Гибрис

Гибрис, ибрис, гибреос, гюбрис, хюбрис (Ὑβρις,Ὑβρεος, ὕβρις )  – в древнегреческом мифотворчестве и философии, – персонификация гордыни, спеси, высокомерия и дерзости, наглости или возмутительного поведения в целом. Иногда её проявлениями в людях считали желание сравниться с богами и превзойти их, нарушить существующий порядок.

В самом простом своем значении гибрис как понятие использовалось в Древней Греции применительно к действиям человека, наделенного властью, упивающегося ею и взирающего на всех с оскорбительным высокомерием. Впервые слово появляется ещё у Гомера и Гесиода.

Иногда представлялась как божество женского пола. Её римским эквивалентом была Petulantia.

Богиня Гибрис была описана как «наглое посягательство на права других». Её противоположность – Фемида.  

Гибрис, краснофигурный кратер, IV в. до н.э.

В греческой мифологии, согласно Аполлодору, Гибрис –  богиня, мать Пана, которого родила от Зевса. Согласно Пиндару, она являлась матерью бога Короса, но по Феогниду она была его дочерью. Пиндар считает Гибрис матерью пресыщения.

Некто Эпименид, возвиг ей храм : Древний Эпименид воздвиг в Афинах алтари Наглости и Бесстыдства. Эпименид: он был критянин по происхождению, жрец Зевса и Реи, практиковавший очищение от любой порчи, как телесной, так и душевной, и объяснявший ее причину.— Он считал богами и Наглость (Ὑβρις) и Бесстыдство, воздвиг им храмы и алтари в Афинах и предписал приносить им жертвы. — Он «совершил очищение Афин, был критянин родом и обладал величайшей мудростью. Его упоминает Менандр в «Женщинах, пьющих болиголов».

(Схолии к Клименту. Протрептик).

Гибрис упоминается у Эсхила :

И похож род на вину-мать.

А правда добрых родит

Дочь - прекрасную долю.

Надменных душ дерзость (гибрис), ты -

Мать обид!

Лютых чад множишь ты;

Плодится род.

Мучительство – потеха злому племени.

Но встанет день, не минет –

И новое родится чадо в ложнице:

Чудовищной,

Мрачной вины проклятье,

В матерь обличьем демон.

Эсхил. Агамемнон

Ни безвластья, ни бича

Строгой власти над собой

Не хвали.

Богу всегда середина любезна, и меру

Чтит божество.

Верное слово скажу: от безбожья родятся на свет

Наглость (Гибрис) и Спесь (также Гибрис).

Дети здоровой души –

Милые всем

Благополучье, счастье.

Эсхил. Эвмениды

У Вакхилида :

Всем смертным дано

Непокривленной достигнуть Правды,

Спутницы святого Благозаконья,

Спутницы прозорливой Справедливости! —

Блажен, чьи сыны с ней разделяют кров!

А от корыстных лукавств,

А от неразумной необузданности

Расцветает лишь презрительная Гибрис:

Эта она

Одному бросает власть и богатство другого

И тотчас же рушит его в бездну погибели,

Это она

Сокрушила сынов Земли,

Не в меру надменных Гигантов...

Вакхилид. Дифирамбы

У Геродота :

Но когда берег свя­той со зла­тым мечом Арте­ми­ды
До Кино­су­ры мор­ской съе­ди­нят кора­бель­ной запрудой,
В спе­си безум­ной раз­ру­шив пре­крас­ный город Афи­ны,
Слав­ная Дика тогда сми­рит сына Дерзости (Гибрис) Кора,
Буй­но­го (мнит­ся ему, что все поко­рил он под ноги),
Медь будет с медью схо­дить­ся. Арес же пучи­ну
Кро­вью окра­сит мор­скую. Тогда день сво­бо­ды Элла­де
Даль­но­гре­мя­щий Кро­нид при­не­сет и вла­ды­чи­ца Ника.

Геродот. История.

У Павсания :

Тут нахо­дит­ся так назы­вае­мый Аре­о­паг (Холм Аре­са), так как первым, кто тут был судим, был Арес. Я (уже) рань­ше рас­ска­зы­вал, как он убил Гал­ирро­тия и за что имен­но он лишил его жиз­ни. Говорят, что впо­след­ст­вии тут был судим Орест, за убий­ство сво­ей мате­ри. И тут есть жерт­вен­ник Афи­ны Ареи («Иску­пи­тель­ни­цы»), кото­рый Орест воз­двиг, спас­шись от осуж­де­ния. А белые кам­ни, на кото­рых сто­ят те, кото­рые под­вер­га­ют­ся суду, и те, кото­рые обвиняют, назы­ва­ют­ся один — кам­нем Гиб­ри­сом (Спесью), дру­гой — камнем Анедей­ей (Непри­ми­ри­мо­сти).

Павсаний. Описание Эллады.

Само понятие 'ύβρις  / Ὑβρις  рассматривалось в  юриспруденции как оскорбление δι' αι̉σχρουργίας, телесное насилие (напр., варварское обращение с рабами), διὰ πληγω̃ν, ударами, διὰ λόγων, бранью. Оба первые рода могли сделаться предметом γραφὴ 'ύβρεως. Наказание зависело от оценки партий (Άγὼντιμητός, Судебное определение); могли приговорить даже к смерти. Компетентными судьями были фесмофеты. Под словом 'ύβρις также разумеется умышленное злодеяние, в отличие от неумышленного, 'άτη (culpa).

Как считали древние греки, такое поведение, поведение «хюбрис» предшествует и, как правило, приводит к перипетии (περιπέτεια) – внезапному исчезновению удачи и в дальнейшем к божественному возмездию –  немезису (Νέμεσις).

В гомеровской традиции хюбрис – нарушение божественной воли в сочетании с желанием (или нежеланием, в зависимости от воли языческих божеств) собственного обожествления. За такое смертным полагается возмездие (немесис). Таково, к примеру, поведение Ахилла и Одиссея. Эта же линия проявляется в мифах о Прометее, Сизифе, Эдипе и других. Сходные персонажи есть в монотеистических религиях (Адам и Ева, строители Вавилонской башни).

Для Гесиода же хюбрис – скорее этическое понятие. Его проявляет каждый человек, одержимый пороками, особенно же – страстью к приобретению богатства. Следы гесиодовской концепции мы находим у Солона и Аристотеля.

У римлян эпохи поздней Республики, перенявших у греков этот хюбрис как эллинистический элемент их культуры, он со временем трансформировался в когномен, то есть – в прозвание, причем, с оттенком презрения. Так, в частности, нам известны два государственных деятеля I века до н. э., носивших такое прозвище: это уроженец Римской Испании Квинт Варий (Квинт Варий Север Гибрида), ставший первым в истории Рима сенатором испанского происхождения, и дядя триумвира Марка Антония, прозванного так за свою безудержность.

Вообще, нелегко описать Гибрис (хюбрис) – ни характер, ни сам смысл понятия «хюбрис» не сразу поддаются ясному описанию или определению. Под гибрис понимают и дерзость, и необузданность, и невоздержанность, и гордыню. Это и титаническое желание сравниться с богами и превзойти их. Это нечто, угрожающее порядку вещей. Ее определяют как самовластное высокомерие человека, рассматривающего себя как меру всех вещей. В античной драме это метафизическая гордыня трагического героя.  Ханна Арендт считает гибрис –  атрибутивной характеристикой человеческого действия, некоторой тенденцией разрывать все ограничения и пересекать все границы. Это та особенность действий человека, которая делает их непредсказуемыми и прорывающимися сквозь какую-либо нормативную регуляцию, а потому креативными. Для Мишеля Фуко гибрис – необузданность как фундамент сексуальности.

Английский автор обширного исследования «Hubris: A Study of Pride» Роберт Пейн говорит об изначальном рождении двух видов гордости: одна, идущая сверху, с вершин гор – обиталищ богов – и есть Гибрис. Другая – идущая снизу, из глубин подсознания, гордость Титанов – первых воплощений дерзости, постоянно проникающей в мир живых из мира мертвых. Человек оказывается между ними, и в них воплощает он пути своей человеческой гордости. Древний бог – существо, потрясенное собственным могуществом. Он воспевает свою единственность и силу. Эхнатон свидетельствует о себе: «Я – великий Бог, создавший сам себя, бог богов, с которым не сравнится никакой иной бог».

Речь не идет о том или ином действии, достойном воспевания, а лишь о самосозерцании, восторженном погружении в себя. Более поздний Зевс в своей гордости уже мало отличим от «обычного» героя, например Ахилла.

Немногочисленные древнейшие текстуально воплощенные выражения аристократического сознания (в общем, совершенно не склонного к собственной рационализации и теоретической оформленности, а довольствующегося различными формами символического выражения) возводят гибрис-гордость в ранг наиболее существенного проявления аристократизма, формы его существования. Гордость гомеровского героя как его восприятие себя в качестве равного богам – одна из первых ценностно-психологических характеристик человека «по праву гордого». Гордость становится и первым объектом критики, морального нападения со стороны противостоящего герою этоса малого человека, выражаемого Гесиодом («Труды и дни»):

Слу­шай­ся голо­са прав­ды, о Перс, и гор­до­сти бой­ся!
Гибель­на Гибрис для малых людей. Да и тем, кто повы­ше,

С нею про­жить нелег­ко; тяже­ло она ляжет на пле­чи,
Толь­ко лишь горе слу­чит­ся. Дру­гая доро­га надеж­ней:
Пра­веден будь! Под конец посра­мит гор­де­ца непре­мен­но
Пра­вед­ный. Позд­но, уже постра­дав, узна­ёт это глу­пый.
Ибо тот­час за непра­вым реше­ни­ем Орк поспе­ша­ет.

Гордости противопоставляется не только преодоление ее, не одно смирение, а праведность вообще. В некотором смысле, гордость противопоставляется зарождающемуся представлению о моральности.

Второй значимый момент – гордость рождает горе и превращает жизнь в нечто трудное, тяжелое. Это как бы тяжелый груз, который не каждому по плечу, а потому и не может быть предложен человеку малому в качестве блага и нормы. Гесиод не претендует на выработку всеобщей морали, ведя речь о потребностях, интересах и возможностях мелкого собственника. Но его аргументация потенциально содержит в себе тот аргумент, что гордость не может обладать тем качеством всеобщности, универсальности и общеобязательности, которые впоследствии становятся существенными признаками моральной ценности, т.к. содержит в себе в качестве предпосылки особое человеческое величие и силу, героическую исключительность.

Обострившееся в Позднее Средневековье и Новое время противостояние возвело гибрис-гордость в ранг одного из главных обвинений, вменяемых господствующему сословию. А гордыня рассматривается (еще со времен Гесиода) как страшнейшая опасность и угроза добропорядочности. То есть гордость приобретает всеобщность в качестве всеобщего источника греховности, а ее исключительность персонифицируется в образе возгордившегося и павшего ангела – в лице Дьявола.

Пример критики, близкой гесиодовской, мы находим и у Эзопа – это басня о двух петухах и орле. «Два петуха дрались из-за кур, и один другого побил. Побитый поплелся прочь и спрятался в темное место, а победитель взлетел в воздух, сел на высокую стену и закричал громким криком. Как вдруг орел налетел и схватил его; а тот, который прятался в темноте, спокойно с этих пор стал владеть всеми курами.

Басня показывает, что господь гневается на горделивых и милосерд к смиренным.»

Конечно, мораль басни несет на себе явно более поздний христианский отпечаток. Тем не менее и во многих других баснях Эзопа критикуется любого рода большой масштаб – выделяющая человека красота тела, его величина, героизм, демонстрация учености, богатство и прочее – все, что может стать предметом гордости. Гордость понимается в мещанском этосе, главным образом, как гордость чем-то, что для дальнейшего исследования особенно важно.

В другой басне Эзопа (от Бабриуса) Гибрис упоминается напрямую. Это «Война и его невеста» :

«Боги собирались пожениться. Один за другим они все поженились, пока, наконец, не пришло время для Войны, последнего из холостяков. Гибрис, или безрассудная гордость, стала его женой, поскольку она была единственной, кто остался без мужа. Говорят, Война любил Гибрис  с такой самозабвенностью, что он до сих пор следует за ней повсюду, куда бы она ни пошла. Так что никогда не позволяйте Гибрис обрушиться на народы или города человеческие, потому что Война придет прямо за ней.»

Аристотель в «Риторике» обращается к тому аспекту влечения, которое Платон обозначает как гибрис, и утверждает, что удовольствие, доставляемое осуществлением гибриса, состоит в показном проявлении человеком своего превосходства.

При этом, Аристотель представляет гибрис-гордость как величавость.

Впрочем, самого слова, которое было бы переведено на русский как гордость, он не употребляет. Речь идет о µεγαλοψυχία. Эта добродетель в классическом переводе «Никомаховой этики» Аристотеля звучит как «величавость», в буквальном переводе «Эвдемовой этики» как «великодушие», но при стремлении не просто адекватно перевести, а раскрыть суть идеи возникает понятие гордости. «Величавый» как тот, кто «считает себя достойным великого, будучи этого достойным», или «по праву гордый».

Надо сказать, что данное понятие обладает двумя важными содержательными достоинствами. Во-первых, «по праву» – значит не вследствие некоторых поступков или черт или обладания чем-то. Речь не идет о гордости чем-то. Это гордость – как первичная по отношению ко всем возможным человеческим проявлениям характеристика. Во-вторых, она несет на себе отпечаток эстетизированной позы, позиции, которую человек занимает в мире просто по праву, без всяких усилий, не в результате целенаправленной деятельности, а изначально, а потому не несущей на себе следов подобного деятельного стремления, чреватого всевозможным несовершенством. Это – гордость, близкая по природе своей величине и красоте тела (что почти одно и то же). Человек «по праву гордый» – высокого роста, он неспешен, полезному предпочитает прекрасное и сам он не изящен, а прекрасен. Он очевидно велик – и ростом и делами, коих достоин. Так, гордость проявляется в величии – телесном и деятельном. Но если величие телесное и эстетизированное наглядно присутствует, то великие поступки даны нам и самому гордому лишь в качестве того, чего он достоин. То есть нет ничего, что было бы результатом деятельности этого человека и стало бы предметом его гордости. Наоборот, гордость есть его изначальная характеристика, подобная данной по природе и по родству телесной величавости.

Μεγαλοψυχία, согласно Николаю Гартману, мыслилась Аристотелем как венец всех остальных ценностей, как нравственный идеал, скрывающий целую систему более частных ценностей (о чем мало свидетельствует буквальный перевод «величие души»). Μεγαλοψυχία не есть дело каждого, но составляет ценность исключения. «Μεγαλόψυχος – человек высокого настроя, его этос – в ценностном направлении благородства. Он возбуждает подозрение в величии и оправдывает это подозрение, будучи действительно способным к нему и его достойным. Выдающаяся черта в нем – оправдано высокая самооценка, или, быть может, точнее – сама осуществленная оправданность такой самооценки, нравственная гордость, для которой есть все основания в виде подлинного величия и достоинства».

Но сам же Аристотель пишет: «…ведь даже к чести он не относится как к чему-то величайшему.., а для кого даже честь – пустяк, для того и все прочее [ничтожно]. Вот почему величавые слывут гордецами».

Возможно, для величавого не важны высоко ценимые другими вещи и явления – в этом его принципиальное отличие, для него вообще не существует оценки, идущей извне. Он не помнит того, кто его облагодетельствовал, но более ценит собственные благодеяния.

В христианском мифотворчестве гибрис-гордость (гордыня) –  предстает матерью всех пороков и как корень древа грехов. Гордость ненавистна и Господу и людям и преступна против обоих. У Аристотеля гордое начало присуще всякой добродетели, оно придает ей своеобразную мощь, очевидность. В библейском восприятии гордость, в первую очередь – движение, движение от Бога к греховности.

Гордость предстает в Библии в двух своих формах – с одной стороны, это легко уязвимая гордость властью, материальными благами, военными победами. Человек отдается иллюзии, что все эти приобретения и достижения принадлежат ему и зависят от него, но эта иллюзия быстро разрушается по божественной воле и возгордившийся лишается всего. Но существует и другая гордость – не чем-то обретенным или свершенным, не чем-то вообще, кроме собственной богоподобности человека. (Важно и то, что человек стал «одним из нас» именно благодаря познанию добра и зла, т.е. своим превращением в морального субъекта). И именно она рождает главное напряжение во взаимоотношениях человека и бога, именно она является корнем зла и матерью пороков.

Но в Библии насквозь проходит и иная линия понимания гордости – не как черты отдельных людей, а как сущностного качества человека и человечности. Человек есть «сын гордости», значит, гордость делает его человеком – по сравнению со всеми другими тварями, тварными существами один лишь он осознал свое богоподобие, свою свободу, свою собственную способность творить и быть творцом мира. Могущество Бога, то, что действительно достойно его – смирение гордых. Гордый – вот достойный объект силы его. Несчастному измученному Иову демонстрирует он свое могущество, описывая Левиафана – «царя над всеми сынами гордости». И в Книге Даниила величие Царя Небесного воплощается в том, что он «силен смирить ходящих гордо».

Еще один смысловой слой связан с пониманием гордости как черты власть имущих, угнетателей, сильных мира сего. В данном случае обличение гордости приобретает откровенно социально-политический смысл. «Уничижение от гордых», а не сама гордость, становится объектом и причиной критики.

Борьба с самим собой – с собственной человеческой гордостью – стала постоянной темой всех самых эмоционально напряженных сюжетов раннего христианства.

Иоанн Кассиан Римлянин – монах с юга Франции – хотя и не создал оригинального учения о гордости, тем не менее свел воедино ряд основных христианских идей в двенадцатой книге «О духе гордости» (de. instituti coenobiorum) – и настолько удачно, что его еще долго повторяли. По важности и по времени происхождения он ставит гордость на первое место: «Этот зверь самый лютый, свирепее всех предыдущих, искушает особенно совершенных и почти уже поставленных на вершине добродетелей губит жестоким угрызением».

Кассиан выделяет два рода гордости: один искушает мужей духовных и высоких, а другой – «новоначальных и плотских». Первый касается более возношения перед Богом, а второй – перед людьми. Первой гордостью искушаются особенно совершенные, это и не есть гордость чем-то внешним, что легко может быть разрушено, отнято, опровергнуто: не поступком, владением или положением. Это та гордость, которую изначально связывают с аристократизмом. Для Кассиана она подобна главной губительной болезни, которая повреждает не один орган, а все тело, и в состоянии погубить даже стоящих на вершине добродетели. Ведь преданный одному пороку обычно не лишается других добродетелей, но гордость касается чего-то столь существенного, что разрушает город до основания. И чем более богатую душу захватит в плен, тем более тяжелому игу рабства подвергает и, с жестокостью ограбив все имущество добродетелей, обнажает совсем.

Персонификация такой богатой души – Люцифер, который счел себя подобным Богу и положился на способность свободной воли. В чем ошибка Люцефера? По Кассиану – в том, что думал, будто блеск мудрости и красоту добродетели он получил по могуществу своей природы, а не по благодеянию щедрости Создателя. То есть в основе гордости лежит идея или ощущение, что добродетель принадлежит мне, что Я есть ее автор, что человек может совершать добро без покровительства и помощи Божией. Раннехристианский взгляд отвергает возможность быть моральным в этом мире без участия высшей силы, что отражает некоторую подлинную реальность существа морали. Принятие на себя тяжести выбора и непредсказуемости последствий требует от человека особого взгляда на мир и свое место в нем, который может определяться как гордость. Если я беру на себя божественное – этот описанный в Библии взгляд на мир как сотворенный мной – то, очевидно, я и есть человек гордый.

«Гордость через Люцифера, низверженного за нее, вкравшись потом в первосозданного (Адама), произвела слабости и поводы ко всем порокам. Ибо когда он думал, что может приобрести славу божества свободою воли и своим старанием, то потерял и т у, которую получил по благодати Творца».

Уникальность гордости не только в том, что она есть «начало всех грехов и пороков», но в первую очередь в том, что она вызывает особое внимание Бога, который «гордым противится». «Гордость есть столь великое зло, что заслуживает иметь противником не ангела, не другие противные ей силы, но самого Бога».

В современной западной философии хюбрис – термин, используемый для обозначения предпороговых форм стихийных процессов, задающих неустойчивые параметры функционирования определенной системы и открывающих возможности новых форм ее бытия. В контексте парадигмальных установок античной культуры, чье значение актуализируется этимологией термина, понятие «Хюбрис» демонстрирует очевидные коннотации, связанные с семантически изоморфными понятиями беспредельного в пифагореизме, «апейрона –  беспредельного» – у Анаксимандра, стихии неоформленного начала в целом, с одной стороны, и с понятием хаоса – как в смысле его неограниченности формой, так и в смысле его атрибутивного качества стихийно-катастрофической внутренней активности («кипение», «бурление») – с другой. 

В современном мире возрождение интереса к гибрису-хюбрису связано историческими штудиями Тойнби и философией постмодернизма (Мишель Фуко и др.). Так, Тойнби говорил о хюбрисе государств и цивилизации, за которыми следует распад (немесис). С этим, по его мнению, связана судьба крупных милитаризованных стран (Ассирийская и Римская державы). Постмодернисты обычно говорят о хюбрисе в социологическом контексте, как об элементе необузданности, хаоса в общественном или культурном явлении.

В современном языке слово «хюбрис» (как и гордость) может употребляться как с отрицательной, так и с положительной окраской. Так, историк Ян Кершоу обозначил этим термином поведение Гитлера. С другой стороны, спортивные комментаторы могут употреблять его по отношению к участникам соревнований.

В психологии известно понятие «гибрис-синдром» – профессиональная деформация политических лидеров.

В книге «История болезни. Недуги государственных деятелей последнего столетия» Дэвид Оуэн анализирует связь между психическим состоянием мировых лидеров и проводимой ими политикой. Он уверен, что обладание властью порой вызывает профессиональную деформацию личности – гибрис-синдром (Hubris syndrome), слепую, враждебную здравому смыслу самонадеянность.

Гибрис-синдром отличен и в другом отношении: он обнаруживается в поведении лидера только пока тот пребывает у власти (и после того, как он успел некоторое время ею попользоваться), и с утратой власти пропадает. Поэтому гибрис-синдром — скорее профессиональная деформация личности и характера, нежели его изначальная особенность. Это приобретенная, а не врожденная патология, которая имеет временных характер. И вероятность психологической деформации отчетливо определяется обстоятельствами, в которых политик несет государственную службу. Ключевыми внешними факторами здесь, видимо, выступают:

• чрезвычайно большой успех в достижении и удержании власти;

• политическая ситуация, максимально благоприятная для укрепления личного авторитета лидера;

• длительность пребывания у власти.

Существенными внешними факторами приводящими к такому стилю поведения могут быть предоставление избыточной власти и отсутствие механизмов ее ограничения, а так же период, во время которого человек предполагает оставаться у власти. Поведенческие проявления гибрис-синдрома обычно выражены тем больше, чем дольше лидер пребывает на своем посту. Такой диагноз может быть поставлен, если у политика наблюдается более трех симптомов из следующего примерного списка:

• нарциссическая склонность рассматривать окружающий мир преимущественно как арену приложения своей власти и стяжания личной славы, а не источник проблем, которые требуют прагматического подхода, не допускающего концентрации внимания на собственной персоне;

• тяготение к действиям, которые покажут политика в хорошем свете, улучшат его политический имидж;

• неумеренное внимание к своему общественному образу, создаваемому впечатлению;

• мессианский тон при обсуждении собственных свершений, предрасположенность к самовозвеличиванию;

• отождествление себя с государством, а своего мировоззрения и интересов – с взглядами и интересами всего общества;

• привычка говорить о себе в третьем лице или используя королевское «мы»;

• неумеренная убежденность в своих суждениях и пренебрежение к советам или критике;

• чрезмерная вера в себя, граничащая с ощущением всемогущества;

• уверенность в том, что лидер может быть судим не столько земным судом собратьев-политиков или общественного мнения, сколько высшим судом – Истории или Бога;

• отсутствие малейших сомнений в том, что высший суд его оправдает;

• тревожность, опрометчивость, импульсивность;

• потеря чувства реальности, часто сопровождающаяся растущей самоизоляцией;

• приверженность своему «широкому взгляду», его нравственной чистоте, затмевающей все прочие аспекты, такие как практичность, издержки и вероятность нежелательных последствий; упрямое нежелание изменять политический курс;

• вытекающая отсюда политическая некомпетентность, которую можно назвать гибристической: дела идут плохо, потому что чрезмерная самоуверенность помешала лидеру войти во все детали и частные подробности избранного политического курса...

Гибрис-синдром прежде всего проявляется как утрата адекватной оценки ситуации. Очень знакомая схема прослеживается в карьерах ведущих политиков, которым успех вскружил голову, внушив пренебрежение к советам, идущим вразрез с их собственными убеждениями, а иногда и к любым советам вообще, которые всем своим поведением как будто бросают вызов самой действительности, окружающему миру...

Гибрис-синдром также неразрывно связан с влиятельностью. Влиятельность – его предпосылка. Когда человек эту влиятельность теряет, то и синдром как правило исчезает. Здесь, правда, конечный исход зависит от того, как долго человек пробыл на высокой должности, работая с командой, которую возглавлял.

***

Материалы :

О.П. Зубец, «История ценностей» ;

R. Payne, «Hubris: A Study of Pride» ;

D. Owen, «In Sickness and in Power: Illnesses in Heads of Government During the Last 100 Years» ;

WIKI.