Боконизм – вымышленная религия некоего Боконона, персонажа романа «Колыбель для кошки» («Cat's Cradle», 1963) Курта Воннегута.
В этом романе центральное место занимает проблема ответственности ученого перед обществом и человечеством в целом. Стоит заметить, что одним из первых писателей, поставивших эту проблему ответственности ученого за свои изобретения, является Бертольд Брехт и его роман «Жизнь Галилея». В нем писатель показал, что даже открытие гелиоцентрической системы вызвало столь мощную реакцию, что церковь сочла это событие общественно опасным и попыталась вынудить Галилея отречься от собственного открытия, поскольку увидела в нем угрозу для общественного устройства и социальных отношений. Задачей ученого должно было стать отстаивание своей позиции во имя нравственного продвижения общества. Отречение же от своего учения отбросило назад не только науку, но и духовный прогресс всего человечества. Это дает повод для раздумий всем мыслящим существам на этой планете, наделенным талантом и знаниями для того, чтобы вести человечество вперед по дороге духовного расцвета, а не служить тормозом на этом пути. Последний монолог Галилея – это монолог-размышление об ошибке, которую он допустил. Что любопытно, эта часть пьесы была дописана Брехтом позднее, после того, как была сброшена бомба на Хиросиму. Последняя страница повествует именно об ответственности ученого за свою работу, за науку, за последующую жизнь того или иного изобретения.
Собственно, в ироничном, утопичном, саркастическом, часто едком с черным юмором, но при этом очень небанальном по смысловой нагрузке романе «Колыбель для кошки», Воннегут пытается показать, что может произойти, если такая мощная энергия, как выдуманный им «Лед-9» окажется в руках безответственных ученых. Ведь единственная мотивация, которая толкала одного из главных героев романа – профессора Хонникера на его разработку, было стремление помочь американской армии во время пеших переходов по болотам. Его интересовали не последствия собственного открытия, а лишь решение технических задач. Такое нравственное безразличие, своего рода духовный вакуум приводит к тому, что и дети Хонникера становятся впоследствии несчастными и такими же безответственными. Достаточно проследить судьбу трех осколков страшного вещества Лед-9, попавших в руки потомков профессора. Дети вообще стали в романе воплощением отсутствия интереса ученого к людской расе в целом, достаточно обратить внимание на образы аморального Франклина, уродливой Анжелы и лилипута Ньюта – детей Хонникера.
Сам главный герой романа (повествователь) называет себя Иона. То есть, в романе можно обнаружить параллели с библейской историей об Ионе, предсказавшим гибель города Ниневии. Видимо, Воннегут надеется, что роман послужит предостережением, своего рода пророчеством Ионы о возможной гибели цивилизации, если интеллект и дальше будет главенствовать над жизнью, смертью, и самой природой.
С рассказа Ионы начинается роман :
Когда я был моложе – две жены тому назад, 250 тысяч сигарет тому назад, три тысячи литров спиртного тому назад…
Словом, когда я был гораздо моложе, я начал собирать материалы для книги под названием День, когда настал конец света.
Книга была задумана документальная.
Была она задумана как отчет о том, что делали выдающиеся американцы в тот день, когда сбросили первую атомную бомбу на Хиросиму в Японии.
Эта книга была задумана как книга христианская. Тогда я был христианином.
Теперь я боконист.
Я бы и тогда стал боконистом, если бы кто-нибудь преподал мне кисло-сладкую ложь Боконона. Но о боконизме никто не знал за пределами песчаных берегов и коралловых рифов, окружавших крошечный остров в Карибском море – Республику Сан-Лоренцо.
Мы, боконисты, веруем в то, что человечество разбито на группы, которые выполняют божью волю, не ведая, что творят. Боконон называет такую группу карасс – и в мой личный карасс меня привел мой так называемый канкан, – и этим канканом была моя книга, та недописанная книга, которую я хотел назвать День, когда настал конец света.
«Если вы обнаружите, что ваша жизнь переплелась с жизнью чужого человека, без особых на то причин, – пишет Боконон, – этот человек, скорее всего, член вашего карасса».
И в другом месте, в Книгах Боконона, сказано: «Человек создал шахматную доску, бог создал карасс», Этим он хочет сказать, что для карасса не существует ни национальных, ни ведомственных, ни профессиональных, ни семейных, ни классовых преград.Он лишен определенной формы, как амеба.
Пятьдесят третье калипсо, написанное для нас Бокононом, поется так:
И пьянчужки в парке,
Лорды и кухарки,
Джефферсоновский шофер
И китайский зубодер,
Дети, женщины, мужчины –
Винтики одной машины.
Все живем мы на Земле,
Варимся в одном котле.
Хорошо, хорошо,
Это очень хорошо.
Боконон нигде не предостерегает вас против людей, пытающихся обнаружить границы своего карасса и разгадать промысел божий. Боконон просто указывает, что такие поиски довести до конца невозможно.
В автобиографической части Книг Боконона он приводит притчу о глупости всякой попытки что-то открыть, что-то понять:
«Когда-то в Ньюпорте, Род-Айленд, я знал одну даму епископального вероисповедания, которая попросила меня спроектировать и построить конуру для ее датского дога. Дама считала, что прекрасно понимает и бога, и пути господни. Она никак не могла понять, почему люди с недоумением смотрят в прошлое и в будущее.
И однако, когда я показал ей чертеж конуры, которую я собирался построить, она мне сказала:
– Извините, я в чертежах не разбираюсь.
– Отдайте мужу или духовнику, пусть передадут богу, – сказал я, – и если бог найдет свободную минутку, я не сомневаюсь – он вам так растолкует мой проект конуры, что даже вы поймете.
Она меня выгнала. Но я ее никогда не забуду. Она верила, что бог гораздо больше любит владельцев яхт, чем владельцев простых моторок. Она видеть не могла червяков. Как увидит червяка, так и завизжит.
Она была глупа, и я глупец, и всякий, кто думает, что ему понятны дела рук господних, тоже глуп». (Так пишет Боконон.)
Как бы то ни было, я собираюсь рассказать в этой книге как можно больше о членах моего карасса и попутно выяснить по непреложным данным, что мы все, скопом, натворили.
Я вовсе не собираюсь сделать из этой книги трактат в защиту боконизма. Однако я, как боконист, хотел бы сделать одно предупреждение. Первая фраза в Книгах Боконона читается так:
«Все истины, которые я хочу вам изложить, – гнусная ложь».
Я же, как боконист, предупреждаю:
Тот, кто не поймет, как можно основать полезную религию на лжи, не поймет и эту книжку.
Да будет так….
*
В процессе работы над книгой о конце света, Иона -повествователь знакомится с великим ученым Феликсом Хонникером, лауреатом Нобелевской премии и отцом атомной бомбы, который живет и трудится в вымышленном городе Илиум, возникающем во многих книгах Воннегута.
Человеческий элемент мало интересовал гения технической мысли Феликса Хонникера. «Иногда я думаю, уж не родился ли он мертвецом, — рассуждает один из тех, кто довольно близко знал его. — Никогда не встречал человека, который настолько не интересовался бы жизнью. Иногда мне кажется: вот в чем наша беда — слишком много людей занимают высокие места, а сами трупы трупами».
Далее, тема книги об атомной бомбе отступает на задний план…
Иона узнает, что Фрэнк, один из детей Хонникера, в настоящее время – министр науки и прогресса «банановой республики» Сан-Лоренцо, которой правит диктатор Папа Монзано, и Иона отправляется туда, заодно обязавшись написать для американского журнала очерк об этом острове в Карибском море.
В самолете он встречается с другими двумя детьми Хонникера – Анджелой и Ньютом, которые летят в гости к брату. Чтобы скоротать время в пути, герой читает книгу о Сан-Лоренцо и узнает о существовании Боконона.
Когда-то некто Л. Б. Джонсон и беглый капрал Маккейб волей обстоятельств оказались у берегов Сан-Лоренцо и решили его захватить. Никто не воспрепятствовал им в осуществлении задуманного – прежде всего потому, что остров считался совершенно бесполезным и народу там жилось хуже не придумаешь.
Местные жители никак не могли правильно произнести фамилию Джонсон, у них все время получалось Боконон, и потому он и сам стал так себя называть.
На острове Иона узнает и о дальнейших подвигах Боконона. Оказывается, Боконон и Маккейб попытались было устроить на острове религию-утопию и, потерпев неудачу, решили поделить обязанности. Маккейб взял на себя роль тирана и притеснителя, а Боконон якобы исчез в джунглях, создав себе ореол святого и борца за счастье простых людей.
В убежище Иона изучает собрание сочинений Боконона, пытаясь найти в них утешение. Он не внемлет предупреждению на первой же странице первого тома: «Не будь глупцом. Сейчас же закрой эту книгу. Тут все сплошная фома». «Фома» у Боконона означает – ложь.
...Я обратился к книгам Боконона, все еще думая в своем невежестве, что найду в них утешение. Я торопливо пропустил предостережение на титульной странице первого тома:
«Не будь глупцом! Сейчас же закрой эту книгу! Тут все — сплошная фома!»
Фома, конечно, значит ложь.
А потом я прочел вот что:
«Вначале бог создал землю и посмотрел на нее из своего космического одиночества.
И бог сказал: «Создадим живые существа из глины, пусть глина взглянет, что сотворено нами».
И бог создал все живые существа, какие до сих пор двигаются по земле, и одно из них было человеком. И только этот ком глины, ставший человеком, умел говорить. И бог наклонился поближе, когда созданный из глины человек привстал, оглянулся и заговорил. Человек подмигнул и вежливо спросил: «А в чем смысл всего этого?»
— Разве у всего должен быть смысл? — спросил бог.
— Конечно, — сказал человек.
— Тогда предоставляю тебе найти этот смысл! — сказал бог и удалился».
Я подумал: что за чушь?...
«Конечно, чушь», — пишет Боконон.
Мало утешает Иону и четырнадцатый том сочинений. Он состоит из одного-единственного произведения, а в нем одно слово – «нет». Так коротко откликнулся автор на вопрос, вынесенный им в заглавие: «Может ли разумный человек, учитывая опыт прошлых веков, питать хоть малейшую надежду на светлое будущее человечества?»
На последних страницах романа Воннегута, загадочный Боконон является героям. Он сидит на камне, босой, накрытый одеялом, в одной руке держит лист бумаги, в другой карандаш. На вопрос, о чем он думает, мудрец и мистификатор отвечает, что пришло время дописать последнюю фразу Книг Боконона. Именно этим пассажем и завершается апокалипсическое повествование: «Будь я помоложе, — вещает Боконон, — я написал бы историю человеческой глупости. Я забрался бы на гору Маккейб и лег на спину, подложив под голову эту рукопись. И я взял бы с земли сине-белую отраву, превращающую людей в статуи. И я стал бы статуей и лежал бы на спине, жутко скаля зубы и показывая длинный нос сами знаете кому!»
Таким образом, в романе выражается не осмеяние какого-либо конкретного человека, а целой категории людей. Можно сказать – социума. Для достижения этих целей Курт Воннегут использует целый спектр комического. Это и комические имена, и абсурдные ситуации. Однако одним из главных оригинальных приемов для создания комического в данном романе стало использование неологизмов.
На острове Иона узнает и о дальнейших подвигах Боконона. Оказывается, Боконон и Маккейб попытались было устроить на острове религию-утопию и, потерпев неудачу, решили поделить обязанности. Маккейб взял на себя роль тирана и притеснителя, а Боконон якобы исчез в джунглях, создав себе ореол святого и борца за счастье простых людей.
Боконон стал отцом новой религии – боконизма, смысл которой состоял в том, чтобы давать людям утешительную ложь, и сам же запретил свое учение, чтобы повысить к нему интерес. Боконон был убежден, что здоровое общество можно построить, только противопоставив добро злу и поддерживая высокое напряжение между тем и другим.
– Когда Боконон и Маккэйб много лет назад завладели этой жалкой страной, – продолжал Джулиан Касл, – они выгнали всех попов. И Боконон, шутник и циник, изобрел новую религию.
– Слыхал, – сказал я.
– Ну вот, когда стало ясно, что никакими государственными или экономическими реформами нельзя облегчить жалкую жизнь этого народа, религия стала единственным способом вселять в людей надежду. Правда стала врагом народа, потому что правда была страшной, и Боконон поставил себе цель – давать людям ложь, приукрашивая ее все больше и больше.
– Как же случилось, что он оказался вне закона?
– Это он сам придумал. Он попросил Маккэйба объявить вне закона и его самого, и его учение, чтобы внести в жизнь верующих больше напряженности, больше остроты. Кстати, он написал об этом небольшой стишок. И Касл прочел стишок, которого нет в Книгах Боконона:
С правительством простился я,
Сказав им откровенно,
Что вера – разновидность
Государственной измены.
На Боконона из года в год устраивались облавы, но поймать его не удавалось – это было не в интересах тирана во дворце, и самого гонимого такие преследования от души потешали. Впрочем, как оказалось, все жители острова Сан-Лоренцо – уже по уши бокононисты, в том числе и сам диктатор Папа Монзано. Погрязли так сказать, в собственной фантазии и лжи. Прониклись ей полностью.
Фрэнк Хонникер предлагает Ионе стать будущим президентом Сан-Лоренцо, так как дни Папы сочтены и он умирает от рака. Поскольку ему обещают не только президентство, но и руку очаровательной Моны, герой соглашается. Предполагается, что об этом будет всенародно объявлено во время праздника в честь «ста мучеников за демократию», когда самолеты будут бомбить изображения знаменитых тиранов, плавающие в прибрежных водах.
Но во время очередного приступа боли Папа принимает болеутоляющее и мгновенно умирает. Выясняется, что принял он Лед-9. Кроме того, всплывает еще одна печальная истина. Каждый из потомков доктора Хонникера выгодно сбыл свою часть папиного наследия: таким образом Запад, Восток и третий мир оказываются тем самым владельцами этого страшного изобретения, от которого может погибнуть весь мир.
Впрочем, катастрофа не заставляет себя долго ждать. Один из самолетов терпит аварию и врезается в замок Папы Монзано. Следует страшный взрыв, и Лед-9 начинает демонстрировать свои чудовищные свойства. Все вокруг замерзает. Солнце превратилось в крошечный шарик. В небе кружатся смерчи.
...Из всего, что понастроил человек, сохранилась лишь арка замковых ворот. Мы с Моной подошли к ней. У подножья белой краской было написано бокононовское калипсо. Буквы были аккуратные. Краска свежая – доказательство, что кто-то еще, кроме нас, пережил бурю.
Калипсо звучало так:
Настанет день, настанет час,
Придет земле конец.
И нам придется все вернуть,
Что дал нам в долг творец.
Но если мы, его кляня, подымем шум и вой,
Он только усмехнется, качая головой...
– Когда Боконон и Маккэйб много лет назад завладели этой жалкой страной, – продолжал Джулиан Касл, – они выгнали всех попов. И Боконон, шутник и циник, изобрел новую религию.
– Слыхал, – сказал я.
– Ну вот, когда стало ясно, что никакими государственными или экономическими реформами нельзя облегчить жалкую жизнь этого народа, религия стала единственным способом вселять в людей надежду. Правда стала врагом народа, потому что правда была страшной, и Боконон поставил себе цель – давать людям ложь, приукрашивая ее все больше и больше.
– Как же случилось, что он оказался вне закона?
– Это он сам придумал. Он попросил Маккэйба объявить вне закона и его самого, и его учение, чтобы внести в жизнь верующих больше напряженности, больше остроты. Кстати, он написал об этом небольшой стишок. И Касл прочел стишок, которого нет в Книгах Боконона:
С правительством простился я,
Сказав им откровенно,
Что вера – разновидность
Государственной измены.
На Боконона из года в год устраивались облавы, но поймать его не удавалось – это было не в интересах тирана во дворце, и самого гонимого такие преследования от души потешали. Впрочем, как оказалось, все жители острова Сан-Лоренцо – уже по уши бокононисты, в том числе и сам диктатор Папа Монзано. Погрязли так сказать, в собственной фантазии и лжи. Прониклись ей полностью.
Фрэнк Хонникер предлагает Ионе стать будущим президентом Сан-Лоренцо, так как дни Папы сочтены и он умирает от рака. Поскольку ему обещают не только президентство, но и руку очаровательной Моны, герой соглашается. Предполагается, что об этом будет всенародно объявлено во время праздника в честь «ста мучеников за демократию», когда самолеты будут бомбить изображения знаменитых тиранов, плавающие в прибрежных водах.
Но во время очередного приступа боли Папа принимает болеутоляющее и мгновенно умирает. Выясняется, что принял он Лед-9. Кроме того, всплывает еще одна печальная истина. Каждый из потомков доктора Хонникера выгодно сбыл свою часть папиного наследия: таким образом Запад, Восток и третий мир оказываются тем самым владельцами этого страшного изобретения, от которого может погибнуть весь мир.
Впрочем, катастрофа не заставляет себя долго ждать. Один из самолетов терпит аварию и врезается в замок Папы Монзано. Следует страшный взрыв, и Лед-9 начинает демонстрировать свои чудовищные свойства. Все вокруг замерзает. Солнце превратилось в крошечный шарик. В небе кружатся смерчи.
...Из всего, что понастроил человек, сохранилась лишь арка замковых ворот. Мы с Моной подошли к ней. У подножья белой краской было написано бокононовское калипсо. Буквы были аккуратные. Краска свежая – доказательство, что кто-то еще, кроме нас, пережил бурю.
Калипсо звучало так:
Настанет день, настанет час,
Придет земле конец.
И нам придется все вернуть,
Что дал нам в долг творец.
Но если мы, его кляня, подымем шум и вой,
Он только усмехнется, качая головой...
В убежище Иона изучает собрание сочинений Боконона, пытаясь найти в них утешение. Он не внемлет предупреждению на первой же странице первого тома: «Не будь глупцом. Сейчас же закрой эту книгу. Тут все сплошная фома». «Фома» у Боконона означает – ложь.
...Я обратился к книгам Боконона, все еще думая в своем невежестве, что найду в них утешение. Я торопливо пропустил предостережение на титульной странице первого тома:
«Не будь глупцом! Сейчас же закрой эту книгу! Тут все — сплошная фома!»
Фома, конечно, значит ложь.
А потом я прочел вот что:
«Вначале бог создал землю и посмотрел на нее из своего космического одиночества.
И бог сказал: «Создадим живые существа из глины, пусть глина взглянет, что сотворено нами».
И бог создал все живые существа, какие до сих пор двигаются по земле, и одно из них было человеком. И только этот ком глины, ставший человеком, умел говорить. И бог наклонился поближе, когда созданный из глины человек привстал, оглянулся и заговорил. Человек подмигнул и вежливо спросил: «А в чем смысл всего этого?»
— Разве у всего должен быть смысл? — спросил бог.
— Конечно, — сказал человек.
— Тогда предоставляю тебе найти этот смысл! — сказал бог и удалился».
Я подумал: что за чушь?...
«Конечно, чушь», — пишет Боконон.
Мало утешает Иону и четырнадцатый том сочинений. Он состоит из одного-единственного произведения, а в нем одно слово – «нет». Так коротко откликнулся автор на вопрос, вынесенный им в заглавие: «Может ли разумный человек, учитывая опыт прошлых веков, питать хоть малейшую надежду на светлое будущее человечества?»
На последних страницах романа Воннегута, загадочный Боконон является героям. Он сидит на камне, босой, накрытый одеялом, в одной руке держит лист бумаги, в другой карандаш. На вопрос, о чем он думает, мудрец и мистификатор отвечает, что пришло время дописать последнюю фразу Книг Боконона. Именно этим пассажем и завершается апокалипсическое повествование: «Будь я помоложе, — вещает Боконон, — я написал бы историю человеческой глупости. Я забрался бы на гору Маккейб и лег на спину, подложив под голову эту рукопись. И я взял бы с земли сине-белую отраву, превращающую людей в статуи. И я стал бы статуей и лежал бы на спине, жутко скаля зубы и показывая длинный нос сами знаете кому!»
*
Таким образом, в романе выражается не осмеяние какого-либо конкретного человека, а целой категории людей. Можно сказать – социума. Для достижения этих целей Курт Воннегут использует целый спектр комического. Это и комические имена, и абсурдные ситуации. Однако одним из главных оригинальных приемов для создания комического в данном романе стало использование неологизмов.
Новая религия, или даже идеология Боконизм, связана с множеством других терминов и новообразований. Ключевая фигура, этот самый Боконон – создатель и мессия этой религии, выражающий на протяжении всей книги интереснейшие идеи об устройстве общества и психологии масс, что, в общем-то, является завуалированным намеком на суть современных религий и политических систем. В Бокононе видели пародию на самого бога и на философа-экзистенциалиста. В нем усматривали автопародию, его объявляли рупором идей Воннегута. Согласно теории «динамического напряжения», выдвинутой Бокононом, зло искоренить невозможно, но возможно и, более того, необходимо противопоставить злу добро. Спасать человека. Казалось бы, что может быть похвальнее. Настораживало только упрямое нежелание Боконона что-либо менять в дурной реальности. Боконон лишь дает ложь, приукрашивая её все больше и больше.
Воннегут сочно прописывает биографию Боконона. Боконон родился в 1891 году (при крещении ему дали имя Лайонел Бойд Джонсон). Он был негром епископального вероисповедания, британским подданным с острова Тобаго. Он был младшим из шести детей в состоятельной семье, которая стала состоятельной после того, как дед Боконона нашел спрятанное пиратами сокровище стоимостью около 250 тысяч долларов. Предполагается, что сокровище изначально принадлежало знаменитому английскому пирату Черной Бороде – Эдварду Тичу. Деньги были вложены в предприятия, связанные с асфальтом, копрой, какао, в скотоводство и птицеводство.
Юный Лайонел Бойд Джонсон учился в епископальной школе и активно интересовался церковной службой.
...Но в молодости, несмотря на любовь ко всяким церемониям, он был порядочным гулякой, потому что в четырнадцатом калипсо он приглашает нас петь вместе с ним так:
Когда я молод был,
Я был совсем шальной,
Я пил и девушек любил,
Как Августин святой.
Но Августин лишь к старости
Причислен был к святым,
Так, значит, к старости могу
И я сравниться с ним.
И если мне в святые
Придется угодить,
Уж ты, мамаша, в обморок
Гляди не упади!...
В 1922 году Боконон укрылся от урагана в Порт-о-Пренсе на Гаити, оккупированном американской морской пехотой. Там познакомился с капралом Эрлом Маккэйбом, который дезертировал из морской пехоты и попросил Джонсона переправить его в Майами. Но судно налетело на скалы возле острова Сан-Лоренцо и затонуло…
Название острова, на котором процветает боконизм, ассоциируется с именем Святого Лаврентия Римского, чья печальная судьба известна истории, что может являться намеком на апокалипсическую судьбу этого места.
Боконисты верят в то, что общество организовано по принципу неких групп, называемых карассом (кагазз), в которые каждый человек попадает с помощью канкана, чью роль для героя произведения сыграла его незаконченная книга. Название такого «орудия», ассоциируемого с известным танцем, указывает на хаотичность и даже бессмысленность такого события. Здесь можно проследить некие сюрреалистические идеи автора. Предопределенность судьбы и взаимосвязь людей, участвующих в одних и тех же событиях, находит отражение в индийской религии с ее понятиями о карме. Основа карасса – вампитер, который может быть как предметом, так и идеей.
Вампитер – ось всякого карасса. Нет карасса без вампитера, учит Боконон, так же как нет колеса без оси. Вампитером может служить что угодно – дерево, камень, животное, идея, книга, мелодия, святой Грааль. Но что бы ни служило этим вампитером, члены одного карасса вращаются вокруг него в величественном хаосе спирального облака. Разумеется, орбита каждого члена карасса вокруг их общего вампитера – чисто духовная орбита. Не тела их, а души описывают круги. Как учит петь Боконон:
Кружимся, кружимся – и все на месте:
Ноги из олова, крылья из жести.
Вампитеры уходят, и вампитеры приходят, учит Боконон. В каждую данную минуту у каждого карасса фактически есть два вампитера: один приобретает все большее значение, другой постепенно его теряет.
Гранфаллон – это ложный карасс, не имеющий смысла с божественной точки зрения. Английский вариант granfalloon созвучен и соответствует в тексте слову balloon: «If you wish to study a granfalloon, just remove the skin of a toy balloon». Другими словами это воздушный шарик, не имеющий смысла сам по себе и являющийся просто игрушкой. Этот ложный карасс, кажущееся единство какой-то группы людей, бессмысленное по самой сути, с точки зрения божьего промысла. В качестве примера гранфаллонов Курт Воннегут приводит различные партии и организации, в частности: коммунистическую партию, Дочери Американской революции, компанию «Дженерал Электрик» и Международный орден холостяков – и любую нацию в любом месте в любое время.
Дюпрасс – это карасс из двух человек. По Боконону, настоящий дюпрасс никто не может нарушить, даже дети, родившиеся от такого союза. Дюпрасс рождает в людях некоторую самонадеянность и помогает влюбленной паре в уединенности их неослабевающей любви развить в себе внутреннее прозрение, подчас странное, но верное. Люди одного дюпрасса всегда умирают не позднее, чем через неделю друг после друга.
Стихи Боконона назывались калипсо, и, кроме широко известного значения этого слова, обозначают еще и жанр карибской танцевальной музыки (calypso music), ведь в романе эти стихи неоднократно пропевались.
На острове существует и ритуал, называемый боко-мару или «обмен познанием». «Мы, боконисты, верим, что прикасаясь друг к другу пятками, конечно, если у обоих ноги чистые и ухоженные, люди непременно почувствуют взаимную любовь». Оба слова, связанные Воннегутом в одно, имеют японское происхождение. Боку обозначает «я» или «мне», а Маару – это цикл либо круг. Также боку обозначает особый тип ударных инструментов, распространенный на Кубе и в некоторых африканских странах.
Слово синват, обозначающее человека, «который хочет забрать себе чью-то любовь всю, целиком», в английском варианте звучит как «sin-wat» и состоит из двух частей. Слово sin переводится как грех, проступок, а wat – это буддистсткий храм, место поклонения. Слово ранг-ранг, в оригинале «wrang-wrang», созвучно английскому слову wrong (неверный, неправильный) и соответствует смыслу цитаты: «А ранг-ранг, по учению Боконона, – это человек, который отваживает других людей от определенного образа мыслей тем, что примером своей собственной ранг-ранговой жизни доводит этот образ мыслей до абсурда». И так далее…Воннегут не изменяет себе, придумывая новые лексические формы для создания комического.
В своем романе Воннегут упоминает и боконистскую космогонию, ведь ни одна религия, по сути, не может обойтись без космогонии с центральными божествами : Борасизи в этой космогонии – это солнечный Бог, Пабу – его жена, лунная богиня.
– За ма ки бо.
Тогда я спросил Джулиана Касла, что значит за ма ки бо.
– Хотите простой ответ или подробное разъяснение?
– Давайте начнем с простого.
– Судьба, – сказал он. – Неумолимый рок…..
…..– Очень верно, очень точно сказано, – подтвердил я. И, извинившись перед блестящим обществом, спросил у Стэнли, дворецкого Фрэнка, нет ли у них в доме экземпляра Книг Боконона.
Сначала Стэнли сделал вид, что не понимает, о чем я говорю.
Потом проворчал, что Книги Боконона – гадость. Потом стал утверждать, что всякого, кто читает Боконона, надо повесить на крюке. А потом принес экземпляр книги с ночной тумбочки Фрэнка.
Это был тяжелый том весом с большой словарь. Он был переписан от руки. Я унес книгу в свою спальню, на свою каменную лежанку с поролоновым матрасом.
Оглавления в книге не было, так что искать значение слова за-ма-ки-бо было трудно, и в тот вечер я так его и не нашел.
Кое-что я все же узнал, но мне это мало помогло. Например, я познакомился с бокононовской космогонией, где Борасизи-Солнце обнимал Пабу-Луну в надежде, что Пабу родит ему огненного младенца.
Но бедная Пабу рожала только холодных младенцев, не дававших тепла, и Борасизи с отвращением их выбрасывал. Из них и вышли планеты, закружившиеся вокруг своего грозного родителя на почтительном расстоянии.
А вскоре несчастную Пабу тоже выгнали, и она ушла жить к своей любимой дочке – Земле. Земля была любимицей Луны-Пабу, потому что на Земле жили люди, они смотрели на Пабу, любовались ею, жалели ее.
Что же думал сам Боконон о своей космогонии?
– Фо'ма! Ложь, – писал он. – Сплошная фо'ма!
Ложь, как уже упоминалось, автор называет фомой, «судьбу тысяч людей» – пуффом, а «ребенка, заблудившегося во мгле» – дуррой. Пуфф, в оригинале «puddle», обозначает широко распространенную ткань, из которой шили одежду для английских моряков, намек, вероятно, на нечто массовое и одинаковое для всех, не позволяющее выделиться из толпы. А дурра, в оригинале «stuppa», ассоциируется с буддистским сооружением для хранения реликвий, свято почитаемым последователями этой религии, то есть здесь присутствует очередной намек на религию и бездумное поклонение оной. Воннегут намеренно исказил оригинальное слово, добавив к нему лишнюю букву. В свете вышесказанного, интересно звучит цитата: «А пуфф в бокононовском смысле означает судьбу тысячи людей, доверенную дурре. А дурра – значит ребенок, заблудившийся во мгле».
Что касается лжи, то именно маленькая ложь, фома, в романе берет верх над правдой. «Правда стала врагом народа, потому что правда была страшной, и Боконон поставил себе цель – давать людям ложь, приукрашивая ее все больше и больше». Ложь должна была скрыть от людей Гоббсовскую правду о том, что «жизнь оставалась такой же короткой, такой же грубой, такой же жалкой». Эта ложь создает иллюзорное восприятие реальности у множества людей в любом обществе, и орудием этому служит не только религия. Видимо, неологизм «фома» также несет в себе ассоциацию с именем апостола, прозванным неверующим. Можно предположить, что Воннегут идет дальше, и связывает суть данного слова со средневековым верованием гностиков, у которых Фома стал символом постижения тайного учения Христа не через слепую и безрассудную веру, а посредством собственного разума.
Для моделирования уникального языкового материала Воннегут использует уже существующие образцы, взятые из народного творчества, наряду с неологизмами, созданными самим Бокононом. Например, главный герой Иона создает аллюзию с библейским персонажем. Ему отведена роль наблюдателя, рассказчика, оставшегося в живых после апокалипсиса и повествующего обо всех событиях. Как и во многих книгах Воннегута, в «Колыбели для кошки» также множество ассоциаций с тем или иным явлением в реальной жизни. Например, элементы религиозной системы Сан-Лоренцо вызывают аллюзию с какой-нибудь гавайской или полинезийской мифологией. Считается также, что религия Боконона имеет много общего с Дзен-направлением в буддизме, поскольку обе они направлены на разрешение вопросов осознания и движения человека к этой цели. Опираясь на вышеприведенные примеры, можно предположить, что автор использовал множество буддистских терминов для создания новых слов.
Космогоническую группу неологизмов представляют все те, которые относятся к философско-научному рассмотрению Вселенной и возникновению всего сущего, исходя из мифо-религиозного учения Боконона. Как и подобает любой космогонии, неологизмы данной группы претендуют на древнейшее происхождение, они обозначают Богов (Борасизи и Пабу), природные явления (пууль-па (pool-pah) – то ли дождь из дерьма, то ли гнев божий) и т.п.
Книга наполнена иронией, предостережениями, но даже они несут в себе юмористическое наполнение. Она предостерегает от господства лжи, однако провозглашает, что «нет в этой книге правды».... Абсурд, юмор, игра, дающая пространство для мыслей, чего и добивался Воннегут.
Боко-мару, обнимемся и пропоем:
Жизнь бессмысленна, мир – это фо’ма!
И, забывшись вовек избыточным сном,
Не отыщем мы лучшего дома.
За-ма-ки-бо свела наши вместе пути,
Нас вплетая в вуаль из канканов,
Бог – есть ложь, и актер в пьесе ты,
Что не ведал божественных планов!
Синуусики тянутся чрез континент,
Нити льдинок сквозь красную кожу,
Не отыщешь судьбы тщедушной ответ,
«Разрушь мир» у посмертного ложа.
Пока жив, люби, разгорайся, и добр
Будь ко всем, кто кидал в тебя камни.
И вампитер свой, ангельский хор,
Отыщи средь мечт-глупостей давних.
Избегай гранфаллонов, син-ватом не стань
И цени свой карасс как Пабу с Борасизи,
Жизнь – пууль-па, казнь и чертова брань.
И к чему усилья, капризы?
Видали кошку? Видали колыбель?
Боко-мару!
А сама «колыбель для кошки» – это детская игра в ниточку. Связанная в большое кольцо ниточка одевалась на две ладони определенным образом. Второй человек зацеплял нитки большим и указательным пальцам обеих рук и снимал на свои – получалась фигура из ниток. Затем первый зацеплял нитки пальцами и снова забирал их – так появлялась новая фигура. Нужно знать эти комбинации, чтобы плести все новые и новые фигуры….Плести и плести….
У Воннегута: «…отец играл с веревочкой, а потом стал переплетать ее пальцами. И сплел такую штуку, которая называется "колыбель для кошки". Не знаю, где отец научился играть с веревочкой. Может быть, у своего отца. Понимаете, его отец был портным, так что в доме, когда отец был маленьким, всегда валялись нитки и тесемки.
До того как отец сплел "кошкину колыбель", я ни разу не видел, чтобы он, как говорится, во что-то играл… Должно быть, он сам удивился, когда нечаянно сплел из веревочки "кошкину колыбель", а может быть, это напомнило ему детство. Он вдруг вышел из своего кабинета и сделал то, чего раньше никогда не делал, он попытался поиграть со мной. До этого он не только со мной никогда не играл, он почти со мной и не разговаривал.
А тут он опустился на колени около меня, на ковер, и оскалил зубы, и завертел у меня перед глазами переплет из веревочки - Видал? Видал? Видал? – спросил он – Кошкина колыбель. Видишь
кошкину колыбель? Видишь, где спит котеночек? Мяу! Мяу!...
Поры на его коже казались огромными, как кратеры на луне. Уши и ноздри заросли волосом. От него несло сигарным дымом, как из врат ада. Ничего безобразнее, чем мой отец вблизи, я в жизни не видал Мне и теперь он часто снится.
И вдруг он запел: „Спи, котеночек, усни, угомон тебя возьми. Придет серенький волчок, схватит киску за бочок, серый волк придет, колыбелька упадет.“
Я заревел. Я вскочил и со всех ног бросился вон из дому….»
Воннегут сочно прописывает биографию Боконона. Боконон родился в 1891 году (при крещении ему дали имя Лайонел Бойд Джонсон). Он был негром епископального вероисповедания, британским подданным с острова Тобаго. Он был младшим из шести детей в состоятельной семье, которая стала состоятельной после того, как дед Боконона нашел спрятанное пиратами сокровище стоимостью около 250 тысяч долларов. Предполагается, что сокровище изначально принадлежало знаменитому английскому пирату Черной Бороде – Эдварду Тичу. Деньги были вложены в предприятия, связанные с асфальтом, копрой, какао, в скотоводство и птицеводство.
Юный Лайонел Бойд Джонсон учился в епископальной школе и активно интересовался церковной службой.
...Но в молодости, несмотря на любовь ко всяким церемониям, он был порядочным гулякой, потому что в четырнадцатом калипсо он приглашает нас петь вместе с ним так:
Когда я молод был,
Я был совсем шальной,
Я пил и девушек любил,
Как Августин святой.
Но Августин лишь к старости
Причислен был к святым,
Так, значит, к старости могу
И я сравниться с ним.
И если мне в святые
Придется угодить,
Уж ты, мамаша, в обморок
Гляди не упади!...
В 1922 году Боконон укрылся от урагана в Порт-о-Пренсе на Гаити, оккупированном американской морской пехотой. Там познакомился с капралом Эрлом Маккэйбом, который дезертировал из морской пехоты и попросил Джонсона переправить его в Майами. Но судно налетело на скалы возле острова Сан-Лоренцо и затонуло…
Название острова, на котором процветает боконизм, ассоциируется с именем Святого Лаврентия Римского, чья печальная судьба известна истории, что может являться намеком на апокалипсическую судьбу этого места.
Боконисты верят в то, что общество организовано по принципу неких групп, называемых карассом (кагазз), в которые каждый человек попадает с помощью канкана, чью роль для героя произведения сыграла его незаконченная книга. Название такого «орудия», ассоциируемого с известным танцем, указывает на хаотичность и даже бессмысленность такого события. Здесь можно проследить некие сюрреалистические идеи автора. Предопределенность судьбы и взаимосвязь людей, участвующих в одних и тех же событиях, находит отражение в индийской религии с ее понятиями о карме. Основа карасса – вампитер, который может быть как предметом, так и идеей.
Вампитер – ось всякого карасса. Нет карасса без вампитера, учит Боконон, так же как нет колеса без оси. Вампитером может служить что угодно – дерево, камень, животное, идея, книга, мелодия, святой Грааль. Но что бы ни служило этим вампитером, члены одного карасса вращаются вокруг него в величественном хаосе спирального облака. Разумеется, орбита каждого члена карасса вокруг их общего вампитера – чисто духовная орбита. Не тела их, а души описывают круги. Как учит петь Боконон:
Кружимся, кружимся – и все на месте:
Ноги из олова, крылья из жести.
Вампитеры уходят, и вампитеры приходят, учит Боконон. В каждую данную минуту у каждого карасса фактически есть два вампитера: один приобретает все большее значение, другой постепенно его теряет.
Гранфаллон – это ложный карасс, не имеющий смысла с божественной точки зрения. Английский вариант granfalloon созвучен и соответствует в тексте слову balloon: «If you wish to study a granfalloon, just remove the skin of a toy balloon». Другими словами это воздушный шарик, не имеющий смысла сам по себе и являющийся просто игрушкой. Этот ложный карасс, кажущееся единство какой-то группы людей, бессмысленное по самой сути, с точки зрения божьего промысла. В качестве примера гранфаллонов Курт Воннегут приводит различные партии и организации, в частности: коммунистическую партию, Дочери Американской революции, компанию «Дженерал Электрик» и Международный орден холостяков – и любую нацию в любом месте в любое время.
Дюпрасс – это карасс из двух человек. По Боконону, настоящий дюпрасс никто не может нарушить, даже дети, родившиеся от такого союза. Дюпрасс рождает в людях некоторую самонадеянность и помогает влюбленной паре в уединенности их неослабевающей любви развить в себе внутреннее прозрение, подчас странное, но верное. Люди одного дюпрасса всегда умирают не позднее, чем через неделю друг после друга.
Стихи Боконона назывались калипсо, и, кроме широко известного значения этого слова, обозначают еще и жанр карибской танцевальной музыки (calypso music), ведь в романе эти стихи неоднократно пропевались.
На острове существует и ритуал, называемый боко-мару или «обмен познанием». «Мы, боконисты, верим, что прикасаясь друг к другу пятками, конечно, если у обоих ноги чистые и ухоженные, люди непременно почувствуют взаимную любовь». Оба слова, связанные Воннегутом в одно, имеют японское происхождение. Боку обозначает «я» или «мне», а Маару – это цикл либо круг. Также боку обозначает особый тип ударных инструментов, распространенный на Кубе и в некоторых африканских странах.
Слово синват, обозначающее человека, «который хочет забрать себе чью-то любовь всю, целиком», в английском варианте звучит как «sin-wat» и состоит из двух частей. Слово sin переводится как грех, проступок, а wat – это буддистсткий храм, место поклонения. Слово ранг-ранг, в оригинале «wrang-wrang», созвучно английскому слову wrong (неверный, неправильный) и соответствует смыслу цитаты: «А ранг-ранг, по учению Боконона, – это человек, который отваживает других людей от определенного образа мыслей тем, что примером своей собственной ранг-ранговой жизни доводит этот образ мыслей до абсурда». И так далее…Воннегут не изменяет себе, придумывая новые лексические формы для создания комического.
В своем романе Воннегут упоминает и боконистскую космогонию, ведь ни одна религия, по сути, не может обойтись без космогонии с центральными божествами : Борасизи в этой космогонии – это солнечный Бог, Пабу – его жена, лунная богиня.
– За ма ки бо.
Тогда я спросил Джулиана Касла, что значит за ма ки бо.
– Хотите простой ответ или подробное разъяснение?
– Давайте начнем с простого.
– Судьба, – сказал он. – Неумолимый рок…..
…..– Очень верно, очень точно сказано, – подтвердил я. И, извинившись перед блестящим обществом, спросил у Стэнли, дворецкого Фрэнка, нет ли у них в доме экземпляра Книг Боконона.
Сначала Стэнли сделал вид, что не понимает, о чем я говорю.
Потом проворчал, что Книги Боконона – гадость. Потом стал утверждать, что всякого, кто читает Боконона, надо повесить на крюке. А потом принес экземпляр книги с ночной тумбочки Фрэнка.
Это был тяжелый том весом с большой словарь. Он был переписан от руки. Я унес книгу в свою спальню, на свою каменную лежанку с поролоновым матрасом.
Оглавления в книге не было, так что искать значение слова за-ма-ки-бо было трудно, и в тот вечер я так его и не нашел.
Кое-что я все же узнал, но мне это мало помогло. Например, я познакомился с бокононовской космогонией, где Борасизи-Солнце обнимал Пабу-Луну в надежде, что Пабу родит ему огненного младенца.
Но бедная Пабу рожала только холодных младенцев, не дававших тепла, и Борасизи с отвращением их выбрасывал. Из них и вышли планеты, закружившиеся вокруг своего грозного родителя на почтительном расстоянии.
А вскоре несчастную Пабу тоже выгнали, и она ушла жить к своей любимой дочке – Земле. Земля была любимицей Луны-Пабу, потому что на Земле жили люди, они смотрели на Пабу, любовались ею, жалели ее.
Что же думал сам Боконон о своей космогонии?
– Фо'ма! Ложь, – писал он. – Сплошная фо'ма!
Ложь, как уже упоминалось, автор называет фомой, «судьбу тысяч людей» – пуффом, а «ребенка, заблудившегося во мгле» – дуррой. Пуфф, в оригинале «puddle», обозначает широко распространенную ткань, из которой шили одежду для английских моряков, намек, вероятно, на нечто массовое и одинаковое для всех, не позволяющее выделиться из толпы. А дурра, в оригинале «stuppa», ассоциируется с буддистским сооружением для хранения реликвий, свято почитаемым последователями этой религии, то есть здесь присутствует очередной намек на религию и бездумное поклонение оной. Воннегут намеренно исказил оригинальное слово, добавив к нему лишнюю букву. В свете вышесказанного, интересно звучит цитата: «А пуфф в бокононовском смысле означает судьбу тысячи людей, доверенную дурре. А дурра – значит ребенок, заблудившийся во мгле».
Что касается лжи, то именно маленькая ложь, фома, в романе берет верх над правдой. «Правда стала врагом народа, потому что правда была страшной, и Боконон поставил себе цель – давать людям ложь, приукрашивая ее все больше и больше». Ложь должна была скрыть от людей Гоббсовскую правду о том, что «жизнь оставалась такой же короткой, такой же грубой, такой же жалкой». Эта ложь создает иллюзорное восприятие реальности у множества людей в любом обществе, и орудием этому служит не только религия. Видимо, неологизм «фома» также несет в себе ассоциацию с именем апостола, прозванным неверующим. Можно предположить, что Воннегут идет дальше, и связывает суть данного слова со средневековым верованием гностиков, у которых Фома стал символом постижения тайного учения Христа не через слепую и безрассудную веру, а посредством собственного разума.
Для моделирования уникального языкового материала Воннегут использует уже существующие образцы, взятые из народного творчества, наряду с неологизмами, созданными самим Бокононом. Например, главный герой Иона создает аллюзию с библейским персонажем. Ему отведена роль наблюдателя, рассказчика, оставшегося в живых после апокалипсиса и повествующего обо всех событиях. Как и во многих книгах Воннегута, в «Колыбели для кошки» также множество ассоциаций с тем или иным явлением в реальной жизни. Например, элементы религиозной системы Сан-Лоренцо вызывают аллюзию с какой-нибудь гавайской или полинезийской мифологией. Считается также, что религия Боконона имеет много общего с Дзен-направлением в буддизме, поскольку обе они направлены на разрешение вопросов осознания и движения человека к этой цели. Опираясь на вышеприведенные примеры, можно предположить, что автор использовал множество буддистских терминов для создания новых слов.
Космогоническую группу неологизмов представляют все те, которые относятся к философско-научному рассмотрению Вселенной и возникновению всего сущего, исходя из мифо-религиозного учения Боконона. Как и подобает любой космогонии, неологизмы данной группы претендуют на древнейшее происхождение, они обозначают Богов (Борасизи и Пабу), природные явления (пууль-па (pool-pah) – то ли дождь из дерьма, то ли гнев божий) и т.п.
Книга наполнена иронией, предостережениями, но даже они несут в себе юмористическое наполнение. Она предостерегает от господства лжи, однако провозглашает, что «нет в этой книге правды».... Абсурд, юмор, игра, дающая пространство для мыслей, чего и добивался Воннегут.
Боко-мару, обнимемся и пропоем:
Жизнь бессмысленна, мир – это фо’ма!
И, забывшись вовек избыточным сном,
Не отыщем мы лучшего дома.
За-ма-ки-бо свела наши вместе пути,
Нас вплетая в вуаль из канканов,
Бог – есть ложь, и актер в пьесе ты,
Что не ведал божественных планов!
Синуусики тянутся чрез континент,
Нити льдинок сквозь красную кожу,
Не отыщешь судьбы тщедушной ответ,
«Разрушь мир» у посмертного ложа.
Пока жив, люби, разгорайся, и добр
Будь ко всем, кто кидал в тебя камни.
И вампитер свой, ангельский хор,
Отыщи средь мечт-глупостей давних.
Избегай гранфаллонов, син-ватом не стань
И цени свой карасс как Пабу с Борасизи,
Жизнь – пууль-па, казнь и чертова брань.
И к чему усилья, капризы?
Видали кошку? Видали колыбель?
Боко-мару!
*
А сама «колыбель для кошки» – это детская игра в ниточку. Связанная в большое кольцо ниточка одевалась на две ладони определенным образом. Второй человек зацеплял нитки большим и указательным пальцам обеих рук и снимал на свои – получалась фигура из ниток. Затем первый зацеплял нитки пальцами и снова забирал их – так появлялась новая фигура. Нужно знать эти комбинации, чтобы плести все новые и новые фигуры….Плести и плести….
У Воннегута: «…отец играл с веревочкой, а потом стал переплетать ее пальцами. И сплел такую штуку, которая называется "колыбель для кошки". Не знаю, где отец научился играть с веревочкой. Может быть, у своего отца. Понимаете, его отец был портным, так что в доме, когда отец был маленьким, всегда валялись нитки и тесемки.
До того как отец сплел "кошкину колыбель", я ни разу не видел, чтобы он, как говорится, во что-то играл… Должно быть, он сам удивился, когда нечаянно сплел из веревочки "кошкину колыбель", а может быть, это напомнило ему детство. Он вдруг вышел из своего кабинета и сделал то, чего раньше никогда не делал, он попытался поиграть со мной. До этого он не только со мной никогда не играл, он почти со мной и не разговаривал.
А тут он опустился на колени около меня, на ковер, и оскалил зубы, и завертел у меня перед глазами переплет из веревочки - Видал? Видал? Видал? – спросил он – Кошкина колыбель. Видишь
кошкину колыбель? Видишь, где спит котеночек? Мяу! Мяу!...
Поры на его коже казались огромными, как кратеры на луне. Уши и ноздри заросли волосом. От него несло сигарным дымом, как из врат ада. Ничего безобразнее, чем мой отец вблизи, я в жизни не видал Мне и теперь он часто снится.
И вдруг он запел: „Спи, котеночек, усни, угомон тебя возьми. Придет серенький волчок, схватит киску за бочок, серый волк придет, колыбелька упадет.“
Я заревел. Я вскочил и со всех ног бросился вон из дому….»
«....— Чуть ли не сто тысяч лет взрослые вертят под носом у своих детей такой переплёт из верёвочки… Не удивительно, что ребята растут психами. Ведь такая «кошкина колыбель» — просто переплетённые иксы на чьих-то руках. А малыши смотрят, смотрят, смотрят… И никакой, к чёрту, кошки, никакой, к чёрту, колыбельки нет!»
