«Каждый знает, что народы, живущие на одном и том же месте с незапамятных времен, там так впускают корни, что горы, реки, луга и весь край, в котором люди и их боги живут не только верой связаны, но и с душой человека так сильно сращиваются, что невозможно отличить, что есть земное, а что есть божественное.»
- С. Даукантас
Общебалтийская мифологическая система не сохранилась, но в некоторых случаях она реконструируется на основе мифологических систем отдельных балтийских племён: западных – пруссов, ятвягов и др., и восточных – жемайтов и аукштайтов (литовцев), латышей и др. У прусских замландцев и у куро-жемайтов система религиозных представлений доходила до высокого развития, в то время как восточные латыши и литовцы стояли на сравнительно низкой ступени; притом на мифологию латышей, литовцев и пруссов имели различное влияние разные культурно-христианские течения. У латышей выдвинулся, при отсутствии богослужебной литературы, средневековый культ св. Марии, смешанный с чертами древнего лаймопочитания и в почитание боженьки (dieviņš), который обычно проявляется в дайнах как старичок на седом коне. Христианство имеет прямое отношение к тому, что в латышской мифологии человек как будто состоит из трёх частей – тела, веля и души. Тело живёт и умирает на земле, велис живёт вечно, параллельно с «нашим» миром, после смерти текущего тела которого происходит фактически реинкарнация, душа же после смерти тела в текущей жизни уходит на небо. У жмудинов и литовцев замечается отсутствие многих черт Иоанновского культа (24 июня), столь развитого у балтийских латышей ещё и в наши дни. Самые ранние сведения о мифологии и ритуале балтийских племён, помимо археологических данных о погребальном обряде и характере святилищ, восходят к концу 1 в. н. э.
Описывая эстиев, отождествляемых с древнебалтийскими племенами, Тацит сообщает, что они «поклоняются праматери богов и как отличительный знак своего культа носят на себе изображения вепрей» («Германия» XLV). Некоторые сведения о ритуале и идолопоклонстве эстиев и пруссов содержатся в англо-саксонском описании путешествия Вульфстана (конец 9 в.) и в жизнеописаниях епископа Адальберта Бременского, пытавшегося приобщить пруссов к христианству. Данные источников 12-13 вв. расширяют представления о раннебалтийском язычестве: например арабский географ Идриси сообщает о поклонении огню, в булле папы Иннокентия от 5 октября 1199 упоминаются и другие объекты почитания – деревья, травы, водные источники, животные и т. д.
С началом агрессии Тевтонского ордена, немецкой колонизации и христианизации в конце 12 - нач. 13 в.в. количество источников по балтийской мифологии (прежде всего у пруссов) резко увеличивается (орденские договоры с пруссами, «Рифмованная хроника», «Ливонская хроника» Генриха Латвийского, польские анналы, русские летописи). Более поздние источники – «Хроника Пруссии» Петра Дюсбурга (14 в.), сочинения польского историка Я. Длугоша (15 в.), немецкого монаха С. Грунау, литовских писателей Мажвидаса, Даукши, Бреткунаса и др., польских историков М. Стрыйковского, Я. Ласицкого (16 в.) и др., сообщающие много нового, вместе с тем не только содержат немало сомнительных сведений, но иногда и дополняют балтийскую мифологию в соответствии с античными мифологическими образцами и общими представлениями о мифологии самих авторов (в некоторых случаях отдельные авторы 16 в., например Грунау, подозреваются в подделках, с чем, в полном объёме – согласиться трудно). В 16 в. христианизация балтийских народов была завершена, но остатки язычества, оттеснённые в область неофициальной культуры, сохранялись весьма устойчиво. С середины 16 века появляются сочинения авторов балтийского происхождения (особенно в Литве), хорошо знакомых с пережитками языческой мифологии и обрядности, а также учёных, обладавших основами научной критики источников.
Важный источник сведений по балтийской мифологии – латышский и литовский фольклор, весьма устойчиво сохранивший архаизмы: латышская мифология восстанавливается в большей степени на основе фольклорных источников, а не старых письменных свидетельств. Существенным подспорьем при реконструкции балтийской мифологии являются произведения народного искусства (резьба по дереву, вышивки, орнаменты и т. п.). Религию литовцев помогают также воссоздать археологические, письменные, лингвистические, этнографические источники, особо – словесное творчество, обычаи, народное творчество и его символика.
Сохранились сведения с 14 в., что посреди балтийских земель (располагалось в провинции Надровия (немецкий Groß Wahldeck, современное русское Осокино – Калининградская область) было особое святилище Ромувы, которое почитали все балтийские народы. В ней горел вечный огонь, свет и покой (в значении слова Ромува) которого распространялся по всей Прибалтике и дальше. Ещё сегодня белорусы имеют народные песни о Ромуве, а себя называют кривичами, т.е. последователями волхва Ромувы Кривиса. Первое упоминание встречается в «Хронике Прусской земли» (1326) Петра из Дусбурга (Peter von Dusburg). О религиозном центре пруссов пишет в «Польской истории» (XV век) Ян Длугош. Подробное описание Ромувы дает Симон Грюнау (Simon Grunau) в «Прусской хронике» (1529). Этимологически Ромува восходит к балтийскому корню *rom, *ram, означающим «тихий, спокойный». Другое название Ромувы — Ри́койото (Rikojotas, нем. Rickoyto, Rickoyotto, Rikaioth).
Изображение Ромувы в книге К. Хартноха «Старая и новая Пруссия», 1684 год
Данное слово родственно старопрусскому слову rikis – «король, господин».
Святилище находилось в роще, под открытым небом. Стен вокруг не было. В центре находился большой дуб шириной в 6 локтей с такой густой кроной, что она не пропускала капли дождя. Средневековые авторы отмечают, что дерево было вечнозеленым. Вокруг дуба была натянута ткань, за которую могли заходить только криве и старшие жрецы-вайделоты.
Внутри дуба в отдельных дуплах стояли изваяния троих главных прусских богов – Патуласа (Патоласа), Перкунаса, Патримпаса, а рядом были прикреплены особые знаки или символы богов.
Перед идолом Перкунаса горел «вечный», поддерживаемый жрецами огонь, считавшийся святым. В нем сжигались жертвы. Для поддержания огня использовали только дубовые дрова.
Символом Патримпаса была змея (скорее всего – уж), которая жила в корзинке и питалась приносимым жрецами молоком.
Рядом с идолом Патоласа лежали черепа человека, лошади и коровы.
Типологически данное святилище сближается с языческим храмом в Уппсале, со святилищем поморских славян на острове Рюген, и вроде как со святилищем Перуна в Новгороде.
Точное число служителей культа неизвестно, источники свидетельствуют, что их было «много».
Исследователь литовской (и шире – балтийской) религии и мифологии Г. Береснявичус полагает, что количество жрецов было велико, поскольку один служитель культа физически не мог выполнять все функции. Старшие жрецы, кривисы (криве), были инициаторами различных религиозных церемоний – они основывали святилище, разжигали «вечный», негасимый огонь, давали предписания людям.
Верховный жрец кривис кирвайтис (krivis kirvaitis, нем. Criwe) пользовался уважением правителей, знати и простых людей, его власть распространялась на все балтийские земли во время войн с Тевтонским орденом. Кривисы приносили богам треть военной добычи в случае удачного похода.
В скульптурной группе «Духовные работники» (латыш. Gara darbinieki) у Памятника Свободы в Риге, изображен древний латышский Криве, который держит палку с загнутым концом (латыш. krivule). Рядом сидят современные писатель и учёный.
Петр из Дусбурга отмечает, что кривис был настолько уважаемым человеком, что послы его, несшие особый знак – крúвуле (кривую палку либо жезл), получали любую помощь на землях балтов и принимались с почетом. Когда верховный жрец умирал, из числа наиболее уважаемых жрецов выбирался новый кривис. Однако из «Хроники» Петра не ясно, является ли «Криве» именем нарицательным или собственным и поэтому на протяжении всей истории изучения вопроса, происхождение и значение названного термина вызывает много споров, предположения и мнения исследователей на этот счет различны.
Историк Иоганн Фойгт (1786-1863) обратил внимание, что деревенские старосты в Литве использовали т. н. лит. Krivūlė – палку, похожую на епископский посох с одним загнутым концом, которой они созывали деревенское собрание. Фойгт полагал, что своё название эта палка получила от термина Criwe. Фойгт также сделал предположение, что «криве» — это жрец огня.
В общем, одни историки полностью отрицают существование Криве и Ромова, однако допускают, что термин «криве» может относиться только к искривленной палке, служившей знаком для сбора людей, такого же мнения частично придерживаются и другие, отмечая, что вероятно «Криве» это не нарицательное имя, как у Петра из Дуйсбурга, но имя собственное, какого-то крупного в то время жреца, каких впрочем, было много в те времена. Скорее всего «криве» это жрец, которого можно сравнить с кельтским друидом и индийским брахманом. В. Торопов в фундаментальном словаре «Прусский язык» отметил, что «криве» (Krive, krive, kriv-ait-, (kirv-ait-?)) – это наименование верховного жреца древних пруссов, игравшего исключительную роль в религиозной и общественной жизни.
Интересный факт :
Название «кривичи» имеет по одной из версий именно балтское происхождение и происходит от слова «Криве». Кривичами называлась славянская этническая общность (псковщина) и изначально там жили не славяне, а балты. Можно предположить, что термином первоначальной основой крив (kreiv) здесь называлось балтское население, далее реконструируется первоначальное название балтского населения этой местности в форме «kreiuva», «krieva» После смешения этого населения со славянским и формирования славянской этнической общности оно несколько изменилось, сохранив прежнюю основу, к которой было добавлено славянское – «ичи». Так появилось наименование новой этнической общности «кривичи».
Следует отметить, что в балтских языках после этого по-прежнему сохранилась несколько измененная балтская форма наименования славянских соседей на востоке - krievs, krievai. Она до настоящего времени сохранилась в латышском языке для обозначения русских (krievs – русский, Krievija – Россия).
Далее, по теме….
Рангом ниже ВЕРХОВНОГО жреца были вайделоты (vaidelutas, нем. Wurskaiten, Waideler, Waidelotten). В крупных святилищах – таких, как Ромува, они поддерживали огонь, принимали и приносили жертвы, учили молодежь законам и рассказывали им о богах. В общинах они совершали разного рода ритуалы, организовывали религиозные праздники, нередко выступали судьями в тяжбах.
Вайделотами могли быть как мужчины, так и женщины. За огнём часто следили девушки (подобно римским весталкам) или вдовы. Их называли вайди́лес, вайделу́тес (vaidiles, vaidelutes).
В обязанности жрецов входило следить за священным огнём после того, как его разжег кривис. Если огонь по недосмотру гас, жрец платил за это своей жизнью.
Согласно немецким хронистам, Ромува была не только религиозным, но также культурным и политическим центром. Сфера её влияния включала не только Пруссию, но также земли литовцев, куршей + земгалов (нынешняя Латвия). Из соседних земель в святилище присылались жертвы и прибывали паломники. Здесь проходили военные сборы пруссов, здесь же хранилась прусская «казна».
*
Древняя литовская вера была очень разнообразной, и её формы были связаны с историческим отрезком времени, который порой бывал мирным и приятным, а порой — жестоким и изнуряющим. У земледельцев были одни боги предков, у воинов — другие, у волхвов — третьи. Было много общего, которое составляло основу и суть древней и богатой балтийской культуры.
Закон дарна (равновесие, гармония) все время был главным в вере литовцев. Человек живет и мир существует только из-за ладного взаимодействия жизненных начал, правильного и достойного поведения. Также противоположные пары: свет — тьма, огонь — вода, мужчина — женщина и т.д., необязательно означают соотношение «добра — зла». Эти пары противоположностей не застывшие, они только взаимодействуют, меняясь. В отношении человека нет ни абсолютно хороших, ни абсолютно плохих богов и богинь. Добро рождается во взаимодействии разных и даже противоположных сил при активном участии человека. Зло — это гибель дарны, ее отсутствие или невозможность ее воссоздания. Это ярко видно в истреблении природы, в деятельности, направленной против природы и ее порядка.
Идея дарны кроется в началах балтийской культуры. Сам язык показывает единое смысловое поле: дарими (делать ; у латышей - дарит), дарбас (труд ; у латышей - дарбс), дерлюс (урожай), дереи-мас (созревание), дерме (вид), дарна (гармония), дора (честность) и др. Цикл полевых работ связан с «уждереиму» (созреванием), «дерлюми» (урожаем), и его «дороиму» (уборкой). Каждый этап сопровождается обычаем, богатым фольклором. Циклы свадебных обычаев тоже имели свою дарну или дерме — гармонию. Сочетание человека и природы, общности людей (семьи) создает дору и дарну. Здесь приведены слова и примеры, показывающие важность и общественность дарны. Она и есть главная цель идеала природы и человека, которую можно достичь и удержать только постоянными стараниями и трудом. Дарна не есть постоянное и неизменчивое счастье, она очень зависит от стараний, хлопот человека и богов. Дарна литовцев очень близка индийской Дхарме — принципу мировой морали и порядка.
Ещё литовский князь Гедиминас объявил, что каждый народ имеет право на своё понимание мира и его почитание. Вильнюс был городом разных религий, а Литва была многонациональной, и как правило все жили в согласии. Увы, это правильное мнение не могло сохраниться в условиях безжалостной и агрессивной «цивилизации» того времени. Пришедшая новая христианская религия стала дробить единую территорию древней культуры, разжигать войны и враждебность между ранее дружественными народами.
Мощность мифологического пласта у балтийских народов, разрушенного с введением христианства к счастью не полностью, объясняет огромное количество пережитков язычества в фольклоре, магии, быту и ту большую роль, которую сыграла балтийская мифология и её образы в становлении литовской и латышской культуры нового времени (литература, искусство).
Мир раскрывается, растет, приобретает образы, которые не теряют связи с началом, потому мир напоминает дерево. Поэтому дерево — важный знак литовской веры и образ, объясняющий структуру мира. В жатвенной песне Ужнямунис поётся:
У дороги йоварас стоял.
Ладная трава, рожь,
Из-под корней звучащие гусли...
Посередине жужжащие пчелки.
На вершине детишки соколиные.
Корни — это подземелье, смерть, прошлое.
Вода — начало жизни, родник, посередине жужжащие пчелки — это мир людей работающих, старающихся. Вершина — это свет, небо и будущее жизни. Смерть и жизнь — это непрерывные звенья развития мира. Дерево хотя и сбрасывает осенью листья, зимой умирает, но его жизнь сохраняется, сохраняется и его дух. Такая же и дорога человека — через рождение, смерть и новое возрождение.
У латышей также очень почитается дерево, в частности дуб. В Лиго (самый популярный праздник в Латвии , 23-24 июня – языческий) поле обтыкается дубовыми ветками, плетутся дубовые венки и коронки из разных лечебных трав, для украшения клетей и хаты или для лечения домочадцев и домашнего скота. Местом жертвоприношений являются стародавние дубы, священные рощи, громадные камни и домашние каменные алтарики. Культ совершали и совершают по настоящее время в некоторых захолустьях домохозяин и хозяйка, или особые ведуны, колдуны и ворожеи, которых, по известиям иезуитов, называли «papas» (попами).
Девас (Дьявас) – Праамжюс и его наследие
«О Праамжюс , неслыханное это дело! ( О боже, что за дела !)»
Божественная суть жизни и животворящих сил обусловливала персонификацию солнца, луны, утренних и дневных звезд, грома и яркого неба, побуждала к созданию образов небесных божеств. Животные мужского пола, птицы и рептилии из-за свойственной им сексуальной природы или способности предсказывать перемены в погоде и пробуждать природу весной тесно связывались с солнечными божествами.
Балтийский пантеон небесных божеств тесно соотносится со всеми другими божествами народов индоевропейской группы.
К ним относится Диевас (протобалтийский Dievas) — бог сияющего неба, соотносимый со древнеиндийским Dyaus, греческим Зевсом, римским Деусом; бог грома — литовский Перкунас, латвийский Перконс, прусский Перконис. Именем и функциями он тесно соотносится со славянским Перуном, хеттским Перуна, древнеиндийским Парьяна, кельтским Геркинай равно как и со скандинавским Тором, немецким Доннаром и римским Юпитером (латинское название дуба, дерева Перуна,— guercus происходит от perkus). Сауле — солнце, тесно связано с ведическим Сурья и Савитар, древнегреческим Гелиосом и другими индоевропейскими солнечными богами, хотя балтийское божество Сауле женского рода. Лунный бог в литовском — Менуо, в латышском — Менесс; латышский Аусеклис, литовский Аушрине — утренняя звезда и богиня рассвета соотносилась с ведическим Ушас и его двойником — литовским Вакарине — вечерней звездой, причем оба олицетворяли планету Венеру. Среди небесных богов встречался также и божественный кузнец, называемый просто Калвис — «кузнец», или в уменьшительно ласкательной форме — Калвелис, Калвайтис…..
В литовской вере святость или божественность проявлялась в образе женских и мужских божеств, в разное время преобладая то одним, то другим проявлением.
Традиции в литовской вере свойственно равновесие женских и мужских начал, а божественность понимается как общность святых проявлений Дейвес (Богини) и Дево (Бога). Литовская мифология сохранила рассказы о многих богах и их семьях. Каждая местность, река, гора или дерево имеет свой дух или божество. Поклонники природной веры умели это видеть и обозначать.
Ещё с древних времен была почитаема Дейве Мотина (Богиня Мать, Zemes Māte у латышей) — мать жизни и природы. Любовь, почтенное подчинение и вера Дейве, ее детям и живой природе — это всё свойственно литовцам и латышам во все исторические времена. Богини древней веры — Лайма (богиня счастья и судьбы), Габия (богиня огня), Медейне (богиня лесов и лесных зверей), Аустея (богиня Пчела) и другие являются ее дочерьми. Ее детьми являются все живые существа также и люди. Самой ранней была балтийская Деву Мотина, которую упомянул в 1 веке римский историк Тацит. Позже, при смене соотношения ценностей, верх взяли мужские боги и их воинственность.
На вершине первого уровня у литовцев находится Верховный Бог - Девас Куреяс (бог-созидатель ) который имел много имён. Праамжюс, Пракоримас, Укопирмас — святая созидательная сила мира. Это литовский Праджяпатис, Гивелейдис, Сутварас. У латышей все намного проще – присутствовало одно обозначение верховного бога, т.е Dievs.
Итак, литовцы, так же, как и другие народы в эпоху патриархата, создали образ верховного и главного бога – ДЕВАСА (dievas), создателя и правителя Вселенной и всего живого. Это бог ясного неба, атмосферных явлений и природы, бог знаний, неба, света, жизни, материальной культуры, дома, творец мира, отец.
Кстати, во всех индоевропейских языках звучание слова «бог» имеет общий корень. Сравните: у пруссов и литовцев — «деивс» «девас», у латышей – «диевс», у древних индийцев — «дева», у римлян — «деус».
Девас — пахарь, сеятель, опекун урожая – упоминается во множестве преданий. Он создал рожь, пшеницу, овёс. Рожь в старину связывали только с Девасом, поэтому сеяли её в солнечные дни. Сеятели были наряжены в белые одежды, они были подпоясавшиеся, умывшиеся. Перед началом сева с вечера высевали горсть ржи, которая должна была уберечь пашню от злой ворожбы. О том, что литовцы имели одного бога, подтверждают и слова великого князя литовского Гядиминаса, которые он сказал посланнику Папы Римского. Дескать, и литовцы-язычники, и христиане-поляки, и русичи славят того же бога, только обряды различаются.
К понятию «Девас Куреяс» (Бог-создатель) в разных регионах Литвы присоединялись другие личные имена. Так, в Малой Литве (ныне Калининградская область России) — Праамжюс (amžius – возраст, век, бог Вечности), в Сувалькии – Пракуримас или Пракоримас, (sukūrėjas — создатель), в Западной Жямайтии — Укопирмас, или Окопирмас (pirmasis – первый, auka – жертва, то есть первый при жертвоприношении).
Как показывает анализ древних легенд, все они были равноправны. Так, Матей Стрийковский (16 в.) пишет, что высшим богом литовцев и жямайтийцев был Пракоримас, которому приносили в жертву белых кастрированных петухов.
Девас находился не только на небе, но и на земле, в тайной стране, в некоем подземном королевстве, с дворцами, садами, с пасущимися на лугах овцами. А попасть туда можно, выпив воды из особой реки.
Любопытна «теория» создания в мифах человека. Девас как-то два раза плюнул. Первый плевок превратился в мужчину, второй – в женщину. Или: вытопил себе баньку, начал мыть лицо, и упали на землю две капли. Из одной появился мужчина, из другой – женщина. А вот ещё: Девас мужчину вылепил из глины, а женщину — почему-то из … собачьего хвоста …
Девас создал вообще всё живое. Например, пахарю, который сам тащил плуг, мешали сидящие на нём бабушка чёрта и уж. Чертовку Диевас превратил в кобылицу, а ужа перерубил пополам, и из частей получились жеребец и кобылица.
По другой легенде, Девас в лошадь превратил человека, который ему не дал ночлег, дорогу показал ногой и послал Деваса ночевать в хлев.
Когда литовцы приняли христианство, этим же именем нарекли и христианского Бога-создателя. Ему были присвоены все особенности языческого Деваса — то есть он создал Вселенную, опекает её, присматривает за справедливостью. Аналогично и у латышей - слово Dievs значит просто – Бог.
Легенды гласят, что у Деваса была жена — прародительница Великая Мать ЛАДА. Столетиями в обрядах племена балтов боготворили её, родившую первых близнецов – дочку ЛЕЛУ и сына ЛЕЛАСА (они позже вступили в инцест, женились).
Эти боги близки греческой Леде, Крито-Микенской Лате, римской Ладоне. Их ареал был очень большой – от Адриатического моря до реки Камы, от Балкан до Балтийского моря, что показывает чрезвычайно древние корни их богини.
Литовскую Ладу упоминают Ян Длогуш (XV в.), Мотей Стриковский и Мартин Кромер (XVI в.), писавшие, что литовцы, курши и латыши почитали Ладу (Леду), в её честь во время праздника Йонинес украшали родники ветками деревьев, цветами, а также собирали лечебные травы.
День Лады жямайтийцы праздновали в первую среду после Пасхи, не работали, даже «пальцем не шевелили», чтобы уберечь хлеба от молний и града. С развитием земледелия богини «распределили» свои обязанности. Так, Лада укрепилась как Великая Мать, а её дочь Лела стала посредником между землёй и небом. Обе они «оживляли» весеннюю природу, «пробуждали» растения, «получали» дождь и росу, а также являлись опекунами брака, семейной жизни, рождения.
Во время Пасхи, переходя из избы в избу, их славили в песнях, прося, чтобы росли травы, был бы хорошим урожай, девушки вышли бы замуж, а в припеве повторяли: «Эй, Лада! Эй, Лела!».
Лада чаще всего изображалась с поднятыми к небу руками, словно прося небеса благословить растущий и зреющий урожай. Кстати, эту Ладу прославляли 15 августа. Тогда люди приносили ей в дар злаки и фрукты. На этом и заканчивалось основное время её культа. Сравните: место Лады в христианстве заняла Дева Мария, которая 15 августа, благословив и окропив выросшие хлеба и фрукты, «вознеслась на небо»!
Богиню же Лелу изображали обнажённой по пояс, но... трёхголовой – здесь проступают аналогии с древнегреческой трехглавой богиней лунного света и всего таинственного – Гекатой.
Согласно легендам, у Деваса-Праамжюса было трое важнейших и могущественнейших сына – ПЯРКУНАС (Пярунас, Перконс у латышей), ПАТРИМПАС, ПИКУОЛИС. Пяркунасу принадлежали небеса и атмосфера, Патримпасу — земля и всё живое на ней, а Пикуолису – подземелье.
Если Девас-Праамжюс – это сам БОГ, истинное всего, аморфное первоначальное, то Перкунас – герой. Он есть прямое порождение высшего Божества – т.е Громовержец, сын Бога (дьявайтис) (ср. слав. Перун).
Бог (Девас) противопоставляется Перкунсу как главный - неглавному, неактуальный - актуальному, хозяин - исполнителю.
Итак, главным среди сыновей БОГА считался бог ПЯРКУНАС. О нём сохранилось достаточно много сведений и в летописях, и в мифах, и в устном народном творчестве. В литовской мифологии он считался правителем небес, атмосферы и природы. Люди видели и знали, что Пяркунас может убить и их, и животных, поджечь избы и самые могучие деревья, поэтому вера в него осталась и после принятия христианства. Так, например, некий Мяркялис Гедрайтис в 1577 году обращается к ректору Вильнюсского университета, генералу иезуитов Петру Скарге за помощью о спасении жямайтийцев из тьмы, поскольку те приносят дары Пяркунасу, прославляют ужей и считают дубы священными.
Когда воины Литвы шли в поход или бой, силу просили также у Перкунаса. Эта мощь стала опорой духовной и жизненной силы литовцев. Влияние Перкунаса сохранялось еще долго даже после того, когда славить его было запрещено.
Известно, что в честь Перкунаса в Вильнюсе, в долине Швянторагио, горел вечный огонь. Угнис (Перкунас - огонь) почитаем до наших времен. Это не было только гроза и молния, народный дух и история собрались и слились с мощью Перкунаса, который не может исчезнуть. П. Длугош в XV веке писал, что важнейшие литовские божества были: «Угнис (огонь), которого ведуны считали вечным и топили день и ночь дровами, Лишкай (леса) — святые рощи, которым поклонялись и охраняли, и Жальчей (змеи и ужи), ибо верили, что в них живут и таятся боги. Огонь посвящался Перуну и другим богам, он посредник между богами и людьми. Святые рощи тоже были посредниками — нитью с богами и предками.
Не счесть оставшихся с тех времён названий литовских деревень, лесов, местностей, связанных с этим богом. По всей Литве 20 июля праздновали день Пяркунаса, ему жертвовали быков и других животных. Гром считался речью Пяркунаса. У этого бога вымаливали хорошую погоду на время военных походов, сенокоса, уборки урожая. Если во время грозы Пяркунас «поговорил» со жрецом и принёс хорошую весть, то устраивали весёлые пиры и жертвовали обильные дары – коней, животных и даже пленных. Если кого-либо молния убивала, то считалось, что тот человек взят в товарищи Пяркунаса. Во время раскатов грома люди говорили, что это Пяркунас едет на небесах.
Изображали его по-разному: в поздние времена — ржущим жеребцом, ревущим быком, блеющим козлом, огромным орлом, затем – старцем с длинной, с белой или с проседью бородой, вооружённым серебряным луком и стреляющим золотыми стрелами, или кузнецом, или красивым юношей, или большим грозным мужчиной с красной бородой, или стариком ростом до небес в огненной одежде и головой, объятой пламенем.
Топор – символ Пяркунаса. В этом случае Пяркунас походит на скандинавского Тора.
Божьими топориками люди считали каменные орудия, которые находили в поле во время обработки земли, а там они оказывались по простой причине: когда-то поля – в течение тысяч лет – распахивались или взрыхлялись каменными орудиями, но они ломались, терялись и т.д. Считалось, что в таких топориках сберегался дух молнии Пяркунаса, небесный огонь. Их клали под кроватью роженицы, использовали во время свадебных обрядов.
Чтобы молния не ударила в избу, чердак украшали дубовыми ветками, а в фундамент вмуровывали топорики. Им приписывалась магическая сила при заговорах против природных явлений. Желая охранить хлеба от града, в полях клали топорики остриём вверх. С той же целью люди несли их в поле перед первой пахотой или сеянием.
Одним из имён Перкунаса, как предполагается, было Диверикз (Дивирикс), то есть «бич бога». В фольклоре существует множество упоминаний о том, как Перкунас преследует бога мертвых и подземного мира Вяльнаса. На ранних изображениях Перкунас представлен иногда, как рогатый мужчина или человек с рогатым шлемом, что являлось атрибутом власти.
Патримпасу дарили рожь, янтарь, воск. В честь его жрецы в большой посудине держали ужа, подстилали колосья и поили молоком. Перед жертвованием старший жрец должен был три дня поститься, лежать на сырой земле и бросать тлеющие угли в вечный жертвенный огонь. Литовцы в военных походах, увидев ужа, считали того посланцем Патримпаса. Его называли ещё Йоре, а также Саусюргисом (sausas, sausais (лат) – сухой), или Шлапюргисом (šlapias , slapjš (лат) - мокрый) в зависимости от того, какой была весна – сухой или мокрой. В старыео времена , если весна запаздывала, люди стенали: «Ай, Йорутеле, где ты»?
Немного меньше данных судить о структуре первого уровня имеется в латышской мифологии. Но и здесь несомненно также наличие пары: бог (Диевс), отец неба, и Перконс, бог грома и молнии, которые противопоставлены друг другу, как в прусской и литовской мифологиях, и тем не менее нередко смешиваются друг с другом (ср. «сыновей бога» и «сыновей Перкона»), т.е Перконс предстает как верховный Бог вообще. Возможно, что богиня земли Земес мате (Zemes mate, собств. «земля-мать») некогда входила в сюжет основного мифа. Некоторые мифологические персонажи стали чисто фольклорными; напротив, некоторые христианские святые, покровители земледелия и скотоводства, сильно мифологизировались и тем самым восполнили нехватку мужских мифологических персонажей.
*
Жмогус (человек у литовцев) само имя указывает на связь с Жяме (землей). (У латышей общего корня нет : zeme –земля, cilvēki – человек).
Жямина (богиней земли), жмона (женой), он есть дитя Земли. Потому одним из главных его символов является дерево, у которого начало тоже в земле. Как дерево своей вершиной достигает неба, так и человек имеет небесные черты — в народных песнях часто поется «Сауле — мочиуте, Менуо — тевелис» (Солнце — матушка. Луна — отец). Так указывается родство человека со всем миром. Это родство связывает его со всей окружающей средой. Прежде всего это человеческий род: его близкие, умершие, затем — окружающие его дом деревья, звери, птицы.
Интересно, что во многих этнических религиях именно Солнце – женской природы а Луна – мужской. Это вступает в некое противоречие с греко – римской мифологией, там все наоборот.
Рождение человека и счастливая его жизнь зависит от законов Лэмтис (судьбы) и от богини судьбы Лаймы (счастье). Она знает судьбу человека, она может и помочь. Жизнь человека здесь прядется как нитка. Когда веретено полное накручивается, нитка обрывается, человек умирает. Лайма и прядильщица, и ткачиха, так же она и кроит, и портит. В песнях поется, что Лайма сидит в золотом кресле.
Души умерших продолжают жить жизнью семьи и рода в «Велю намуосе» (доме душ) — в природе. Дальнейшее состояние умершего человека понимается как состояние в образе велес (души). Веле — это вечная жизненная сила, которая не уходит с земли, а перевоплощается в деревья, в цветы, в лесных птиц и тому подобное. Веле продолжает существование умерших в роде, изредка посещая живых. Она остается в большом родстве с живыми, в родстве, которое является вечным. Судьба отдельного человека, его послесмертие не отделяемо от судьбы его рода, его народа. Только здесь можно найти бессмертие.
В литовских и латышских обрядах почитания особую роль играют «святые песни» (дайны) или народные песни, которые в обряде как и другие традиционные обычаи и символы, приобретают мощь и смысл святости. Дайна для балтийских народов всегда была основным средством духовного и национального самовыражения.
