавливает
одухотворение праздника Пятидесятницы: описывая его как праздник любви, она
готовит детей Израиля к дару Духа Любви, изливаемого в сердца, чтобы дать людям
силы жить по Закону.
Повесть о Руфи у евреев
считается великой притчей о Святой Истории. И не только потому, что Давид и
цари Иудейские – потомки Руфи, но и благодаря многочисленным перекличкам с
историей патриархов: Авраам был в земле обетованной чужеземцем; и Руфь приходит
как гостья. Она подобна Рахили, могила которой почитается в Вифлееме, и Лии:
эти две жены Иакова (Израиля) стали матерями колен израильских; ее сравнивают и
с Фамарью, хананеянкой, которая, через Иуду, стала прародительницей клана
Ефрафа, то есть королевского рода, ведущего к Мессии.
Может показаться странным,
что мужчина из колена Иуды берет в жены чужеземку, что совершенно расходится со
Второзаконием; особенно с законами, принятыми в эпоху Ездры около IV века до Р.
Х. для защиты целостности еврейского народа. То, что чужеземка спасает род
Ноемини и упомянута как прародительница царей Иудеи, тоже удивительно. Однако,
как свидетельствует книга Исаии, часть верующих так никогда и не приняла теорию
полной отделенности еврейского народа от прочих и некоторые ратовали за
религию, открытую чужеземцам, приходящим на жительство в Израиль. Таким образом, Руфь стала символом праведного
вхождения в еврейский народ, поэтому зачастую женщины, проходящие гиюр,
выбирают себе еврейское имя Рут.
Вооз называет Руфь «женою
силы», а переводчики переводят это определение как «совершенная женщина», или «добродетельная
женщина», удивительная женщина, воплощение мудрости, источник счастья и богатства. Ее сила в
постоянной самоотдаче, о которой она свидетельствует и которая является
проявлением ее веры и исключительной преданности.
Этот лик идеальной жены
возникает в отрывке книги Притч, а книга Сираха описывает ее в тех же
выражениях в каких Бытие говорит о призвании Евы: для своего мужа она
становится «началом стяжания, помощником, соответственным ему», «опорой». И
если книги Премудрости так настаивают на опасности, которая может исходить от
женщин и на необходимости разумного выбора жены, то потому, что от нее зависит,
какое направление примет мужская сила: «Где нет ограды, там расхитится имение;
а у кого нет жены, тот будет вздыхать, скитаясь».
Встретив Руфь, Вооз обретает
сокровище: видя, что она сделала ради своей свекрови, видя ее самоотречение
чужеземки, пришедшей «успокоиться под крылами Бога Израилева», он уже берет ее
под защиту. Но жест дочернего благочестия, который она совершает, вверяя свою
жизнь Воозу ради спасения свекрови и рода своего мужа, доказывает, что она
поистине «добродетельная [совершенная] женщина».
Руфь, «Спутница» – образ совершенной жены. Вооз, чье имя означает «Сила»,
признал в ней «женщину силы»: мужчина и женщина осуществляют свое призвание друг
через друга, если их союз – соединение
взаимодополняющих свойств – раскрывает
достоинства, присущие каждому. Однако эта сила не может свободно развиваться,
когда речь идет об «эгоизме вдвоем», она становится плодотворной, только если
отдается на служение Богу и людям; поэтому сына Вооза и Руфи назвали Овид
«Слуга».
Исследователи часто обращают
внимание на то, что ключевым словом этого повествования является милость. Кто
же кому здесь оказывает милость? Очевидно, что Руфь Ноемини, когда отказывается
с ней расстаться, и следует за ней в чужую страну. Очевидно, что и Ноеминь
Руфи, когда подобно матери она заботится о ее будущем. И конечно – Вооз Руфи,
когда принимает ее, хотя она иноплеменница, а их сын будет носить имя умершего
мужа Руфи, а не его.
*
Таким образом, Эсфирь, Юдифь
и Руфь – являются символами и некоей женской манифестации и одновременно
воплощают в себе универсальный принцип исключительной
веры и преданности идеалам. Но, в то же самое время, как персонажи для «здесь и
сейчас», – они не повторяют одна другую.
***
Материалы:
Пьер Дюмулен, «Есфирь,
Иудифь, Руфь: миссия женщины»,
Электронная еврейская энциклопедия.
