Древнейшее домашнее животное,
известное человечеству свыше 10 000 лет. Сообразительные, хорошо поддающиеся
дрессировке (обучению) и селекции собаки играют огромную роль в самых разных
культурах как защитник жизни и имущества человека. В сущности из охранительных
функций собаки и её взаимодействие с человеком берёт начало представление о её
верности хозяину. Не менее значима, хотя и менее распространена роль собаки как
охотничьего, боевого и ездового животного.
Признанными стражами
загробного мира, конечно, были собаки и птицы, чуткая природа которых позволяла
мгновенно подать сигнал тревоги, если кто-либо делал попытку пробраться в
загробный мир или ускользнуть из него. Дело тут и в обостренном чутье. Часто
люди не моrли понять, почему coбака настораживается, начинает лаять или выть
без видимой для них причины. Из этих наблюдений за ее поведением родилось
поверье, будто собака способна видеть духов. До наших дней сохранилось древнее
суеверие, что собака воет к покойнику, поскольку она видит или чувствует
подкрадывающуюся к человеку Смерть.
Все эти поверья и сделали
собаку спутницей древних боrов смерти. Что же касается её функций в заrробном мире, то они
аналоrичны земным. Чудовищные псы, враждебные людям, встречаются в мифах разных народов.
К наиболее древним
символическим представлениям относятся: ассоциация собаки с загробным миром и
божествами смерти; её роль психопомпа, проводника, охранника и защитника душ и
функция стража (перехода) на границе миров.
Во многих мифологических
представлениях стражами загробного мира
были собаки, реже – птицы и змеи. Ведические индийцы считали, что бога
загробного мира Яму сопровождают два четырехглазых пса – отпрыски Сарамы,
охотничьей собаки бога Индры. Они же и охраняли владения Ямы.
В греческой мифологии
известны трехголовый пес Цербер и двухголовый Орф (Ортр), охраняющие вход в
загробный мир (по версии, - только Цербер). Туловище
Цербера было покрыто змеиными головами и заканчивалось змеиным хвостом. Чтобы
умилостивить свирепого пса, умершие
несли ему медовые лепешки. Эней, спустившись в Аид, бросил псу лепешку
со снотворной травой, а Геракл был единственным героем, которому удалось
связать и вывести из-под земли ужасного
стража.
В давние времена были у
древних греков и другие стражи загробного мира: драконица Дельфина, Пифон и
Кампа, сторожившая ввергнутых в Тартар циклопов. С ними расправились Зевс и
Аполлон.
В китайской мифологии злой
пес и ядовитая змея охраняют мост через реку Найхэ («Река нечистот»), ведущий в
подземное судилище. В маньчжурской мифологии стражем потустороннего мира
выступает собака (индахунь), она же является и проводником душ. И в марийской
мифологии мир мертвых, разделенный на темную и светлую часть, охраняли адские
острозубые собаки – тамык пий, поэтому в руки мертвому вкладывалась рябиновая
или липовая палка, чтобы он мог отогнать псов. От кишащих там же змей можно
было отбиться только колючей ветвью шиповника, которую хоронили вместе с
покойником.
Коряки тоже считали, что
преисподнюю стерегут собаки.
По представлениям ительменов «в преисподней гораздо веселее и
приятнее, чем на земле», а самой предпочитаемой была смерть, «когда его
пожирают прекрасные собаки, ибо это гарантирует ему владение ими в подземном
мире». При таком взгляде на смерть,
становится понятным хладнокровие, с которым ительмены выволакивали трупы из
жилища, оставляя их на растерзание собакам.
Птица с собакой ловили души
пытавшихся проскользнуть в рай грешников в представлении кхьенгов Бирмы и
Бангладеш.
Зловещее значение собак
признавалось многими народами. Ночной вой собак в некоторых случаях или
внезапное появление их в доме вызывали у людей суеверный страх: это считалось
предвестием смерти или несчастья. В Миракле из «Золотой легенды» Лонгфелло, когда Равви спрашивает
Иуду Искариота, отчего воет собака , тот отвечает: "Талмуд об этом
говорит: собачий вой кругом стоит, когда над городом летит и веет хладом Ангел
Смерти". В «Одиссее» (песнь XV) описано, как собаки Евмея испугались при появлении Минервы,
хотя та оставалась невидимой для Телемаха. Капитолии утверждает, что собачий
вой был предзнаменованием смерти Максима. В Древней Греции, когда Геката
караулила на перекрестках, предсказывая чью-нибудь смерть, собаки видели ее и,
поднимая дикий лай, предупреждали о ней людей.
В Уэльсе смертоносные гончие
псы Аннуна были видимы земным собакам, хотя невидимы для людей, так же, как и
Хел, богиня смерти язычников-скандинавов. Плохой приметой считалась также
встреча с собакой на дороге, особенно ночью. Боязнь вполне понятна, если
вспомнить, что в некоторых странах говорили, будто перед смертью человека
таинственный черный пес трижды обегает вокруг дома или ложится у его ворот. По
народным поверьям собаки черной масти состоят в особо тесной связи с миром
мертвых. Говорили, что они видят ангела смерти, когда тот приближается к
человеку. Эти же свойства приписывали и собаке – «четырехглазке», имеющей светлые пятна над глазами, и собаке – «ярчуку» и собаке-первышу
(собаке первого помета). Якобы от её взора не может
скрыться ни одно привидение. Но вырастить её очень трудно, так как колдуны всячески стараются её извести. Такого щенка брали в дом и растили в холе и
неге до полугода, потому что в это время он еще уязвим и не вошел в полную
силу. А после полугода молодой пес представляет реальную угрозу для нечисти –
он может причинить им серьезные раны и даже убить, в каком бы обличье ни
предстал бес.
Еще чаще собаки являются
проводниками на тот свет или стражами преисподней.
Долгое время существовал
обычай в Персии показывать собаке тело покойного. Весьма характерно то, что в
случае смерти беременной женщины в комнату вводились две собаки. Прыжок собаки
через тело покойного рассматривался как возвращение души, после чего мертвец
якобы не находил более покоя в могиле и возвращался в мир живых упырем. Древние
представления о собаке как душе человека, блуждающей по земле, очень устойчивы.
Нормандские крестьяне утверждают, что ко всякой собаке следует относиться
хорошо, ибо кто знает, что она на самом деле есть? В облике собаки иногда
являлись умершие, а иногда подручные-компаньоны ведьм и колдунов. Жители Сиама
верили в особых демонических людей, у которых в глазах отсутствовал зрачок
(радужная оболочка была настолько темна, что сливалась со зрачком). Они
считали, что ночью, когда те спят, их души будто бы превращаются в собак или
диких кошек, рыщут по свету и лишь на заре возвращаются назад. Подобное говорят
и о ведьмах. В то время, как тело ведьмы погружено в сон, её душа в виде черной собаки, кошки или летучей мыши
странствует по свету. У многих народов существовало поверье, что ведьма
особенно охотно оборачивается собакой. И довольно часто можно было услышать
рассказ о человеке, который, искалечив попавшуюся ему ночью собаку, на другой
день убеждался, что он причинил увечье своей соседке — знахарке.
По польскому поверью в образе
собак выходят из воды души утопленников, возвращаются на свет души ведьм и
самоубийц. Собаки-души постепенно превращаются в поверьях в собак-демонов,
которые в христианском мире отождествляются с чертом. Собаки-души и демоны,
бродящие обыкновенно вокруг могил и кладбищ, нередко также переносятся в страну
мертвых, в ад. Собаки обладают способностью видеть не только духов, демонов, но
и вообще многое такое, что скрыто от глаз простого смертного. И все же,
несмотря на то, что в народных преданиях собака представлялась как нечто
устрашающее, демоническое, привязанность человека к ней всегда была очень
велика. По народным поверьям чудесные свойства в одинаковой мере присущи как
живой, так и мертвой собаке. По одному – черный щенок, закопанный в горшке в конюшне,
защищает лошадей от порчи. По другому – черный
пес и черный кот, живущие во дворе, охраняют его от чар. По немецкому поверью
ни воры, ни демоны не могут проникнуть во двор, охраняемый собакой –«четырехглазкой». А по русскому – молния не поражает дом, где живет черная собака. По свидетельству
древних авторов, писавших об агрономии, помет собаки, смешанный с гнилым сыром,
предохраняет семена и растения от скота, а лай собаки, как и крик петуха,
обращает в бегство духов и привидения.
Связь собаки с загробным
миром – общая тема, отраженная в ряде более конкретных мотивов:
1. Пес помогает достичь мира
мертвых или облегчает существование в этом мире.
2. В частности, он перевозит
умершего через реку.
3. Условием помощи, пропуска
в иной мир или отсутствия загробного наказания является хорошее отношение к
собакам при жизни. Данный мотив тем более значим, что действительное отношение
к собакам в районах, где этот мотив зафиксирован, бывает безразличным или
жестоким .
4. Пес является хозяином,
обитателем, стражем загробного мира.
5. Чтобы собаки пропустили
умершего или помогли ему, он должен задобрить их едой и/или иметь оружие
отбиться от них.
6. Собака загробного мира
находится на Млечном Пути, ассоциируется с ним.
7. В загробном мире есть
особые селения собак либо туда ведет особая, предназначенная для собак, тропа.
8. В мире мертвых или на пути
к нему расположены водоемы из слез, крови, гноя и т.п.
Ниже в таблице показана
встречаемость мотивов в мифологиях и космологиях.
Мотив 1 отмечен литерой g,
если собака является только проводником в мир мертвых, и h – если она активно помогает душе миновать препятствия.
Мотив 8 отмечен литерой t,
если речь идет о слезах, и b – если о крови и прочих субстанциях.
В базе данных по Австралии,
Океании, Южной, Восточной и Юго-Восточной Азии есть лакуны. В большинстве
перечисленных регионов мотивы рассматриваемой серии обнаружить не удалось.
Исключение составляют Новая Гвинея и Меланезия. У папуасов киваи гром – это лай
двух собак, оповещающих о прибытии новых душ в загробную страну. У меланезийцев
островов Д’Антркасто собаки стерегут тропу в иной мир и пожирают не прошедших
инициацию, во время которой юношам отрубали фалангу пальца. Нгуна (Вануату)
убивали на могиле собаку, чтобы та на пути в иной мир защищала умершего хозяина
от персонажа, который набросится на него с топором. Очевидно, что связь образа
собаки с представлениями о мире мертвых для меланезийского региона характерна.
В то же время соответствующие описания лишены подробностей, которые обычны как
для евразийских, так и для американских текстов (например, нет отделяющей мир
мертвых реки и перекинутого через нее шаткого моста). Трудно сказать, появился
ли в Меланезии данный мотив независимо от Евразии, но в любом случае
меланезийские материалы настолько изолированы от остальных как территориально,
так и сюжетно, что их привлечение мало что может дать.
Обратимся к Евразии. Если
оценивать распространение данной группы мотивов, то Северная Сибирь, Европа,
Южная Азия и Средиземноморье занимают периферийное положение. В этих регионах
представлены мотив пса как стража или обитателя загробного мира и мотив «реки
крови» вне связи с мотивом «загробной собаки». Видимо, только у марийцев и
чувашей было распространено представление, согласно которому умершие являются на
поминальную церемонию в облике собак или на носу собаки.
У тувинцев и тофаларов есть
мотивы хорошего отношения к собакам как условия помощи, задабривания загробных
собак, собачьей деревни в загробном мире, собаки на Млечном Пути, а также
водоемов крови и слез. В хакасских представлениях не удалось отыскать материалов, относящихся к
данной теме. В алтайских текстах собаки, наряду с другими стражами, встречают
богатыря, едущего к хозяину мертвых, богатырь подкупает их. Мотивы спуска в нижний
мир и подкупа выбегающих навстречу собак есть и в более западных традициях – у
казахов и даже саамов. Однако в этих случаях они мало связаны с актуальными
мифологическими представлениями, и собаки из перечня стражей легко выпадают.
Мотив водоема из слез, пролитых при оплакивании умершего, есть как в Туве, так
и на Алтае. На юг Средней Азии «река слез» явно принесена тюрками.
Северная традиция. Вместе со
стервятниками и гиенами псы – пожиратели мертвых тел: ср. присловье «Только и осталось, что
накормить своими телами псов да воронов!» Вход в царство мертвых (хель, хэлл) охраняет пес Гарм
(Гармр) – «пожиратель». В конце мира он убивает Тюра и сам
гибнет от его руки.
Япония. «Корейские псы» в
качестве стражей (защиты) присутствуют во многих святилищах.
Индуизм. Спутники богов:
Индры – собака Сарана (охотничий пёс), помогающая
заблудившимся (в лесу, в пещере, во тьме) отыскать верную дорогу; бога мертвых Ямы – пёс с четырьмя
головами.
Мотивы, связанные с образом
«загробной собаки», обильно представлены в зороастрийской традиции. В «Авесте»
и в более поздних источниках собака является как стражем, так и помощником, а
условием помощи служит хорошее отношение к собакам при жизни человека.
Параллели между «Авестой» и «Ригведой» (выделение «четырехглазых» собак с
темными пятнами над глазами, упоминание именно двух собак, с которыми
встречаются души умерших) свидетельствуют в пользу древности мотива «загробной
собаки» у индо-иранцев. Соответствующие мотивы в «Авесте» и в фольклоре
зороастрийцев, скорее всего, восходят ко времени, когда предки как иранцев, так
и индоариев жили севернее, в степях. Также допустимо, что в некоторых районах
южносибирские тюрки заимствовали мотив «загробной собаки» от субстратного
населения – по крайней мере частично индоевропейского. В пользу этого –
отсутствие данной темы у бурят и монголов, живущих восточнее, в регионе, куда
индоевропейцы вряд ли когда-либо проникали. Обе традиции, тюркская и иранская,
вместе демонстрирующие полный набор рассматриваемых мотивов, могут восходить к
одной и той же древней культурной общности степного и лесостепного пояса
центральной Евразии.
В зороастрийской традиции
собака считается чистым существом, вторым по значимости после человека, а в
некоторых контекстах равной ему . Подчеркивается, что собака способна видеть злого
духа и отгонять его от покойника, она «тысячами убивает создания Злого Духа». В
этом смысле североевразийский миф о «выдаче» собакой человека злому духу и
превращении её в нечистое существо выглядит как
прямая полемика с зороастризмом, порожденная каким-то этническим или социальным
конфликтом. Представление зороастрийцев о псе, призванном охранять «физическое
тело Адама» , и утверждение, что Ахура-Мазда создал собаку, «одетую в свою
одежду, обутую в свою обувь» , делают такую гипотезу особенно правдоподобной.
Согласно североевразийскому мифу, творец создает людские тела и уходит за
душами, оставляя собаку стеречь творение. Злой дух напускает мороз и дает
собаке теплую шубу в обмен за разрешение подойти к людям, чьи тела он затем
оскверняет. Бог наказывает собаку, делая ее слугой человека и заставляя
питаться отбросами. У селькупов особо подчеркивается, что собаки с тех пор не
видят злых духов и не лают на них.
Миф о собаке-предательнице
содержит некоторые «околобиблейские» мотивы, такие как мотив жесткого покрытия
на телах первых людей, позже сохранившегося на пальцах в виде ногтей и мотив ягоды, съеденной вопреки запрету.
Даже если древнейшая область распространения подобных мотивов не ограничивалась
Передней Азией, в Сибири они в любом случае выглядят чужеродно, будучи
привязаны лишь к данному контексту. Можно поэтому предполагать, что сюжет о
собаке-предательнице сформировался поздно, на периферию своего ареала
(Восточная Европа и Дальний Восток) был принесен уже в сложившемся виде и
поэтому не пригоден для реконструкции ранних верований. Однако для той
территории, где сюжет сложился первоначально, он – как косвенное свидетельство
былого бытования идей, противоположных провозглашаемым, – служит дополнительным
подтверждением важности представлений о собаке, видящей духов и помогающей
душам. Если «околобиблейские» мотивы попали в Сибирь с юга, то зона
формирования этого сюжета скорее всего включала юг Западной Сибири – Алтай –
Западную Монголию.
На Дальнем Востоке набор
«собачьих» мотивов беднее, чем в Центральной Евразии. У тунгусоязычных народов
Приамурья – Приморья, равно как и у маньчжуров, собака выступает стражем
загробного мира и проводником туда душ, отдельно упоминаются реки крови и гноя
и – у орочей – собачьи селения. У нанайцев душа, приближаясь к цели, проходит
через местность, «где слышен лай собак», но, возможно, это всего лишь обычная
оценка расстояния, которое остается пройти. Айнские (собака-проводник) и
нивхские (деревня собак) материалы – скорее всего неполные – новых подробностей
не добавляют. Мотив реки крови зафиксирован у эвенков и может являться
общетунгусским, но «загробной собаки» в Восточной Сибири нет. К тому же
эвенкский текст, в котором упоминается река крови, относится к жанру волшебной
сказки и мог быть заимствован целиком, вместе со всеми включенными в него
мотивами. Языки и культуры народов Приморья и Нижнего Амура, с одной стороны, и
южносибирских тюрко- и монголоязычных народов, с другой, демонстрируют разнообразные
параллели в обход эвенков. Возможность относительно поздней диффузии некоторых
из интересующих мотивов в свете этого не исключена, причем диффузия скорее шла
с запада на восток. Так, если у нанайцев душу в загробный мир ведет собака, то
у живущих восточнее, близ устья Амура, ульчей – белки, лисы, колонки или особые
духи .
Среди мотивов, встречающихся
как на юге Сибири, так и на Дальнем Востоке, – собачьи селения, то есть особый,
предназначенный для собак загробный мир. Хотя этого мотива нет в Иране, стоящая
за ним идея выделения собаки и человека среди всех прочих существ – общая с
зороастрийскими представлениями. Возможно, что метаморфозой данного мотива
являются евразийские представления о мире псоглавцев, зафиксированные в Греции,
в восточной Прибалтике у эстонцев, финнов, латышей и литовцев, в Поволжье у мари
и в Южной Сибири – Восточной Азии у хакасов, алтайцев, бурятов, монголов,
китайцев.
Палеоазиатские представления
– как ареально, так и по существу – связаны скорее с аляскинскими традициями,
чем с более западными сибирскими. В целом у чукчей, коряков, эскимосов и
атапасков западной Аляски (ингалик) представлены мотивы селения собак в
загробном мире, реки слез, собаки-помощника, хорошего отношения к собакам как
условия получения от них помощи или безопасного прохода мимо них, а также (у
коряков) пищи, которую надо бросить собакам. У тлинкитов зафиксированы мотивы
реки слез (вне связи с «загробной собакой»), собаки-помощника и селения собак,
расположенного на пути в загробный мир людей. Как и тюрки, тлинкиты считали,
что чрезмерные слезы на похоронах затруднят продвижение души к цели.
В западных районах
североамериканского континента южнее карьер данный комплекс мотивов
отсутствует, хотя многие местные мифологии превосходно изучены. Реки золы,
сажи, крови вновь появляются в Мезоамерике, точнее на северной периферии этого
региона – у восточных пуэбло (Таос). В регионе Великих Равнин «собачьих»
мотивов нет, частичное исключение составляют кроу. В их мифе юноша отправляется
искать пропавших братьев и у реки кормит собаку, которая переправляет его за
это на другой берег. Хотя мир за рекой не является в точном смысле слова
загробным, соответствующая ассоциация очевидна. Набор мотивов фольклора кроу
вообще несколько отличается от характерного для других алгонкино- и сиуязычных
групп севера Равнин. В регион Равнин кроу переселились с Востока США, причем на
несколько столетий раньше остальных сиу. Однако на Востоке США мотив
пса-перевозчика также не представлен.
В Северной Америке связанные
с «загробной собакой» мотивы наиболее характерны для Вудленда, то есть для Среднего
Запада и Востока США и Канады. Они знакомы всем местным алгонкинам и ирокезам,
а также сиуязычным виннебаго, чья культура изобилует алгонкинскими
заимствованиями. Данные по восточным сиу (катавба, тутело) отсутствуют, а по
мускогам имеются лишь в отношении семинолов. Поскольку семинолы лишь недавно
отделились от криков, мало сомнений в том, что те же представления были
характерны для основной массы мускогов. Видимо, они существовали и у
миссисипских натчез. У индейцев Вудленда собака выступает как страж загробного
мира, который может пропустить душу умершего или уничтожить её. Не только перевозчиком мертвых через реку, но и
вообще помощником собака здесь не является. По крайней мере у чироки (ирокезы
по языку) и делаваров (алгонкины) собака стережет мертвых на Млечном Пути, а у
гуронов и семинолов (и, может быть, у натчез) «собачья тропа» на Млечном Пути
пролегает рядом с тропою человеческих душ. Если учесть, что и в остальных
традициях Вудленда Млечный Путь воспринимается как дорога мертвых, а информация
о местном фольклоре неполна, ассоциация собаки с Млечным Путем была в традициях
Вудленда, скорее всего, обычной.
Мезоамерика. Собака (ацтекс.
— итцкуинтли; майя — оц) связана с загробным миром, как психопомп она
сопровождает умершего и помогает преодолеть «девятикратное русло» реки Смерти
(мифы майя). Поэтому собаки – обычная жертва у
гробницы и часто обнаруживаются в захоронениях вместе с умершими. Собака – форма проявления ацтекского
Шолотля (Ксол(о)тля), бога Смерти и Заходящего Солнца. Когда Солнце спускается
на западе в земную пасть, бог-собака проводит его через тьму подземного мира к
месту восхода (возрождения), а затем умирает сам и вновь оживает в качестве
проводника. Шолотль изображается с собачьей головой и является покровителем
собак. С этим богом связан также символизм несущей факел собаки как
олицетворения молнии у майя. В древнем 20-дневном календаре собака служит
символом 10-го дня. Считается, что рожденные в день
собаки предопределены к властвованию и раздаче богатых даров. «Последним знаком
мексиканского зодиака, представляющим период хаоса, когда не было времени, была
собака, символизирующая смерть и, одновременно, воскресение».
Только здесь собака является
перевозчиком души через реку – почти всегда при условии хорошего отношения покойного
к собакам, пока он был жив. У лакандонов, коги, метисов северной Колумбии и
перуанских кечуа речь идет о той самой реке слез или крови, которая характерна
для представлений народов Евразии, Аляски и зафиксирована на Юго-Западе США у
пуэбло. По крайней мере у майя собаку наделяют способностью
отогнать пришедшего за душой злого духа.
В горном Перу и в прилегающих
районах Амазонии (Монтанья) впервые после Аляски появляется мотив особого
селения собак в загробном мире. Что касается более восточных районов Южной
Америки, то некоторые индейцы там полагали, что после смерти человека душа его
умершей собаки попадает в тот же, что и он сам, мир на небе, где продолжает
служить хозяину. Но ни представлений об особом «собачьем мире», ни других
мотивов, связанных с темой «загробной собаки», в Бразилии нет.
В западной и северо-западной
Амазонии собака, как и в Нуклеарной Америке, считается помощником страдающих
душ, хотя она не перевозит их через реку. У яномами Южной Венесуэлы в загробном
мире есть река крови, но вне связи с мотивом собаки. Гвианские представления
больше похожи на традиции Вудленда. Так, у карибов пемон (группа таулипан)
вновь появляется типичная для Вудленда ассоциация собаки с Млечным Путем.
Параллели между Гвианой и Востоком США не единичны. Как в Гвиане, так и на
Гаити собака является стражем загробного мира, а не помощником на пути туда.
Рассматривая лишь материалы фольклора, их легче всего объяснить ранним
проникновением людей из Северной Америки в Южную через Антилы, однако
археологические подтверждения подобной миграции отсутствуют.
Поскольку в Старом Свете нет
мотива переправы на собаке вплавь, он, скорее всего, появился в Новом Свете
самостоятельно. Оценить время этого появления сложно. Среди многих мотивов,
общих для всей Нуклеарной Америки, ни один не связан ни с земледелием, ни со
сложными формами социальной организации, а ареалы некоторых тянутся за пределы
региона, в частности на северо-запад Северной Америки. Соответственно диффузия
данного комплекса в пределах Нуклеарной Америки могла происходить задолго до
распространения производящего хозяйства и цивилизации. Интересно, что
распространение мотива переправы на собаке через загробную реку ареально
совпадает с зоной встречаемости одной из групп гаплотипов, выделенных среди
американских собак – группой «а». Она обнаружена в ископаемом генетическом
материале, полученном из останков собак в Мексике, Перу и Боливии . Из всех
пяти групп группа «a» наиболее своеобразна, что свидетельствует о длительной
изоляции.
Поскольку остальные рассматриваемые
мотивы, зафиксированные в Нуклеарной Америке, известны на Аляске и в Евразии,
весьма вероятно, что они были принесены из Старого Света. Однако как именно они
достигли Мезоамерики – неясно. Отсутствие в Вудленде мотива слезной реки при
его широком распространении на Аляске и в Нуклеарной Америке говорит в пользу
разного происхождения соответствующих территориальных комплексов в пределах
Нового Света, хотя возвести каждый из них в отдельности к разным евразийским
комплексам невозможно. Одна из подробностей мезоамериканских описаний пути в
иной мир напоминает эпизод, содержащийся в тюркских текстах из Южной Сибири.
Речь идет о последовательной встрече души умершего или живого героя со стражами
мира мертвых, в качестве каковых выступают не только собаки, но и другие,
причем внешне вовсе не опасные, существа. Всех их необходимо умилостивить, дав
цыплятам зерно, женщинам – жилы для шитья и т.п.
При указанных различиях идеи
индейцев Вудленда и Нуклеарной Америки, касающиеся представлений о собаке в
мире мертвых, каким-то образом все же связаны, о чем свидетельствует
археология. Дело в том, что с началом Архаического периода (примерно 8500 л.н.)
в Северной Америке появляются намеренные захоронения собак. Самые ранние
обнаружены на стоянке Костер в южном Иллинойсе . Все захоронения собак,
относящиеся ко времени ранее I тыс. до н.э., локализованы в пределах Среднего
Запада и Востока США и Канады. Ареальная корреляция с этнографическими и
фольклорными данными здесь практически стопроцентная. С середины же I тыс. до
н.э. такие захоронения появляются и в пределах Нуклеарной Америки, притом что
их по-прежнему нет ни на западе США (кроме ареала пуэбло), ни на востоке Южной
Америки. Поразительно, что систематизировавшая эти данные М. Шварц никак не прокомментировала полученную
картину, продолжая настаивать на универсалистском подходе к мифологическим
представлениям. I тыс. до н.э. – это время распространения в Центральной
Америке, Северных и Центральных Андах развитого земледелия, основанного на
выращивании мексиканских сортов кукурузы. Появление именно в этот период и
именно на этой территории захоронений собак знаменательно. Либо (что кажется
маловероятным) соответствующий комплекс идей все же распространился в
Нуклеарной Америке очень поздно, будучи заимствован из центральных и восточных
районов Северной Америки, либо в I тыс. до н.э. произошла какая-то его
модификация, нашедшая отражение в новой практике захоронения собак.
*
Не подлежит сомнению, что
собака происходит от волка, а не от шакала. Расхождение линий шакала и волка
произошло, по данным генетиков, 1 млн л.н. , тогда как расхождение волка и
собаки – приблизительно 15,000 л.н.
Одомашнивание собаки скорее
всего осуществилось в Восточной, Центральной, Юго-Восточной Азии. Данные о
независимом одомашнивании собаки также и в Северной Америке, по-видимому, не
подтверждаются, ибо степень генетической близости между американской собакой и
азиатским волком выше, чем между американским и азиатским волками.
Останки собаки в Восточной
Европе относятся ко времени 17-13,000 л.н. , а в Южной Сибири (Верхоленская
Гора близ Иркутска) – примерно к 12,500 л.н.. Правда, по одним лишь
морфологическим признакам надежно отличить палеолитическую собаку от волка
нельзя, особенно при нередкой гибридизации между этими близкими видами. Более
существенно наличие погребений собаки в жилище из слоя VI на камчатской стоянке
Ушки I и на поселении Усть-Белая на Ангаре. Радиоуглеродный возраст камчатских
материалов – около 10,500 л.н., ангарские относятся примерно к тому же или
немного более позднему времени. Погребения собак возрастом 11-12,000 л.н.
известны также в натуфе. Сам факт намеренного захоронения делает маловероятным
отнесение останков к волку.
Датировки появления самых
первых домашних или находящихся в процессе одомашнивания собак в различных
регионах Европы и Азии дают относительно небольшой разброс (15-10,500 л.н.) и
хронологически хорошо совпадают с периодом начального заселения Нового Света.
Вряд ли это случайно. Именно наличие собак, способных тащить волокуши и служить
запасом живого мяса, должно было облегчить сначала освоение человеком
внутриконтинентальных районов северо-восточной Азии и Берингии, а затем и
миграцию на юг по Коридору Маккензи между Лаврентийским и Кордильерским
ледниковыми щитами. Для обитателей морских побережий обладание собакой могло
быть не столь существенно. Соответственно собака скорее должна была проникнуть
в Америку внутриконтинентальным (по долинам Юкона и Маккензи), нежели
прибрежным путем (вдоль южной Аляски). С этим предположением согласуется конфигурация
тех ареалов, которые рассмотренные мотивы занимают в Северной Америке,
концентрируясь – за пределами Аляски – на востоке континента и отсутствуя на
западе. Разительные отличия каменных индустрий востока Южной Америки от
североамериканского кловиса, предки создателей которого скорее всего прошли из
Аляски по Коридору Маккензи, и обилие общих мотивов в фольклоре индейцев
востока Южной Америки и притихоокеанских областей Северной Америки позволяют
предполагать, что первые группы людей, достигшие Бразилии, проникли в Новый
Свет вдоль побережья южной Аляски. Приведенные выше данные о распространении
представлений о связи собаки с миром мертвых (отсутствуют или слабо выражены в
Бразилии и на западе Северной Америки, богато представлены в Вудленде) соответствуют
этой картине.
Несомненных находок останков
собаки на кловисских памятниках нет. Если кловисцы, специализировавшиеся на
охоте на крупных млекопитающих, не употребляли мясо собаки в пищу, это и не
удивительно. Все обнаруженные в Северной Америке человеческие останки,
относящиеся к финальному плейстоцену, также ведь найдены вне связи с кловисской
индустрией. Примерно синхронное кловису появление собаки в Новом Свете
подтверждается, однако, материалами из Пещеры Ягуара в Айдахо. В культурных
слоях под этим скальным навесом, датированных временем около 10,400 и 11,500
л.н., обнаружены кости домашней собаки, хотя сведения о находившихся здесь же
артефактах противоречивы.
Выводы.
Очевидно, что образ собаки
мог оказаться связанным с космологическими представлениями, в том числе с
представлениями о загробном мире, лишь после одомашнивания этого животного. При
прочих равных условиях «интеграция» собаки в космологию должна была проходить
тем интенсивнее, чем более важное место это животное занимало в системе жизнеобеспечения
(в том же зороастризме высокий статус собаки был явно определен её значением в скотоводческой экономике).
«Загробная собака» – это
комплекс мотивов евразийского происхождения, принесенный в Америку одной или
несколькими группами ранних мигрантов, скорее всего проникшими туда через
центральную, а не южную Аляску. Хотя в дальнейшем (возможно, уже вскоре после
заселения Нового Света) собака распространилась среди всех индейцев, ее образ
занял важное место в космологии обитателей ограниченного числа регионов –
Аляски, Среднего Запада и Востока США и Канады, Нуклеарной Америки, Гвианы,
Монтаньи. География распространения этого образа не выводима из одной лишь
хозяйственной роли собаки в известных этнографам обществах и определяется
историческими связями определенных групп населения Нового Света с их
евразийской прародиной.
Автор : Ю.Е. Березкин, «Фольклор и постфольклор: структура, типология,
семиотика».
