Фортуна и её колесо

Фортуна – это римская наследница древнегреческой богини Тихе, подательницы счастья и удачи ; Фортуна переняла ее божественные функции. Римское предание содержит ясное представление только о поздней Фортуне, как богине случая, символизирующей неустойчивость мира. Однако древнейшее, первоначальное значение богини видимо было связано с земледелием и плодородием – обоготворение случайности, непредвиденного стечения обстоятельств, которые играют такую важную роль в жизни земледельца. Уже позже из богини плодородия и изобилия Фортуна превращается в капризную богиню счастья, случая, удачи, распорядительницу земных благ, по своей прихоти наделявшую ими людей и даже государства.

Считается, что интенсивно «раскачивать» культ этой богини в Риме начал в VI в. до н. э. Анк Марций (или Сервий Туллий) из личной к ней благодарности за то, что, будучи сыном рабыни, стал римским правителем.

Богиня Фортуна, фреска на римском алтаре. Государственный археологический музей, Милан. Здесь богиня в одной руке держит рог изобилия, в другой колесо с креплением-ручкой. Колесо у ног богини отражает аспект непостоянства жизни.

Вообще, Фортуна в своих функциях была весьма разноплановой, и всё это прослеживается через различные праздники. Праздник Fortis Fortunae был связан как раз с земледелием и отмечался 24 июня. Другой характер имеет Фортуна скотного рынка; её тесная связь и соседство с Матер Матута (лат. Mater Matuta) позволяют думать, что, как и Матута, она была богиней-покровительницей женщин; на это же указывает и смешение её с Пудицитией (лат. Pudicitia), и обычай невест приносить в дар этой Фортуне Девической (лат. Fortuna virginalis) свои девические платья. Той же богине посвящен был другой храм на Латинской дороге, основанный, по преданию, Кориоланом, где богиня почиталась под именем Фортуны Женской (лат. Fortuna muliebris). Такое же отношение к женщинам видно и в культе Фортуны Мужской (лат. Fortuna virilis), которой молились 1 апреля женщины низших классов в мужских банях; празднество ее совпадало с праздником в честь Венеры. Таким образом, наряду с богиней-покровительницей чистоты и целомудрия, она покровительствовала противоположным качествам женской природы. Культ Фортуны заимствован был, вероятно, из Лация, где издревле славились её храмы в Анции и Прэнесте. Особенно знаменита была прэнестинская богиня, прозванная Primigenia от лат. «Первенец», то есть перворожденная дочь Юпитера.  Ей первой посвящали новорожденных. Она считалась также покровительницей всего римского народа. Эта чуждая латинской религии идея филиации есть, вероятно, результат иноземного, может быть греческого влияния.

На всем протяжении римского мира Фортуне поклонялись в большом количестве святынь под различными названиями, которые были применены к ней согласно различным обстоятельствам жизни, где ее просили о помощи. Фортуна была не всегда положительной богиней: она была сомнительна (Fortuna Dubia); она могла быть непостоянным благосостоянием (Fortuna Brevis), или совершенно злая (Fortuna Mala). Ее имена, кажется, происходят от итальянской богини Вортумны (Vortumna), та, которая вращает год .

Характер богини, как покровительницы женщин и их плодовитости, сказывается в посвящении ей надписей матронами, просящими детей, и в изображении богини с двумя младенцами у грудей, подобно аналогичной богине в Капуе и ряду других, особенно галльских и германских божеств сходного значения. Отличительной чертой прэнестинского культа были предсказания, которые давала богиня; они записывались на палочках дубового дерева, вынимавшихся как жребий (sortes). Эта опять-таки чуждая старолатинским религиозным воззрениям черта повела к тому, что культ прэнестинской богини поздно проник в Рим. Позже, эта богиня вообще переходит в разряд покровительницы счастья римского народа.

Культ богини счастья вскоре дифференцировался на сотни и тысячи отдельных культов. Боги-покровители определенных лиц, групп, учреждений, дней, времён года и т.п., тысячи римских гениев и персонификаций разделили общее понятие счастья и удачи на тысячи мелких частей.

В виду способности этого божества к дифференциации, наряду с преобладанием в обществе чисто материальных интересов, Фортуна делается наиболее популярной богиней римского Пантеона и почитается под многими именами и прозвищами :

Fortuna Annonaria приносит хороший урожай

Fortuna Belli приносит победу в войне

Fortuna Primigenia – благосостояние первенца (родившегося)

Fortuna Virilis - карьера человека

Fortuna Respiciens – благосостояние уважаемых в обществе людей

Fortuna Muliebris –удача женщины ;  благосостояние женщины в браке, однако, было под контролем Fortuna Virilis.

Fortuna Victrix приносила победу в сражении

Fortuna Balnearis – благосостояние бань (?!)

Fortuna Equestris –благосостояние рыцарей

Fortuna Huiusque – благосостояние настоящего момента жизни

Fortuna Obsequens – благосостояние человека в подчинении

Fortuna Publica – благосостояние людей
Fortuna Romana – благосостояние Рима

Характерны в этом отношении слова Плиния Старшего: «по всему свету, повсюду во все часы дня голоса всех призывают и называют одну Фортуну, ее одну обвиняют, привлекают к ответственности, о ней одной думают, ее одну хвалят, ее одну уличают. С бранью почитают ее изменчивую, многие считают ее слепой, бродячей, непостоянной, неверной, вечно меняющейся, покровительницей недостойных. Ей насчет ставится и дебет и кредит, и во всех расчетных книгах смертных она одна занимает и ту, и другую страницу».

В силу всеобъемлющего ее значения с нею легко сливаются другие божества; так с Фортуной часто отождествляли с завоевывающей себе в Риме, начиная с I в., огромную популярность Исидой, которая способствовала плодородию, материнству, жизни и здоровью и покровительствовала путешественникам на море, и греческой богиней справедливого возмездия Немесидой; появляется даже прямое олицетворение ее всеобъемлемости – культ Фортуны Пантеи (F. Panthea) – Фортуны всех богов.

Фортуна – Исида

Ей посвящали тысячи алтарей и капелл по всей римской империи; ее изображение появляется в домашних святилищах, на монетах и еще чаще на предметах промышленности и домашнего обихода; она преобладает, вместе с Меркурием – таким же богом материальной выгоды и удачи – на резных камнях, на свинцовых марках самого разнообразного назначения, на лампах, копилках, сосудах ежедневного употребления и так далее...

В Помпеях и других местах ей в первые времена империи посвящаются храмы. Древнейшими храмами ее были fanum Fortis Fortunae и aedes Fortunae на Бычьем форуме (forum boarium) в Риме. Первый храм Fortuna primigenia посвящен был, в 194 году до н. э., на Квиринале; вскоре тут же возникли еще один храм той же богини и храм Fortuna publica, поэтому местность стала называться ad tres Fortunas.

Около 101 года в Риме был построен храм Фортуны huiusce diei –  божества, гарантирующего счастливый исход данного дня; еще раньше, в 180 году, посвящен был диктатором Кв. Фульвием Флакком храм Фортуны equestris богине – покровительнице римской конницы, в память счастливой кавалерийской атаки в кельт Иберской войне 180 года.

Колесо Фортуны украшавшее пол в одном из храмов Помпей. Колесо крутиться, всё повторяется ; череп – символ смерти, бабочка – душа.

Изображается Фортуна обыкновенно в виде одетой женщины, опирающейся одной рукой на колесо, а другой держащей рог изобилия. Иногда она представлена стоящей на шаре или упирающей в него свой главный атрибут – колесо. Дифференциация характеризуется присоединением атрибутов, например, корабельного носа (F. navalis).

Римская терракотовая панель с изображением Фортуны

Римский рельеф из песчаника богини Фортуны из крепости Замкари.  

Богиня держит рог изобилия и рулевое весло с колесом. Найден в банях римского форта в замкари (Фолкеркский район), Шотландия . Датировано ок. 142-180 г.г.

Популярности богини содействует и то, что она входит, как официальная составная часть, в культ императоров, под именем Фортуна Augusta, наряду с гением Августа; Император Август, закончив войны на Востоке, поставил ей жертвенник под названием «Фортуна Редукс» - «Фортуна счастливого возвращения». Фортуна была любимым божеством Суллы: ей, а не себе и не своей мудрости, он обычно приписывал всю славу многих своих успешных свершений, и, в знак этого, принял имя Felix (Счастливый). Культ Фортуны сохраняет свое официальное значение и после Августа, до поздних времен империи. В позднеримскую эпоху Фортуна стала выступать преимущественно, особенно в литературе, как персонификация непостоянства и случайности.

На формирование образа Фортуны повлияли и Цицерон, писавший о Фортуне в трактате «Об обязанностях», и Плиний, посвятивший ей несколько пассажей в «Естественной истории», и Публилий Сир, который был конкретен : «Фортуна многое дает в пользование, ничего – в собственность», или «Когда Фортуна нас ласкает, она хочет нас соблазнить». Но главную роль сыграло «Утешение философией» Боэция.

На протяжении всех Средних веков и раннего Нового времени без знания Боэция – обсуждаемого, комментируемого, вновь и вновь переводимого на европейские языки, образованность была немыслима. Достаточно сказать, что еще Альфред Великий перевел (вернее, переложил) этот труд на староанглийский, а позже переложениями/переводами Боэция занимались и Чосер, и Томас Мор, и королева Елизавета I.

До Боэция античные авторы описывали Фортуну как некую безличную силу, действующую в мироздании. Боэций же в «Утешении философией» описал ее не как первопричину явлений, а как исполнительницу Божией воли. Согласно Боэцию, Фортуне отдана власть в подлунном царстве, но при этом она – всего лишь одно из орудий Творца: «Бог в своем провидении располагает единственным и непреложным образом того, что должно свершиться. Судьба же предписываемое провидением направляет относительно времени и места. И не важно, ткет ли она свою нить с помощью духов, близких к божественному провидению, или с помощью [мировой] души, или послушной ей природы посредством движения небесных светил, или силой ангелов, или хитростью различных демонов, с помощью чего-то одного из этого или же посредством всего этого вместе взятого, очевидно, что провидение есть простой и неизменный образ всего того, что предопределено к воплощению, судьба же представляет собой беспрестанно меняющееся сплетение и временной порядок того, что Бог в своей простоте располагает к возникновению».

Боэций наделил Фортуну запоминающимся образом, предопределившим и средневековую, и ренессансную иконографию этой своенравной сущности. Под пером Боэция Фортуна предстала как женщина, с акцентом на колесо судьбы, которое она вращает вращает – этот образ позволял выразить участие богини в жизни каждого человека, его зависимость от капризов и перепадов настроения этой дамы. В «Утешении философией» Фортуна говорит о себе: «Мы движем колесо в стремительном вращении и радуемся, когда павшее до предела возносится, а вознесенное наверх – повергается в прах. Поднимись, если угодно, но при таком условии, что ты не сочтешь несправедливым падение, когда того потребует порядок моей игры…».

Трактат Боэция был весьма востребован и в Средние века и в начале Нового времени: он ходил во множестве рукописных копий, и сложилась своеобразная традиция иллюстрирования текста. Художников особенно привлекал сюжет обращения Фортуны к Боэцию – и вокруг него сложилась особая композиция миниатюры: в левой части изображался автор, утешаемый и наставляемый девой Философией, а в правой – Фортуна с ее колесом, как на рисунке из рукописи (MS 42) «Утешения философией», датируемой 1460–1470 гг., которая хранится в музее Гетти.

Боэций и Фортуна ( Medieval Art and Design, Dover Books)

Боэций дает две интерпретации Фортуны, которые затем получили развитие в средневековой литературе, представляя ее как богиню и как мировую силу, посредством которой организуется миропорядок. Он противопоставляет народному, «вульгарному» представление о Фортуне – богине с «лживым ликом», по собственной прихоти наделяющей человека дарами, «чародейке», принимающей множество обманчивых обликов, «устремляющей свой леденящий взор» или осыпающей человека ласками по своему капризу, – философский взгляд, стремящийся проникнуть в суть того, что именуется Фортуной, понять ее изменчивость как естественное проявление ее природы. По сути, Боэций возводит ее в ранг архетипа.

Боэций определяет «право» Фортуны, сравнивая его с закономерностями природных явлений, их чередуемостью и повторяемостью: «Ведь разрешено небу рождать светлые дни и погребать их в темных ночах, позволено временам года то украшать цветами и плодами облик земли, то омрачать его бурями и холодами. У моря есть право то ласкать взор ровной гладью, то ужасать штормами и волнами... Наша (Фортуны) сила заключена в непрерывной игре – мы движем колесо в стремительном вращении и радуемся, когда павшее до предела возносится, а вознесенное –повергается в прах. Поднимись, если угодно, но при таком условии, что ты не сочтешь несправедливым падение, когда того потребует порядок моей игры».

После Боэция образ Фортуны был довольно быстро адаптирован в христианскую картину мира, породив множество изображений, – на миниатюрах и гравюрах, напольных мозаиках, стенных росписях и порталах соборов. Языческая богиня Фортуна, наверное, единственная, которая благополучно сумела пережить падение Рима и влиться в христианскую картину мира. Действительно везучая, действительно – Фортуна.

Фигура Фортуны встречается в средневековых манускриптах, в стихах трубадуров и вагантов; даже средневековые юристы считали возможным обращаться к Фортуне при толковании правовых казусов. В прошлом языческая богиня стала одной из любимых тем средневековой философии.

В средневековье в народной культуре образ фортуны сблизился с германскими представлениями о судьбе, которые включали в себя «счастье» и «несчастье», «удачу» и «неудачу», «участь», «везение». Такое сближение отразилось в героическом эпосе, поэзии скальдов. Крылатая Фортуна послужила одним из прообразов христианских ангелов.

Одно из ранних христианских изображений Колеса Фортуны. Это рисунок первой половины XII века, добавлен в испанский манускрипт 10 века с сочинением Папы Григория Великого «Моралии на Книгу Иова».

На рисунке увенчанная короной и восседающая на престоле Царица Рока вращает свое колесо, поворачивая вверх и вниз расположенные вокруг него фигуры. На этом рисунке показаны пребывающие в распоряжении Фортуны короли. Одни из них поднимаются, тогда как другие падают вниз головой. Судьба каждого, движимого потоком времени, обозначена латинской надписью возле него: regnabo («я буду править»), regno («правлю»), regnavi («я правил»), sum sine regno («у меня нет царства»). Одно движение рычага — и все опять переменится. Но превратности участи были и реальностью обыденной жизни, а не специфически королевским уделом. Или как писал английский поэт Джон Лидгейт:

Te enuyous ordre of fortunat meuyge

In worldly thynge false and flykerynge

Ne wyll nat suffre vs in this present lyfe

To lyven in reste without werre or stryfe

For she is blynde fykell and vnstable

And of hir course false and full mutablе

Завистливый закон движения Фортуны,

Обманчивого, шаткого в мирских делах.

Он никому не дозволяет в этой жизни

В покое пребывать, без войн или страданий:

Судьба слепа, непостоянна, ненадежна,

Ее воленья переменчивы и лживы.

Конечно, люди той эпохи видели, что в мире есть победители и проигравшие. Большинство средневековых культур были на деле строго иерархичны с различиями между имущими и неимущими, усиленными за счет разграничения между благоденствием и трудом. Те, кто владел землей, в своей стране или за границей, обладали и финансовым контролем над всем, что она могла дать: шерстью, зерном, древесиной, рабами, железом, мехами, кораблями — и, шире, политической властью надо всеми, кто хотел обитать на этой земле и обрабатывать ее. Но это не значит, что средневековое население состояло лишь из императоров и крестьян, двух полюсов, максимально разделенных уровнем дохода. Между ними располагался целый спектр групп: профессиональные рабочие, искусные ремесленники, стремящееся ко все большему богатству торговое сословие. И все же король вполне мог рассчитывать, что окружающая его роскошь и его обильный стол намного превосходят средние ожидания земледельца, жнущего на королевских полях, которому случалось трудиться до сорока лет, чтобы добиться своего. Дочь состоятельного феодала могла получить хорошее домашнее образование, тогда как девушка из рабочего сословия вряд ли умела читать и писать. Сын аристократа-землевладельца благодаря семейным связям охотно принимался в число лиц, располагающих государственной властью, или в какую-либо хорошо обеспеченную религиозную организацию, а сыну фермера было предначертано возделывать землю всю свою жизнь. Стандарты нормального существования значительно различались, как и сейчас, для тех, кто находился по разные стороны колеса Фортуны.

Стоит заметить, что проникновение Фортуны в средневековый мир не было таким уж однозначно простым.

На первых порах богословие повело против Фортуны непримиримую борьбу, продолжая тенденцию, начатую в позднеантичном стоицизме и неоплатонизме. Раннехристианские мыслители Тертуллиан, Иероним, Паулин из Нолы называли Фортуну лживой и пустой фантазией. Отцы Церкви, борясь с языческими суевериями, доказывали, что сила Фортуны не обладает самостоятельной сущностью: Лактанций писал, что «Фортуна сама по себе ничего не представляет, и не следует считать, будто она обладает неким чувством, поскольку Фортуна – это неожиданный и внезапный исход случайных событий», а Августин подчеркивал, что «Бог, Виновник и Податель счастья, – поскольку один есть истинный Бог, – сам раздает земные царства и добрым, и злым. И делает Он это не без разбора и как бы случайно (ибо Он – Бог, а не Фортуна), но сообразно с порядком вещей и времен, – порядком для нас сокровенным, а Ему вполне известным. Этому порядку Он не подчинен, однако же, рабски, а царствует над ним, как Владыка, и располагает им, как Правитель». Отождествляя Фортуну с духом зла или называя его орудием, некоторые христианские писатели давали ей право на существование, хотя бы, среди демонов тьмы. Лактанций, Августин и другие богословы не отрицали наличие в мире того, что на поверхности явлений выступает как случайное и что языческие писатели называли Фортуной. Это позволяло включить Фортуну в систему мировоззрения абсолютного теизма как несамостоятельную силу, призванную играть служебную роль при Боге-Творце и исполнять его недоступные для человеческого понимания предначертания. Таким образом, основная христианская идея Божественного Провидения могла быть примирена с представлением о промежуточной сущности, капризной, произвольной и случайной, проявляющей себя в мире материи.

Но уже упомянутый Боэций предложил иное решение, за счет которого отчасти удалось примирить христианство и расхожие античные представления о богине удачи : Фортуна – во многом исполнительница Божией воли. В этом случае, понимание Фортуны как безличного начала, исполняющего волю Бога и осуществляющего ее в мире, вполне согласовывалось с основами христианского вероучения и, будучи незначительно переформулировано в терминах христианской теологии, органично вошло в мировоззрение более поздних веков. Это как бы Безличная Фортуна – «слепая» ( с завязанными глазами) Фортуна. «Мужи древней еще мудрости считали Фортуну слепой, поистине безглазой и такой ее и изображали. Она всегда дарами своими осыпает дурных и недостойных, в выборе смертных руководится не рассудительностью. ...внушает нам превратные, противоречащие действительности мысли... негодяя увенчивает славой...» Апулей, «Метаморфозы», II в. н. э.

Слепая Фортуна. Иллюстрация к стиху XV века Pierre Michault «Танец слепых», связанным с «Танцем смерти»: слепая любовь, слепая Фортуна, слепое право смерти над человечеством

И все равно, чтобы подчеркнуть двойственный, благой и недобрый характер Фортуны, ее порой изображали двуликой. В этом случае Фортуна предстает в виде фигуры, освещенной с одной стороны солнечным, а с другой – лунным светом, погруженной в тень. Такое изображение символизирует две стороны жизни человека – счастливую и несчастную.

Согласно Боэцию, Фортуна есть проявление порядка природы в человеческом существовании. Ни одно из благ, даруемых ею, равно как и ни одно из несчастий не принадлежит ни ей, ни человеку, они лишь суть конкретные проявления общего миропорядка, доступные людям в непосредственной данности и психологически ими переживаемые. Постоянство чуждо не только природе Фортуны, но и человека.

Символом Фортуны, отождествленной с природой, является не знающее пощады колесо – знак великого мирового круговращения. Оно никому не предопределяет выигрыша заранее, перед ним все люди равны. Связывая воедино Фортуну и Божественное Провидение, природную изменчивость и абсолютное постоянство единого Бога, Боэций создает классическую для Средневековья теолого-философскую концепцию Фортуны-судьбы, поставленной на службу Божественному Провидению.

Насколько представления о Фортуне, вращающей колесо Жизни, были допущены в христианское богословие, показывает тот факт, что миниатюра с изображением этой капризной богини идет второй по счету в так назывемой «Холкамской библии» XIV в.

Но ярче всего выразил представления Средневековья о Фортуне Данте Алигьери, где в своей «Божественной комедии» он дает развернутое описание Фортуны в VII песне Ада : там повествуется о грешниках, «кто недостойно тратил и копил», терпящих муки в четвертом круге:

«...Что есть Фортуна, счастье всех племен

Держащая в когтях своих победных?»

«О глупые созданья, — молвил он, — ;

Тот, чья премудрость правит изначала,

Воздвигнув тверди, создал им вождей,

Чтоб каждой части часть своя сияла,

Распространяя ровный свет лучей;

Мирской же блеск он предал в полновластье

Правительнице судеб, чтобы ей

Перемещать, в свой час, пустое счастье

Из года в год и из краев в края,

В том смертной воле возбранив участье.

Народу над народом власть дая,

Она свершает промысел свой строгий,

И он невидим, как в траве змея.

С ней не поспорит разум ваш убогий:

Она провидит, судит и царит,

Как в прочих царствах остальные боги.

Без устали свой суд она творит:

Нужда ее торопит ежечасно,

И всем она недолгий миг дарит.

Ее-то и поносят громогласно,

Хотя бы подобала ей хвала,

И распинают, и клянут напрасно.

Но ей, блаженной, не слышна хула:

Она, смеясь меж первенцев творенья,

Крутит свой шар, блаженна и светла»

А еще стоит упомянуть «O Fortuna» – средневековое латинское вагантское стихотворение, написанное в начале XIII века, часть коллекции, известной как «Carmina Burana». Это жалоба на судьбу и на Фортуну :

О, судьба!

Как луна,

Ты изменчива,

Всегда то растешь,

То убываешь

Вмешиваешься в ход жизни,

То ожесточаешь,

То излечиваешь,

Тебя не постичь умом,

Что нищета,

Что власть -

Всё это тает, как лед.

Судьба жестока

И пуста,

Ты - вращающееся колесо

Несчастий,

И тщетно благополучие,

Оно всегда разлетается на части,

Тайно судьба

Настигает всякого,

Но я играючи поворачиваюсь

Незащищенной спиной

К твоим злодействам

В здравии ли,

В добродетели,

Она всегда против меня,

Поражает меня

И изнуряет,

Всегда ждет часа,

И в этот час

Без промедления

Ударяет по струнам,

Ими приводит в уныние

Каждого,

И все плачут вместе со мной

Подобные «плачи» связывали Фортуну с Немезидой, греческой богиней Судьбы, беспринципной богиней, которая представляла собой слепое распределение удачи ни с хорошими, ни с плохими намерениями, а просто пропорционально ее желаниям.

В средневековой иконографии Фортуна традиционно изображалась с колесом, по четырем сторонам от которого располагались человеческие фигуры; рядом с ними часто помещались надписи: regnabo (буду царствовать), regno (царствую) regnavi (царствовал) и sum sine regno (без царства) – как, например, на миниатюре из баварского Codex Buranus XIII в., – того самого, чьи тексты послужили Карлу Орфу основой для вышеупомянутой кантаты «Carmina Burana».

Первая страница рукописи Carmina Burana, показывающая Колесо Фортуны (и взлет и падение человека) и дополнение в нижнем поле с песней «O fortuna, velud luna»

Позднее Возрождение, с его особым вкусом к созданию концептов и сопряжению идей, увидело соответствие между четырьмя спицами или четырьмя человеческими фигурками на ободе Колеса Фортуны и четырьмя элементами – землей, водой, воздухом и огнем. Аналогия эта подразумевала: Фортуне дарована власть лишь в ЭТОМ мире, образованном четырьмя Аристотелевыми стихиями.

Гравюра из алхимического трактата Леонарда Тёрнейссера «Quinta essentia» (1574) – на ней связь четырех темпераментов с четырьмя стихиями и соответствующими им знаками зодиака иллюстрируется составной – наполовину женской, наполовину мужской – фигурой, вписанной в круг зодиакальных созвездий и стихий.

В Национальной библиотеке Франции хранится альбом набросков для ковров и шпалер, где на одном из рисунков представлена Фортуна с дарами.

Фортуна стоит на мельничном жернове, положенном на обрывистом морском берегу – последнее подчеркивает ее связь с римской Fortuna Guberans, направляющей плавание по житейскому морю. Жернов этот (для наглядности, чтобы не возникло ошибок в отождествлении этой детали, на заднем плане, в правом верхнем углу видно ветряную мельницу, стоящую на холме) напоминает о том, что Фортуна «перемалывает» судьбы. В средневековье пользовалась популярностью латинское: «О, боже, сколь внезапно Фортуна, вращаясь, все перемалывает стремительным колесом» . Некоторые «мельничные» аналогии можно провести с историей Дон Кихота Сервантеса : в знаменитой битве странствующего идальго с ветряной мельницей – собственно, весь его поход есть не что иное, как обреченное на поражение противоборство с судьбой.

Постепенно образ Колеса Фортуны начинал все больше и больше восприниматься как универсальная метафора круговорота всего сущего, за счет этого обрастая дополнительными ассоциациями. В XV веке появляются изображения Колеса Жизни, вращение которого иллюстрирует становление человека, от рождения до могилы. Круговорот «по Фортуне», от рождения до смерти,  хорошо показан на гравюре «Колесо жизни», 1460.

Семь возрастов человека, упоминаемых здесь, соотносятся с семью планетами (так: солдат – Марс, любовник – Венера, судья – Юпитер, старик – Сатурн). Медик и астролог Генри Кафф, озвучивая типичные представления той эпохи о взаимоотношении планет и периодов человеческой жизни, писал, что :  «наше пребывание в этом мире делится на семь сроков, и астрологами каждому из них приписана своя планета-управитель; наше детство отдано мягкому и влажному наставничеству Луны: она окутывает нас нежным влиянием, столь благоприятным для всего, что еще только должно созреть; в подростковый период над нами властвует Меркурий, склоняя нас к занятиям спортом, беседам и учению; Венера ведет нас в годы, когда пышным цветом распускается в нас сладострастие; благодаря животворному воздействию Солнца переходим мы от желания простых наслаждений к возвышенным и взвешенным суждениям о мире. Марсу, суровому богу войны, положены свои пределы, вступая в которые, мы научаемся новому: придав нам храбрости и оттачивая наш дух, прежде вялый и слабый, он заставляет нас исполниться дерзости свершений и искать поле битвы; в зрелом возрасте благодаря воздействию Юпитера мы обретаем устойчивость и постоянство, а они – залог важности и солидности; в дряхлом и согбенном возрасте, протекающем под неблагоприятным влиянием Сатурна, планеты, качество которой – сухость, мы вынуждены испить чащу горькой немощи, вызванной неистовством обрушившихся на нас болезней и старческим слабоумием».

К раздавленной колесом и уже мертвой фигуре (в фазе Сатурна), подкрадывается Смерть с косой.  Фреска из церкви в Швеции, около 1470 года

*

Обычно мастера изображали коронованных особ или епископов восседающих на вершине, справа от центра - карабкающихся по колесу, слева - стремительно падающих, внизу - тех от кого отвернулась Фортуна.

Под Фортуной, видимо, подразумевались как те «небожители»,  от прихоти благосклонности, капризов или гнева которых, зависели карьера, личное благо, а то и жизнь их приближенных, так и сама «ситуация небожителя» как воплощение абсолютного блага на земле : собственно снизу помещался бедняк, нищий.

Фортуна крутит свое колесо, сверху восседает королева ; мы видим бедняка прижатого колесом и по возрастающей его символический «рост» а затем падение ; это иллюстрация из манускрипта английского монаха и поэта Джона Лидгейта  (около 1457 года)

Но иногда изображали и самих падающих королей. Александр Великий, вознесенный колесом Фортуны на владычество и упавший с него к гибели. Справа - царица Эвридика Македонская – бабушка Александра Великого, восседая на троне, смотрит на своего убитого сына Александра II. Иллюстрация из книги Жана де Курси «Хроника Ла Букешардьер», XV век.

Так постепенно Фортуна из воплощения безличной силы, определяющей ход событий, превращается в олицетворение частного случая, выпадающего тому или иному человеку. Вообще акценты в отношениях Фортуны и человека смещаются. Фортуна уже не только авторитарно диктует свою волю, но и призывает человека стать партнером в ее игре, способным добиваться успеха и преодолевать падения. Рождается новое понимание индивидуальности, уже готовой освободиться как от космических прельщений и капризов Фортуны, так и от всеохватывающей мудрости Провидения, и жаждущей в своей титанической творческой потенции бросить вызов самому Создателю.

Пусть ленивый утешается надеждой на милость Фортуны, а прочим полезно потрудиться в сотрудничестве с этой богиней или дамой для достижения вершины своего персонального колеса.

Hans Sebald Beham, «Fortuna», 1541

Фрэнсис Бэкон в своем эссе «О Фортуне» писал :  «нельзя отрицать: внешние обстоятельства нашей жизни зависят от капризов Фортуны: благосклонность сильных мира сего, открывшаяся возможность, добродетель, проявление коей уместно в данной ситуации. Но в целом наша Фортуна – в руках каждого из нас. Как говорил поэт, Faber quisque fortunæ suæ [Каждый сам творец своего счастья]. И чаще всего внешние причины, определяющие нашу жизнь, таковы, что неудача одного оборачивается выгодой другого… Потому, если человек внимательно и пристально присмотрится к обстоятельствам, он различит Фортуну: пусть она слепа, но отнюдь не незрима. Пути Фортуны подобны Млечному пути на небосводе, который есть скопление мелких звезд; неприметные по отдельности, вместе они сияют ярким светом…»

Видимо, подобные звездные небесные пути Фортуны представлены на гравюре А. Дюрера 1502 года

Нередко возникали мотивы противостояния Фортуне – восходящие, прежде всего к : «О средствах против всякой фортуны» или «О средствах против превратностей судьбы» (De remediis utriusque fortunae, 1358-1366) «Лекарству от обеих Фортун» Петрарки. Петрарка призывал не слишком радоваться счастливым поворотам судьбы и не очень горевать о несчастных: «мы ведем с судьбой сразу две войны: одну – против враждебной фортуны, другую – за счастливую; шансы и на победу и на поражение равны… Я полагаю, что труднее управлять счастливой судьбой, чем несчастной… Я видел многих, которые равнодушно относились к потерям, бедности, изгнанию, тюрьме, казни, смерти и к тому, что хуже смерти, – тяжким болезням. Я видел и тех, кто равнодушен к богатству, почестям, власти. И по моим наблюдениям, часто тех, кого не могла победить никакая жестокость неблагоприятной судьбы, играючи сваливала счастливая… Опасен лик всякой судьбы – и благоприятной, и неблагоприятной. Но уметь перенести надо и ту, и другую судьбу; одна нуждается в укрощении, другая – в утешении…»

Иллюстрация Jean Pichore к «О средствах против всякой фортуны», 1503-1505

Чаще всего Фортуне противопоставлялась Мудрость /Доблесть. Известна латинская поговорка: «Sedes Fortunae rotunda, sedes Virtutis quadrata» («Сиденье Фортуны круглое, сиденье Доблести квадратное»).

На картинке ниже слепая Фортуна, находящаяся слева, наугад возвышает и опускает людей,  в то время как зрячая фигура Мудрости находящаяся справа, изучает зеркало истинной мудрости. Фронтиспис из Car. Bovillus «Liber de Sapiente», 1510-1512

Иллюстрация к сочинению Мартина Лефрана «Спор Доблести и Фортуны», 1410—1461. Фортуна – шикарна и двулика, Доблесть – невзрачна и однозначна.

Нередко обращение к Фортуне возникает в контексте проведения лотерей, становящихся все более популярными в Европе. Первая лотерея была проведена в 1530 г. в Италии – и вызвала к жизни картину «Аллегория Фортуны» художника Доссо Досси из Феррары .

На полотне Досси обнаженная Фортуна сидит на мыльном пузыре – чем подчеркивается, насколько эфемерна и ненадежна ее благосклонность. На изменчивый, как ветер, характер ее благосклонности указывает и вздымающаяся драпировка. То, что лишь одна нога богини обута – знак ее двойственного характера, указание на то, что в равной степени она может приносить удачу и неудачу, давать богатство и пускать по миру. Слева от Фортуны сидит случай, сжимающий в руке лотерейные билеты, которые он готов опустить в урну, откуда будет извлечен лишь один счастливый, выигрышный билет. Постепенно лотереи распространились по всей Европе – так, в Англии первая лотерея была проведена при Елизавете I. На билетах – весьма искусно изготовленных в лучших граверных мастерских – весьма часто изображали Фортуну с рогом изобилия.

В шекспировском «Генрихе V» встречается описание Фортуны, вложенное в уста Фюэллена, решившего покрасоваться своей «эрудицией» перед прапорщиком Пистолем: «Фортуну изображают слепой, с повязкой на глазах, чтобы показать, что она слепая; затем ее изображают на колесе, чтобы показать вам – и в этом заключается мораль, – какой у нее нрав: она неустойчива, непостоянна, ненадежна и вечно меняется; она стоит – как бы это сказать – ногами на круглом камне, и камень тот катится себе и катится….».

В XVI–XVII в.в. все большее распространение получают изображения Фортуны, где она стоит лицом к зрителю, балансируя на шаре или колесе, а прикрывающая ее наготу драпировка надувается ветром как парус, и увлекает богиню прочь от того, кто надеется на ее благосклонность. Волосы её как правило направлены вперед и здесь Фортуна уже напоминает скорее Кайроса – стремительного бога, который символизировал счастливый случай и схватить за чуб которого, считалось большой удачей. Поэтому и существовала поговорка : «схватить Фортуну за волосы», аналогично «схватить Кайроса за чуб» (его изображение третье снизу).

В такой Фортуне уже совершенно однозначно видели подательницу личной удачи – конкретное проявление случая в судьбе того или иного человека.

Фортуну представляют и как «испорченную» : нагота Фортуны на изображениях воспринималась, прежде всего, как указание на ее переменчивый, «блудливый» характер – часто Фортуну впрямую называли шлюхой, и соблазнительней «случая» и не только ; эта «испорченная» природа Фортуны обыгрывалась в ряде изображений, где богиня представлена стоящей на раке, который, как известно, пятится назад, причем раком этим правит бес. Тем самым здесь Фортуна выступает не посредницей Божией воли, а воплощением соблазна и разрушительных импульсов, вносимых в мир дьяволом.

Проявляются у Фортуны и чисто трикстерские замашки. В книге Френсиса Кворлеса «Эмблемы, божественные и моральные, с иероглифическим изъяснением человеческой жизни» на одной из гравюр изображена игра в шары: джентльмен готовится к броску, дьявол показывает ему, куда лучше метать шар, а в конце игрового поля стоит Фортуна и держит награду: шутовской колпак. Девиз эмблемы гласит: «Utriusque crepundia merces» (Случай обрести трещотку), а изъяснительным текстом к ней служит фраза из Евангелия от Иоанна – «Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего», – за которым следует пояснительное стихотворение, где, среди прочего, говорится:…Фортуна стоит,/ Направляя игру; Видишь, в руках ее/ Славная награда, – выставленная на всеобщее обозрение,/ Чтобы подбодрить игроков, ей будет увенчан победитель./ Мир – это шар, по которому целят соревнующиеся игроки:/ Купидон и Маммона; следящий за игрой друг,/ представивший место для состязания – Сатана, а шары – / Это грешные мысли; Награда же – шутовской колпак.

Этот шутливый «фон» можно обнаружить и на иллюстрациях где колесо Фортуны сопровождает лис Ренар или Рейнеке / фр. Renard.

Лис Ренар – герой «Романа о Лисе» / «Roman de Renard» – французской сатирической городской поэмы кон.12-14 веков, опирающейся, вероятно, на более ранние источники. Этот эпос пользовался огромной популярностью не только во Франции, но и у фламандцев, голландцев, немцев, англичан.

Колесо Рейнеке, 1323.

Лис Ренар – фигура аллегорическая: он олицетворяет разные виды поведения людей, позже в его образе стали высмеивать недостатки человеческой природы.

В прологе к III Ветви «Ренара» комически описана мифологическая история сотворения животных: мановением руки Ева порождает Волка и Лисицу (Goupil); автор раскрывает перед нами «смысл» этого факта: «Сей лис иносказательно означает Ренара, большого пройдоху. С тех пор всех, кто хитер и ловок, называют Ренаром… Знайте же, что Изенгрин, дядя Ренара, был великий вор… Он иносказательно означает волка, который украл овец Адама. Всех, кто хорошо умеет воровать, по праву называют Изенгрином».

Основной сюжетной линией произведения является победоносная борьба умного Ренара с грубым и кровожадным волком Изенгрином и с сильным и глупым медведем Бреном. Лис обводит вокруг пальца Льва Нобля - короля, постоянно насмехается над глупостью Осла Бодуэна - священника. В последних ветвях романа, относящихся к XIII в., а также в написанной Рютбёфом пародии развлекательный, комический элемент сменяется острой сатирой на королевскую власть, знать и духовенство.

Раскрашенная ксилография, Германия, около 1470-1480 г.г.

Колесо удерживается Фортуной, выступающей одновременно как аллегория Терпения. На гравюре изображены также аллегории Добродетелей и Пороков вместе с изображениями героев легенд о Рейнеке-Лисе, Изенгриме-Волке и Бруне-медведе.

Рейнеке – трикстер, играет здесь роль Папы и Антихриста, он восседает в фальшивом папском облачении на самом верху Колеса Фортуны; его окружают коварные «Доминиканский волк» и «Францисканский медведь», которые в свою очередь окружены олицетворениями Высокомерия и Зависти, верхом на лошадях.

Колесо удерживается фигурами Фортуны с завязанными глазами (Терпения), Любви и Смирения. В то время, как две стоящие на коленях фигуры пробуют повернуть колесо, Фортуна, в свою очередь, равнодушная и с завязанными глазами, держится за верхние спицы колеса двумя руками и остается неподвижной.

Приведенное ниже описание взято из книги Митчела Б.Мербака (Mitchell B. Merback’s) Вор, Распятие и Колесо.

Рейнеке-лис как Папа Римский и Антихрист

Несущее на себе аллегорическое изображение колеса, удерживаемое Госпожой Фортуной, выступающей также как олицетворение Терпения; эта гравюра включает ещё олицетворения Добродетелей и Пороков вместе с изображениями животных, взятых из легенд о Рейнеке-Лисе, Изенгриме-Волке и Бруне-медведе. Рейнеке – средневековый трикстер и фольклорный герой, играет здесь роль Папы и Антихриста, он восседает в фальшивом папском облачении на самом верху Колеса Фортуны; его окружают коварные «Доминиканский волк» и «Францисканский медведь», которые в свою очередь окружены олицетворениями Высокомерия и Зависти, верхом на лошадях.

Предложение смирения перед лицом Римского гнета — все равно что правление антихриста – и обещание «Тайного Откровения», что свергнет его. Всего лишь лист бумаги нужен суду для подрыва тщетных притязаний на всеобъемлющую силу папы, чтобы показать, что дни их сочтены. Неизменность словно покоренный, павшего перед нижним ободом колеса и цепенеющий от речей его. Хотя и знаем мы, что Колесо Фортуны однажды свергнет зло и высвободит добродетель, но тело Неизменности, потрясенное чудовищным механизмом, изуродовано, истощено и смертельно ослаблено.

Послание терпения и надежды, обращённое к смотрящему, противостоит подчинённому положению тела, находящемуся внизу. Повернется ли когда-либо это колесо? Что странно, но у него нет никакой механической оси, вместо этого оно удерживается только фигурами Терпения (Фортуны), Любви и Смирения (изображёнными как монах Самаритянин и Бегуина). В то время, как две стоящие на коленях фигуры пробуют повернуть колесо, Фортуна, в свою очередь, равнодушная и с завязанными глазами, держится за верхние спицы колеса двумя руками и остается неподвижной. На самом деле, она принимает ту же позу что и средневековый палач, исполняющий пытку – колесование обездвиженного человека, лежащего на спине.

Ниже - эмблема из сборника Ваения – «Quinti Horacii Flaci Emblemata» (1612), где изображена Фортуна, которая обнимает мартышку, увенчанную короной. Эмблеме предпослан девиз «Fortuna non mutat genus» – «Фортуна не изменит сути [того, к кому благосклонна]». 

Морализаторский пафос, свойственный протестантизму, сосредоточен здесь не столько на неразборчивости богини, о чем писал еще Эразм Роттердамский в «Похвале глупости», говоря, что Фортуна «вечно пылает враждой к мудрецам, а дураков, напротив, даже во сне осыпает благодеяниями», а на том, что ее дары заведомо опасны, и особенно для людей недалеких.

В любом случае, эти образы представляют собой животную природу человека, чей внутренний недостаток умственного и видимо духовного развития не позволяют признать и принять право судьбы, которое все еще сильно связано с чисто материальным миром.

В Оксфордском словаре христианского искусства отмечается, что адаптация образа Фортуны к христианской иконографии происходит во многом благодаря уже упомянутой выше работе Боэция  «De consolatione philophiae», где Фортуна как бы поясняет ему, что он не должен жаловаться на изменения судьбы, поскольку именно в этом есть сама суть «природы». Боэцию становится понятным, что привязанность к непостоянным благосклонностям Фортуны – это не путь к Богу, и что те, кто не стал ближе к нему, как бы сменили «человеческое» на «животное». Он говорит об этом прямо: «Тот, кто отказывается от добра и перестает быть человеком, не может подняться до статуса бога и поэтому превращается в животное».

Тут можно вспомнить и крылатое латинское выражение «asinus ad lyram» («осел у лиры») – о бездарном человеке не на своем месте.

Боэций (Книга 4, Часть III) : «….укло­ня­ю­щи­е­ся от бла­га, пере­ста­ют суще­ст­во­вать – поэто­му люди пере­ста­ют быть теми, кем были преж­де. О том, что они были людь­ми, свиде­тель­ст­ву­ют лишь сохра­нив­ший­ся у них облик чело­ве­че­ско­го тела. Но посколь­ку они погряз­ли в поро­ке, их чело­ве­че­ская при­ро­да утра­че­на. Если вер­но, что толь­ко чистые нра­вы могут воз­не­сти кого-нибудь над людь­ми, то из это­го с необ­хо­ди­мо­стью выте­ка­ет, что отверг­ших усло­вие чело­ве­че­ско­го суще­ст­во­ва­ния пороч­ность по спра­вед­ли­во­сти столкнет ниже чело­ве­че­ско­го рода. Сле­до­ва­тель­но, обез­обра­жен­но­го поро­ка­ми, как ты видишь, нель­зя счи­тать чело­ве­ком. Томит­ся ли жаж­дой чужо­го богат­ства алч­ный гра­би­тель? — Ска­жешь, что он подо­бен вол­ку в сво­ей зло­бе и нена­сыт­но­сти. Наг­ло нары­ва­ет­ся на ссо­ру? — Срав­нишь с соба­кой. Замыш­ля­ет втайне худое, зло­рад­ст­ву­ет неза­мет­но для дру­гих? — Подо­бен лиси­це. Бушу­ет в неукро­ти­мом гне­ве? — Думаю, что упо­до­бил­ся льву. Трус­лив и бежит от того, чего не сле­ду­ет боять­ся? — Похож на оле­ня. Про­зя­ба­ет в нера­ди­во­сти и тупо­сти? — Живет, как осел. Кто лег­ко и бес­печ­но меня­ет жела­ния? — Ничем не отли­ча­ет­ся от пти­цы. Кто погру­жен в гряз­ные и сует­ные стра­сти? — Пал в сво­их стрем­ле­ни­ях до уров­ня сви­ньи. Итак, все они, лишив­шись доб­рых нра­вов, теря­ют чело­ве­че­скую сущ­ность, вслед­ст­вие чего не могут при­об­щить­ся к Богу, и пре­вра­ща­ют­ся в скотов.» 

Следовательно, животные фигуры на Колесе Фортуны лишь напоминают людей, которыми они когда то были, ведь "благодаря" своей привязанности к Колесу Фортуны они стали похожими на животных.

И еще Боэций подчиняет Провидению то, что он называет судьбой. Рассматриваемый с точки зрения упорядочивающей мысли Бога, порядок вещей есть Провидение; рассматриваемый как внутренний закон, управляющий изменением вещей изнутри, он есть судьба. Речь здесь идет о двух различных реальностях, ибо Провидение есть Бог и оно вечно пребывает в своей совершенной неподвижности, тогда как судьба, которая есть лишь закон следования самих вещей, развертывается вместе с ними во времени. Будучи осуществлением во времени вечных предписаний Провидения, судьба не противодействует, но лишь служит ему. Однако она не нарушает человеческой свободы. В последовательности движении концентрических окружностей центр остается неподвижен; чем больше человек отворачивается от Бога и удаляется от своего центра, тем больше он влеком судьбой (той же Фортуной); но чем больше он приближается к Богу, тем более он неподвижен и свободен. 

Вот такое интересное Колесо Фортуны показано в большой рукописи  Конрада Боллстаттера (вторая половина XV века); эволюция по возрастающей : осел – обезьяна – нечто, похожее на человека – Лис-Ренар ; инволюция по ниспадающей : лев – кролик – свинья – человек (видимо отягощенный чисто земными страстями)

Ослиные уши встречаются у человека на изображениях к картам с таким же названием - "Колесо Фортуны" из игральных колод Таро. На этой карте в таро Висконти-Сфорца (Брамбилла), а в ранней и в более поздней версиях Minchiate – наверху сидит осел с королевскими атрибутами в копытах-руках ; видимо, это всё тот же осёл-священник. 

А это первый сюжет из шести картинок «Аллегории социальной несправедливости», также руки Дюрера, 1526 год. Колесо крутят время (Zeit) и лис Рейнеке (Fuchs). Последний рисунок в этой серии представляет «вечный Промысел» и там содержится надпись, которую можно приблизительно перевести как «что посеешь, то и пожнешь»…

Колесо Фортуны вращается Временем (которое традиционно этим занимается) и Лисом (коварным трикстером, а именно Ренаром), который символизирует несправедливость результата. Павлин стоит перед колесом с 6 спицами, вероятно, представляя собой самую знатную из птиц, окруженный орлом и соколом. По часовой стрелке, начиная с левой нижней части, находятся – орёл, сойка, сорока, фазан и сокол, находятся на колесе, и отвратительная сорока служит им королем. Пять фигур справа включают в себя крестьянина, ремесленника, дворянина с накидкой из горностая, торговца и рыцаря.

***